the starting line

Сынмин видит, но никогда не следит за красной ниткой, аккуратно повязанной вокруг его мизинца. Он инстинктивно понимает, когда она впервые появилась (или, скорее, когда он в возрасте семи лет осознает, что может видеть эти нити), что он не должен никому об этом рассказывать, даже маме, которая, возможно, самый любимый его человек во всем мире, хотя бы потому, что ее красная нить не тянется к отцу Сынмина. Он сам не может понять почему… Просто знает, что лучше не рассказывать. Вскоре после этого начинаются ссоры. Когда родители разводятся несколько лет спустя, за месяц до его средней школы, и когда опадают последние цветы сакуры, он опускает голову и не произносит ни слова. Даже в таком юном возрасте у Сынмина хватает ума, чтобы понимать, что эта его новообретенная способность необычна и уж точно ненормальна. Иначе люди в реальной жизни и по телевизору говорили бы об этом. Он слышал про красные нити, но только в контексте бабушкиных сказок и фольклора. А еще на День Святого Валентина, но это только в коммерческих целях. Сынмин тренирует себя не вздрагивать от бесконечно тянущихся линий, учится ориентироваться в мире, полном запутанных связей, пока он немного не подрастет и не научится управлять своим особым зрением. Сынмин проводит свои расследования, не забывает очищать историю поиска на семейном компьютере и никогда не обсуждает эту тему с одним и тем же человеком более одного раза, если это возможно. Сынмин чрезвычайно осторожен: он делает все, чтобы люди думали, что эти невидимые линии — не более, чем его детская фантазия. Тем не менее, он ничего не может поделать с тем, что его взгляд постоянно бегает, а его мама списывает это на побочный эффект неуклонно ухудшающегося зрения Сынмина, и однажды после школы ведет его к окулисту. — Как думаете, очки помогут? Он все время щурится и смотрит в пустоту. Это даже пугает. Седеющий окулист просматривает результаты обследования Сынмина, разводит руками и сообщает, что за исключением небольшой близорукости, с ним, кажется, все в порядке. Сынмин учится притворяться лучше: его взгляд направлен вперед, он старается не задерживаться на чем-либо или на ком-либо дольше, чем необходимо, и носит очки, как защиту от вопросов. Лишь изредка он спрашивает сам себя: почему он был одарен (или проклят) этим даром? Он точно не принадлежит потомственному клану, имеющего власть над сферами любви и брака (по крайней мере, он так думает). Сынмин — это просто Ким Сынмин, родился и вырос в районе Каннам, в Сеуле; он не скучный, чтобы списать на это все аномалии в его мозгу, и не витает в облаках, чтобы верить в магию. Он где-то между… Почти, но не совсем. Обычный, но необычный. Однако Сынмин верит в это — в достоверность нитей. Потому что кто еще ему поверит, если не он сам? Независимо от своего дара, Сынмин придерживается политики невмешательства, потому что он не может сделать выбор между справедливостью Судьбы и личным пространством человека. И не в коем случае он не хочет сам быть вершителем судеб. Конечно, семилетний Сынмин не думает об этом с самого появления дара. Его представление о своих способностях полностью формируется только тогда, когда он достигает половой зрелости, и когда разговоры о пестиках и тычинках становится все труднее игнорировать. Хочет он того или нет, иногда Сынмин думает о человеке, владеющем второй половиной его нити. Он живут в Сеуле? Он вообще кореец? Так ли это важно? Это девушка или парень? Сынмин не понаслышке знает, что та, на ком он женится, не обязательно должна быть его второй половиной. Это происходит постоянно, по всему миру: люди стареют и достигают счастья с теми, кого любят, независимо от того, связывает ли их вместе красная нить. В тринадцать лет, сидя в автобусе напротив близнецов с одинаково темными глазами, он видит, что между ними тянется та самая нить, и Сынмин понимает, что родственные души — это не только возлюбленные: это братья и сестры, лучшие друзья, члены семьи и многие другие. Чтобы быть соулмейтами, необязательно любить романтически. Романтическая любовь — не единственная любовь, которая существует. Сынмин по-прежнему чувствует себя целостным человеком, независимо от того, нашел он свою вторую половинку или нет. И Сынмин видит в этом прелесть — иметь выбор, а не верить в непознаваемую, непостижимую Вселенную. Он думает, что было бы здорово, если бы его просто выбрали. Из семи миллиардов человек, живущих на этой гигантской парящей космической скале, Сынмин может стать чьим-то выбором. Не потому, что нить тянется. Родственные души — это еще не всё, Сынмин знает это лучше, чем кто-либо другой. И все же, в дымке своих грез, он скучает по лицу, которое никогда не видел, губам, которые он ощущает так же призрачно, как ветер, и рукам, которые хранят тепло, которого нет в реальной жизни. Когда он просыпается утром, что-то глубоко в душе Сынмина болит. ~~~~ В семнадцать лет Сынмин убежден, что никогда не встретит свою вторую половину, и он смиряется со своей судьбой, больше не думая об этом так часто, как последние три года. Мир слишком велик, и есть слишком много всего, что Сынмин хочет попробовать. Например, дебютировать. Сынмин всегда любил петь, но это не было его мечтой, пока Дэхви не рассказал ему о том, что осенью JYPE снова проводит открытые прослушивания. Сынмин действительно сомневается, но все же записывается на кастинг. Родители поддержали его идею. Так незаметно у него появляется крошечная надежда на успех. В день прослушивания Сынмин, конечно, нервничает. Мир какой-то приглушенный, ненастоящий, за исключением того момента, когда он входит в комнату и оказывается перед людьми, которые восседают на неудобных на первый взгляд стульях. Кажется, что все меняется. Цвета становятся ярче, чувства обостряются. Женщина с короткой стрижкой задает ему несколько основных вопросов: имя и возраст, откуда он приехал и что приготовил для них сегодня. Он старается не волноваться, когда они роятся в папках в поиске его анкеты. Он, должно быть, один из сотен, кого им придется послушать сегодня. Не думай об этом. Сынмин прочищает горло и отвечает, пытаясь просто быть собой: он вежлив и внимателен, демонстрирует свое остроумие и обаяние, которыми он обладает. В данный момент у него нет времени беспокоиться о том, что он пока не может показать себя со всех лучших сторон. Все, что он может сделать прямо сейчас — это спеть и надеяться на лучшее. — Сегодня я буду петь An Old Song Ким Дон Рюль-сонбэнима. Все они внимательно кивают головами. Женщина справа ободряюще улыбается ему, что не тормозит бешено колотящееся сердце, но, тем не менее, успокаивает. Он прочищает горло. И поет. Сынмин вкладывает всего себя в песню, начиная с глубины своей диафрагмы и заканчивая тем, как ноты устремляются вверх, наружу и распределяются по комнате. Подсознательно его руки движутся сами по себе, захватывая и отпуская воздух, как маэстро, дирижирующий каденцией и подачей песни. Его глаза закрываются во время припева, Сынмин так погружен, что почти забывает, что его окружает. Когда Сынмин открывает глаза снова, он чувствует, как его охватывает чувство умиротворения. Удовлетворенности. Он сделал все, что от него зависело. Когда жюри просит Сынмина прийти еще раз на следующей неделе, потому что он прошел первый этап, он чуть не падает в обморок. ~~~~ Впервые Сынмин встречает Хван Хенджина на отчетном концерте стажёров: он не может отвести от него глаз по нескольким причинам. Он прекрасен. Все стажеры JYРЕ по своей сути такие или станут такими. Но Хенджин прекрасен в другом смысле — как поэзия, музыка и слова, сказанные шепотом перед рассветом, сентиментальные и мягкие, как пузырьки шампанского на кончике языка. И когда он танцует, быстро, как молния, но со скоростью реки, текущей вниз по течению, Сынмин задерживает дыхание и не дышит, пока парень, наконец, не уходит со сцены. Впечатление, которое он производит, просто незабываемое, и не только потому, что нить от его мизинца тянется к самому Сынмину. Он отшатывается назад, у него немного кружится голова. — Ты там в порядке? — спрашивает кто-то рядом, сжимая пальцами его предплечье, чтобы удержать Сынмина на ногах. Это один из новых стажеров, парень из Пусана, и Сынмин пока не знает его имени. Он только кивает и отмахивается, тихо бормоча слова благодарности, прежде чем они выходят на сцену в следующем номере. Это так сюрреалистично — видеть конец его нити, после стольких лет наблюдения за тем, как она растягивается и исчезает вдали. Осознавать, что у нее есть свое окончание. Его человек. Хван Хенджин. Сынмин не знает, как переварить эту информацию. И не знает, что с ней делать. Он никогда не задумывался о своей сексуальности, но мог сказать, что ему всегда нравились и парни, и девушки. Правда, Сынмин думал, что это из-за его дара: он знал и осознавал, что у каждого есть свой человек, поэтому часто пытался понять красоту человека, не зависимо от пола. Сынмин знал, что и у него есть такой человек, поэтому интересоваться кем-то всерьез было похоже на измену — заниматься чем-то, выходящим за рамки невинной школьной влюбленности, хотя нет никакой гарантии, что связь с его соулмейтом будет романтическая или вообще будет взаимной. Сынмин также годы боролся со своим даром и представлял себе самых разных людей, привязанных к концу его нити. Он был готов любить и принимать любого, независимо от того, кто он как личность. Но можно ли сказать то же о Хенджине, который не видит красную нить так, как Сынмин? Сможет ли он принять Сынмина таким, какой он есть? Парень думает, что должен подойти к этой ситуации деликатно и не делать никаких предположений о Хенджине или природе их связи. Он знает, что им точно придется пройти этот путь принятия друг друга вместе, и это будет точно нескоро, поскольку Сынмин все еще стоит на линии старта один. В любом случае, это будет нелегко. Они оба стажеры JYPE. Это уже табу, и запрет станет еще жёстче, если они оба в итоге дебютируют. Но подумать об этом можно и в другой раз. Сейчас Сынмин испытывает счастье и облегчение от того, что наконец-то встретил конец своей нити, конец стольким годам желаний, ожидания и удивления. Хван Хенджина. ~~~~ Сынмин смутно знает Банг Чана: он был старшеклассником в его школе, и в целом был хорошим парнем. Но что привлекает внимание Сынмина, так это тот факт, что к мизинцу блондина прикреплены две ниточки: они переплетены так туго, что их можно было бы принять за одну, если бы Сынмин уделял им чуть меньше внимания. Чан был первый, у кого Сынмин увидел несколько нитей, и тогда в школе это заставило его притормозить, чтобы внимательно рассмотреть руки старшего. Чан проходит мимо, но оглядывается. Год спустя, когда Сынмин занимает 2-е место на 13-м Открытом прослушивании и видит, как Чан выходит из одной из студий в сопровождении двух фигур, все встает на свои места. Две его родственные души. — Сынмин, привет, — Чан здоровается, дружелюбный, как и всегда. Он считает своим долгом запоминать имена всех, независимо от того, сколько стажер находится в компании. Сынмин восхищается этим его качеством. — Слушай, на самом деле тебе не обязательно кланяться каждый раз, когда видишь меня. Мы оба все еще стажеры. Сынмин берет себя в руки. — Но ты все еще был моим сонбэ в школе, — говорит он. — Ты слишком вежлив! — Чан смеется и, заметив любопытный взгляд Сынмина, устремленный ему за спину, быстро представляет остальных. — Это Чанбин, а это Джисон. Ты родился в 2000 году, верно? Сынмин кивает, внимательно наблюдая за двумя мальчиками пониже ростом. У Чанбина острый подбородок и строгая осанка, что является полной противоположностью Джисону, у которого яркие глаза и жизнерадостность. Чан находится где-то посередине между ними как физически, так и эмоционально, его сильные черты смягчаются теплой улыбкой. Но так или иначе, видеть их троих вместе, вот так, натягивающими пальто и куртки по дороге на ужин после того, как они несколько часов записывали треки, кажется чем-то невероятным. — Круто. Чанбин на год старше, но Ханни твоего возраста. Сынмин кланяется и им. — Приятно познакомиться. Меня зовут Сынмин. Чанбин, как ни странно, отвечает первым. — Я знаю. Я был в зале во время последнего тура твоего прослушивания. У тебя хороший голос, чувак. Поздравляем с началом стажировки! А потом он улыбается, и это смягчает суровые черты его лица. У Сынмина складывается впечатление, что Чанбин не такой уж и пугающий, каким кажется. Джисона Сынмин уже немного знает по нескольким общим урокам танцев, где тот проводит большую часть перерыва в уголке, громко смеясь со своими друзьями. Джисон, стоящий перед ним сейчас, такой мягкий и самодовольный, почти прячущийся позади Чана и Чанбина. Сынмин с удивлением обнаруживает, что две его версии каким-то образом похожи. Джисон застенчиво машет ему, медленно вращая запястьем. Сынмин кланяется еще раз, для пущей убедительности. — Ты домой? — спрашивает Чан. Уже почти девять вечера, но это почти ничего не значит, когда у всех у них уже были дни, перетекающие в ночи, с тренировками, которые заканчиваются на рассвете. Для сравнения, сегодня у него более легкое расписание. — Немного позже. Мне нужно сделать несколько копий этих новых нот и заполнить журнал тренировок перед уходом. Это привлекает внимание Джисона. — Ты реально ведешь журнал тренировок? Я бросил через месяц. — Дай этому время. Сынмин все еще новичок. — И кроме того, — усмехается Чанбин, — не все такие ленивые, как ты, Ханни. — Эй! Сынмин не знает, можно ли ему смеяться над возмущением на лице Джисона, поэтому решает не рисковать. Что Сынмин, однако, делает, так это улыбается. Он ничего не может с этим поделать — Джисон такой милый. — У Сынмина может сложиться плохое первое впечатление обо мне! — скулит рэпер, его пухлые щеки раздуваются еще больше. — Все в порядке, — быстро успокаивает его Сынмин. — Мое первое впечатление о тебе было плохим с самого начала. Чан и Чанбин сгибаются пополам от смеха, а Джисон задыхается от возмущения. — Ч-что? Почему? В смысле? — Я увидел тебя впервые, когда компания водила новых стажеров на экскурсию по зданию, и мы наткнулись в коридоре на спящего тебя. Гид в шутку привел тебя в качестве примера того, какой тяжелой может быть жизнь стажера, и сказал, что можно сфотографировать стажера в его естественной среде обитания. — Ему требуется секунда, чтобы пролистать свою фотогалерею и найти снимок. — Смотри. На снимке Джисон прислонился к стене, прижав подбородок к груди, и по его рубашке стекала слюна. — Пиздец… — На этот раз Джисон присоединяется к всеобщему смеху. Его хохот настолько затягивает, что Сынмин тоже начинает хихикать. — Скинь мне! — требует Чанбин. В итоге Сынмин обменивается номерами со всей 3RACHA. Перед тем, как они расходятся, Джисон хлопает его по плечу и говорит: — Ты выглядишь как ботан, но на самом деле забавный. — Ты мог бы не говорить о ботанах, — отвечает он. — Да, но тогда вторая часть не была бы такой впечатляющей. Сынмин смеется и смотрит, как три родственные души уходят, чувствуя, что ему не терпится пойти домой и рассказать маме о трех новых друзьях, которых он завел сегодня в компании. ~~~~ Съемки в шоу на выживание Stray Kids — это первое представление Сынмина о том, каково быть айдолом. Конечно, раньше он примерно представлял. Воображение неконтролируемо и свободно, и часто это единственное, что все еще толкало его вперед, несмотря на нагрузку, зачастую не только физическую, но и психическую. Но пережить это — совсем другое дело. Сынмин привык к тренировочному аспекту формата выживания: долгие часы в танцевальной студии, заучивание хореографии и однотипных номеров, а потом вокал, пока его голос не охрипнет и он больше не сможет дышать. При этом он даже не знает, приведет ли это к дебюту. Всегда есть риск, что ничего не получится. Такова жизнь Сынмина чуть больше года, что сравнительно намного короче, чем семь лет Чана. Медийный аспект того, что ты айдол — это то, что тебя снимают 24 часа в сутки, тычут камерами в лицо, постоянное внимание и домыслы фанатов после каждой новой серии по телевизору. То, что его узнают на улице — что-то новое для Сынмина. Эта часть сложнее, чем он мог себе представить. Потому что одно дело — влюбиться, и совсем другое — сделать это на всеобщее обозрение. Хенджин, даже не зная об их родственных душах, быстро привязывается к Сынмину. Отчасти по необходимости: приятно иметь друга-ровесника, а о Джисоне не может быть и речи потому, что они ненавидят друг друга. Феликс — достойный вариант, но языковой барьер может все затормозить, когда больше всего на свете Хенджину нужен сочувствующий слушатель, кто-то, с кем можно поделиться своими надеждами и глубоко похороненными страхами. Учитывая это, Сынмин иногда чувствует себя тем, кем просто пользуются, потому что другого выбора нет. Но Хенджин свободен в своих привязанностях, а Сынмин уже наполовину влюблен, так что на самом деле не возражает. Это лучше, чем прежняя дружеская дистанция, когда они проходили мимо друг друга в коридорах с короткими кивками и улыбками в знак признательности, и сидели на противоположных концах стола, когда группа выходила пообедать. Хенджин имеет репутацию Ледяного принца, которого трудно узнать настоящего, который изолирован в своем замке наверху. В своей святая святых. Но он медленно тает по отношению к Сынмину, позволяет заглянуть в его нежное, очень милое сердце. Сынмин думает, что этого достаточно — иметь Хенджина-друга, товарища по группе. Этого достаточно близко, чтобы прикоснуться к нему, разделить мечту и тепло. «Этого достаточно», — повторяет он, пытаясь убедить себя не позволять своим рукам задерживаться в объятии, не наклоняться слишком близко. Не позволить их тонкой красной нити превратиться в петлю. — Этого достаточно, — думает Сынмин, потому что так и должно быть. ~~~~ Стажировка в JYPE приводит в движение три важных пункта в списке Сынмина: 1. Найти свою вторую половинку. 2. Хотя бы начать путь к достижению мечты — петь. 3. Познакомиться с кем-то, кто понимает, каково это — видеть нити. Когда Сынмин впервые встречает Ли Минхо, тот является совсем новеньким тут, и что-то в нем заставляет парня взять старшего под свое крыло, несмотря на то, что у него самого за плечами всего несколько месяцев опыта. Частично это из сочувствия, потому что Сынмин еще помнит, что значит быть свежим мясом в системе, которая тебя измельчит и придаст форму чего-то более привлекательного. Но, по правде говоря, это еще и потому, что Сынмин никогда не встречал никого, у кого бы не было маленькой красной петли вокруг мизинца. Такое ощущение, что видишь человека без головы. Когда Минхо в третий раз ловит Сынмина, пялящегося на его руку, они обедают в ближайшем круглосуточном магазине после танцевальной репетиции. Старший небрежно бросает: — Я родился без нити. По крайней мере, моя бабушка так говорит. — Что? — Сынмин чуть не подавился яичным рулетом. — Ты же видишь их, да? — Минхо поднимает руку, покачивая мизинцем перед лицом Сынмина. — Нити судьбы. И не смей отрицать. Я всегда распознаю наших. Последнее предложение застает Сынмина врасплох. — Хочешь сказать, что встречал уже раньше кого-то? Кроме меня? — Ну первая была моя бабушка, но были и другие. Любой, кто слишком долго смотрит на мою руку, обычно оказывается с даром. Сынмин чешет затылок и отводит взгляд в сторону стайки девушек, которые заворачивают за угол и направляются в их сторону. — Извини. Я думал, что был незаметен. Минхо фыркает. — Ты был очень даже заметен, но ничего страшного. Я знаю, это как смотреть на цирк уродов, потому что у меня нет нити. Жестокое, но честное описание заставляет Сынмина вздрогнуть. Он думает, смирился ли Минхо с этим фактом, или его преувеличенная беспечность компенсирует тот факт, что на самом деле его это беспокоит. Выражение его лица остается бесстрастным, поэтому Сынмин не может точно сказать. Минхо и так-то большую часть времени остается загадкой. — Я бы не назвал это цирком уродов, — бормочет Сынмин, где-то между сочувствием и чувством вины. — Это не более странно, чем 3RACHA, у которых несколько нитей судьбы. — Верно, — Минхо мягко соглашается. — Но что-то я не вижу, чтобы ты с ними был так же деликатен, как со мной. — Эй! Я просто хороший человек! — протестует парень, хотя неприятное чувство в животе подсказывает, что Минхо раскусил его жалость, которую Минхо слишком хорошо понимает. — Все в порядке, Сынмин-а. Мне никто другой никогда не был нужен. И, кроме того, — он улыбается, озорно приподнимая уголки губ, при этом уголки его глаз хитро опускаются. — У тебя своя уникальная ситуация. Тогда Сынмин понимает, что Минхо может видеть его нить точно так же, как Сынмин не видит его. Нить, которая ведет к Хван Хенджину. — Не напоминай мне, — стонет Сынмин, падая на свое место, но задерживаясь на стуле перед тем, как соскользнуть с него, желая, чтобы под ним земля разверзлась и поглотила его. Минхо, без сомнения, видит, как неуклюже Сынмин пытается сблизиться с Хенджином, держа того на расстоянии вытянутой руки, но одновременно отдавая ему свое пылающее сердце. Это любовь, но не совсем. Скорее морока. — Ага, — смеется Минхо, кладя руку на плечо Сынмина, несколько насмешливо, но все же поддерживая. — Удачи. ~~~~ — Стоп, стоп, стоп! Да, ты, Ким Сынмин! Ты родился с вывернутыми конечностями? Хенджин смеется над словами их инструктора по танцам, грубого человека с вечно хмурым лицом, в попытке поднять всем настроение после часа работы над хореографией, а Сынмин все еще не может запомнить последовательность и путается. Сынмин никогда еще в своей жизни не делал ничего, что требовало бы такого уровня энергии или внимания к деталям, как хореография у District 9. Он ненавидит чувствовать, что задерживает всех в репетиционной, когда есть миллион других дел по подготовке к их дебюту и совсем нет времени. У него даже на телефоне установлен обратный отсчет: осталось 39 дней, чуть больше месяца. Если бы рассмеялся любой другой участник, Минхо-хён или Чан-хён, Сынмин, скорее всего бы расплакался, он и так злится на себя за то, что ничего не получается, особенно после того, сколько они уже репетируют. Для усилий нет предела, но если бы он был, Сынмин бы уже провалился дважды. Но поскольку это смеется Хенджин, который неизменно терпелив, и добр, и уже предложил свою помощь, Сынмин может расслабиться. — Это невозможно, — скулит он, прислоняясь спиной к стене и опускаясь задницей на пол. — Думай более позитивно, — упрекает его Хенджин, откручивая крышку своей многоразовой бутылки с водой и предлагая Сынмину сделать глоток. Сынмин выпивает половину одним глотком и пытается не задохнуться от смеха, видя оскорбленное выражение лица Хенджина. Он вытирает тыльной стороной ладони несколько капель, стекающих по подбородку. — Ты уже говоришь как Чанбин-хён. — Просто попробуй, — настаивает Хенджин. Сынмин уступает, как он всегда делает, когда дело касается его второй половинки, и даже если бы Хенджин не был его соулмейтом, Сынмин думает, что он все равно инстинктивно уступил бы. Хенджин слишком милый, чтобы отказаться. — Хорошо, есть высокая, но не фиксированная вероятность, что у меня никогда не получится станцевать хореографию правильно. — Вот это настрой! — Хенджин садится напротив Сынмина и наклоняется, чтобы взъерошить его мокрые от пота волосы. — Все в порядке, дэнгдэнг, ты справишься. — Нет… — Сынмин стонет и ударяется головой о стену. Больно. — Может, кроме только позитивных мыслей, тебе нужна еще и мотивация? — Хенджин задумчиво смотрит. Сынмин приоткрывает один глаз и смотрит на Хенджина из-под переносицы. — Например? Губы Хенджина в задумчивости искривляются. Его взгляд загорается, когда он придумывает план. — Давай так, если ты сможешь правильно исполнить хореографию более двух раз в течение следующего часа, будем парочкой на День святого Валентина? — Мы с тобой и так, как парочка… Они провели весь день вместе. Сынмин заплатил за кимпаб Хенджина по дороге на тренировку, и Хенджин выбрал самый дорогой вариант — кимчи с тунцом вместо обычного риса. Это, честно говоря, было довольно романтично со стороны Сынмина, учитывая, что они даже близко не встречаются, учитывая запрет и прочие обстоятельства. — В этот раз все по правилам, — ухмыляется Хенджин. — Шоколад, поцелуи и все такое… — П-поцелуи? — Сынмин заикается, не уверенный, правильно ли он расслышал. Азбука Морзе и ревущие звуки в начале District 9 прокручивались в его мозгу последние несколько недель. Сейчас он не может сформулировать нормальную мысль, потому что в голове звучат первые строчки из песни. — Ага, — подтверждает Хенджин, с вызовом поднимая брови. Он невероятно беспечен для того, кто легко кринжует с такого обычно, но все-равно делает Сынмину такое предложение. — Но, как я уже сказал, это только в том случае, если ты сможешь правильно исполнить хореографию. — Просто уточняю, — Сынмин выпрямляется. — Ты сказал дважды подряд? Хенджин качает головой. — Просто дважды. — В течение часа? Твое неверие в меня ошеломляет. — Я просто настраиваю тебя на успех, — смеется Хенджин. Они отдыхают еще несколько минут. Хенджин прижимается боком к Сынмину, они тихо листают свои телефоны, время от времени наклоняясь, чтобы показать забавный мем, на который кто-то из них наткнулся. Сынмин думает, что приятно вот так сидеть в личном пространстве Хенджина, просто в тишине и чувствовать себя комфортно. Stray Kids — все еще относительно новая группа, созданная на реалити-шоу менее года назад, поэтому ориентироваться в индивидуальной и групповой динамике сейчас так же важно, как и работать над дебютом. Сынмин все еще иногда чувствует себя неловко рядом со своими хёнами и Джисоном, несмотря на то, что они одного возраста, потому что Джисон уже многого достиг, будучи ⅓ 3RACHA. С Хенджином, однако, ему легко. Может быть потому, что он так открыт в своих чувствах и беззастенчиво обожает Сынмина, а может потому что они соулмейты, и это логично в таком случае. Сынмин уже знает, что они подружатся, поэтому сбрасывает свою серьезность, в то время как игривый характер Хенджина пробивает те несколько миллиметров, что еще остались, пробираясь прямо в сердце. Это как ставить защиту из папиросной бумаги. Если раньше Сынмин был наполовину влюблен, то сейчас он в полной мере испытывает это чувство. — Итак. — Хенджин подпрыгивает на носках и протягивает руку, чтобы помочь Сынмину встать. Он берет ее, кряхтя, когда его мышцы протестуют против внезапной смены положения. — Ты готов? — Нет. Но ты все равно поставь трек в очередь. Сынмин думает, что ему должно быть стыдно за то, насколько усерднее он теперь работает, когда у него есть мотивация. Это видно по струйкам пота, которые стекают с его лба, впитываясь в ткань рубашки. Он хорошо понимает такт Хенджина, каждая попытка лучше предыдущей, но по мере того, как час заканчивается, сопротивление его тела движениям растет, поэтому движения уже не такие четкие, но, по крайней мере, они правильные. К концу часа Сынмин исполнил хореографию верно 6 из 10 раз. Хенджин сияет. — Я думаю, мотивация действительно работает! — Я выполнил свою часть сделки, — кашляет Сынмин, не в силах смотреть танцору в глаза, поскольку на его лице появляется такой румянец, который невозможно объяснить его предыдущим напряжением. — Что хочешь в первую очередь? — Эм, поцелуи. Он бормочет слова, едва слышные из-за гудения кондиционера на заднем плане. След от царапины на ботинке выглядит сейчас невероятно интересно. Хенджин даже не колеблется, просто напевает: «Конечно!», а затем уходит. Сынмин шокирован тем, как быстро он поднимает взгляд, но видит, как Хенджин направляется прямиком к своей сумке и роется в ней в поисках пакета с конфетами «Поцелуи». — Шоколад «Поцелуи» и все такое! О… Хенджин имел в виду конфеты… Это название. Не шоколад, ЗАПЯТАЯ, поцелуи. — О, — нечаянно произносит Сынмин вслух. Он чувствует себя глупо. А потом ему становится стыдно, потому что эмоциональная последовательность замешательства, ясности и разочарования, должно быть, явно отражена на его лице, судя по тому, как Хенджин моргает, прежде чем одарить его улыбкой, как кот, которому досталась сметана. — Сынмин-и… Ты случайно… — Нет! — Нет, что? — Нет, — ворчит он, все его тело пылает, горит, как в лихорадке. Парень делает два широких шага назад, увеличивая расстояние между ними на случай, если Хенджин услышит, как колотится его сердце. — Просто нет. Хенджин следует за ним, подкрадывается ближе и, схватив за кончик уха, мягко потирает хрящ, поворачивая парня к себе. Его тон озорной, но глаза Хенджина полны любви. — Ты действительно милый, когда взволнован. — Заткнись… В ответ он прижимается губами к щеке Сынмина. Настоящий поцелуй, нежный и такой же приторно-сладкий. — Такие поцелуи тебе не нужно заслуживать. Все, что тебе нужно сделать — это попросить. Сынмин тихо просит еще один. Хенджин тихо целует его снова. ~~~~ В марте 2018 года они, наконец, дебютируют. Месяцы работы и испытаний. И наконец, наконец, дебют. Теперь они Степ аут! Привет, мы — Stray Kids!, когда представляются сотрудникам, зрителям и незнакомым людям в толпе, на музыкальных передачах, интервью и фотосессиях. Они хубэ, новички, но новички с горящими глазами и огромными планами. Они — всё, ради чего работал Сынмин, и люди, с которыми он больше всего хочет работать бок о бок. Большую часть времени у него едва хватает минутки на размышления. Сынмину еле удается поспать урывками, чтобы функционировать хотя бы на самом базовом уровне. Сынмин моргает, дышит и, по крайней мере, старается держаться прямо. Настоящий подвиг для того, кто работает 20 часов из 24 в сутках. Когда они не снимают контент и не продвигаются на шоу, он возвращается в компанию и занимается танцами, вокалом и всем, чем можно, и все это в промежутках между занятиями в школе. Потому что Сынмин хочет получить образование и сдать вступительные экзамены в колледж. Он только в начале своего пути, но уже задумывается о том, что будет в конце. Кто он, кроме того, что Сынмин из Stray Kids? Парень обдумывает этот вопрос. Хенджин другой. Он не забивает себе голову, не думает так далеко вперед, а точнее вообще по-настоящему не размышляет о будущем; соглашается сдавать сунын только потому, что Сынмин предлагает ему это сделать вместе. Хенджин просто думает: «А почему бы и нет?» Он в любом случае помогает Сынмину, всегда рядом, когда тот достает учебник или учебную тетрадь в перерывах. В противном случае он не стал бы утруждать себя, потому что Хенджин тот, кто видит жизнь как череду самодостаточных моментов: впитывает все, что его вдохновляет, вкус и звук, каждую эмоцию и выжимает из жизни все, до последней капли. Хенджин не хочет заниматься ничем, кроме танцев. Он готов выступать столько, сколько от него ждут. Это все, что он по-настоящему умеет делать. Хван годами надрывал задницу, чтобы дебютировать, поэтому Хенджин все больше и больше отдает себя практике, долгими часами оттачивая свое мастерство перед зеркалом. Иногда кажется, что он соревнуется с Чаном, который практически живет в студии, но Хенджин такой же участник, как они все, а не лидер. Он принимает близко к сердцу любую критику, включая самые язвительные высказывания. — Что, если это правда? — Он шмыгает носом в плечо Сынмина. — Что, если я недостаточно хорош? Они заперлись в их с Феликсом комнате, австралиец где-то в гостиной играет по сети с Эриком. Сынмин заканчивал запись в дневнике перед сном, когда увидел, что Хенджин колеблется перед дверью. — Ты хорош, — настаивает Сынмин, еще крепче сжимая их соединенные руки, стараясь утешить через их связь, как физическую, так и невидимую. Хенджин часто приходит к нему, когда у него такое настроение, а в те редкие моменты, когда он прячется, боясь быть обузой, Сынмин инстинктивно знает, что нужно найти друга. Голос Хенджина дрожит, когда он бормочет: — Ты так не думаешь на самом деле… Ты обязан утешать меня по контракту, потому что ты тоже мембер в моей группе. — А еще потому, что ты знаешь, где я сплю, — шутит он, что успешно заставляет Хенджина выдавить улыбку, пусть и ненадолго. Он большим пальцем рисует успокаивающие круги на запястье Хенджина. — Не беспокойся о том, что говорят жалкие тролли в Интернете. Люди, которым ты дорог, кто видит, как усердно ты работаешь каждый день и насколько тебе не все равно… Вот чье мнение должно быть важно для тебя. Танцор наклоняет лицо, чтобы посмотреть Сынмину в глаза, дыхание скользит по его подбородку и изгибу щеки. — Ты важен для меня… У него замирает сердце. — Ты обязан был это сказать по контракту, — смеется Сынмин, подчеркивая каждый слог, внезапно нервничая и краснея от слов и непосредственной близости Хенджина. Последнее ощущается так остро, что сердце Сынмина начинает бешено колотиться в груди. У него покалывает мизинец, к которому привязана нить. — Потому что ты тоже мембер в моей группе. Хенджин снова улыбается, так неприкрыто искренне, когда заявляет: — Ты мой лучший друг, Минни. Сынмин сглатывает. — Ты мой тоже. ~~~~ Хорошо, что Хенджин и Джисон разобрались со своей неприязнью вскоре после своего официального дебюта, и еще лучше, что они стали настоящими друзьями. Сынмин уверен, что они бы подружились с самого начала, если бы их детские ссоры и бесполезная гордость не мешали. По крайней мере, всем дышится немного легче, от понимая, что теперь они могут сохранить свою энергию для более важных дел. Не нужно постоянно улаживать внутренние конфликты и беспокоиться о том, что хенсоны затеют ссору, когда они находятся за пределами общежития или перед камерами. То, как Хенджину так долго все сходило с рук, когда каждая мимолетная эмоция отражается на его лице, невероятно. Но также Сынмин считает, что люди, которые делают из необработанных кадров что-то пригодное для использования, заслуживают повышения. Сынмин застает Хенджина и Джисона, когда они сидят бок о бок в гостиной, собирая пазл, пока на заднем плане крутится какая-то дорама, которую они запоем смотрят весь день. Они уже почти закончили пазл, в котором ковырялись большую часть дня, потому что все сбежали на улицу, чтобы насладиться столь необходимым и редким отдыхом. Сам Сынмин только что вернулся с обеда со своей мамой, он снимает ботинки у двери, когда слышит, как они тихо разговаривают. Джисон что-то бормочет, что заставляет Хенджина рассмеяться. Хенджин любит смеяться, и теперь он может открыто наслаждаться всеми шутками Джисона. Над Сынмином Хенджин смеется не так, это обычно нежная мягкая улыбка, потому, что он думает, что Сынмин милый, когда он напряжен, как щенок во всех смыслах этого слова. Но звонкий смех, когда он сгибается пополам, он приберегает исключительно для Джисона. Он прищуривает глаза и запрокидывает голову, иногда так сильно, что неэлегантно фыркает, но от этого Хенджин гораздо более настоящий. Сынмин считает, что Хенджин самый красивый, когда смеется. Хенджин — самый красивый, когда рядом с Джисоном. — О, Минни, — Хенджин подпрыгивает, вытирая слезы с глаз, когда замечает Сынмина в дверях. Его рука до сих пор держится за диафрагму, потому что он смеялся так сильно, что стало больно. — Ты вернулся. — Ага, — говорит Сынмин, и в груди у него по какой-то необъяснимой причине всё сжимается. Он смотрит на незначительное расстояние между Джисоном и Хенджином. — Я тут. ~~~~ В групповом чате появляется новость о том, что одно из их интервью придется перенести на завтра. Хенджин убегает в спальню еще до того, как Сынмин успевает подойти к своему телефону на зарядке, чтобы проверить уведомление. Его ноги в носках скользят по полу, когда Хенджин останавливается перед Сынмином, наскоро переодеваясь из пижамы в настоящую одежду. — Возьми что-нибудь потеплее, — инструктирует Хенджин, потянувшись за одной из толстовок Сынмина, которая уже практически принадлежит ему, так часто он ее берет. — На улице немного прохладно. Сынмин приподнимает бровь, но тянется за свитером. — Я думал, интервью отменили? — Его отменили, и поэтому мы идем сегодня на свидание. Мы с тобой давно никуда не ходили вместе… Сынмин задумчиво напевает, пытаясь вспомнить. — А когда это было? До Side Effects, да? Они уже начали подготовку к предварительному релизу с Double Knot, за которым примерно в декабре последует альбом, а в промежутках предстоит еще много чего сделать. Свободного времени стало мало с тех пор, как Div1 дал зеленый свет планам на серию камбэков. — Я же говорю давно… Они быстро одеваются и собираются. Сынмин тянется, чтобы взять запасное одеяло из шкафа в прихожей, когда Феликс замечает их по пути на кухню. — О? Вы уходите? — Мы ненадолго, — неуверенно отвечает Хенджин, берясь за ручку двери и призывая Сынмина поторопиться. Он наугад шарит на верхней полке, пока не чувствует, как мягкая ткань касается его пальцев, и тянет, осторожно, чтобы не стянуть все, что там есть. — Почему ты такой скрытный? — Феликс смеется. — Мне захотелось проследить за вами и узнать куда вы собрались. Чонин перебивает его откуда-то из гостиной, где он снова играет в видеоигры на ноутбуке Чана. — Не советую, — фыркает он, яростно щелкая по месту, куда его персонаж тут же перемещается на экране. — Только если ты хочешь все время быть третьим лишним. Что-то похожее на понимание, кажется, появляется на лице Феликса. Он пожимает плечами. — О. Ну, в таком случае, ладно. — Почему такой тон? — Сынмин чувствует себя слегка оскорбленным каким-то скрытым контекстом, который есть у всех, а он не понимает. Хенджин, судя по всему, тоже, потому что он ерзает как сумасшедший. Чонин поднимает голову и испепеляющим взглядом встречается с ними обоими, прежде чем полностью снова переключить внимание на свой виртуальный рейд. — Потому что ты и Хенджин-хён отвратительны, вот почему. Феликс кивает в знак согласия. — Повеселитесь! — Он поворачивается к Хенджину и подмигивает. Сынмин быстро сворачивает одеяло и засовывает его в рюкзак. Он разворачивается, чтобы уйти. — К чему это было? — спрашивает он Хенджина, который практически выталкивает его за дверь. Его руки на спине Сынмина удивительно теплые — теплее, чем обычно. — Хенджин, ты хорошо себя чувствуешь? У тебя как будто температура… Он прижимает ладонь ко лбу Хенджина, пока они ждут лифт — тоже теплый. А его лицо свекольно-красное. Хенджин кашляет, чтобы прочистить горло, отталкивая руку Сынмина. — Я в порядке! — пищит он. — Наверное, из-за того, что ждал тебя одетый, пока ты копался. Сынмин замечает, как Хенджин избегает его взгляда, но в конечном итоге решает не доставать. — Ладно. На улице тепло, если бы не ветер, который скорее щиплет за нос, чем откровенно кусает. Солнце очень помогает это компенсировать. Прогулка до железнодорожного вокзала — дело знакомое, как привычка, граничащая с ритуалом, учитывая, что сейчас они зарабатывают достаточно денег, чтобы позволить себе везде ездить на такси. Тем не менее, иногда приятно размять ноги. И чем ближе они подходят к станции, тем более спокойным кажется Хенджин. Сынмин не спрашивает куда они едут. Он уже знает. Их фанаты постоянно требуют вторую часть свидания на реке Хан, но дело в том, что они с Хенджином постоянно ходят на реку Хан. Это просто вошло в привычку: сесть на вторую линию до станции Хапджон, а потом просто гулять, пока не набредут на безлюдное местечко с красивым видом. Один или два раза в месяц, иногда чаще, в зависимости от их расписания и хорошей погоды. Они ходят туда даже в плохую погоду, бросая вызов стихии, чтобы посидеть в ближайшем кафе или согреться кофе из круглосуточного магазина, а может одной из кофеен CU или GS25 на берегу реки. Можно было бы просто предупредить менеджеров и запустить V live, когда они устроятся, но чем чаще они сюда ходят, тем больше Сынмин не хочет делиться этим аспектом их отношений с фанатами. Хенджин, вероятно, чувствует примерно то же самое: он очень редко делится фотографиями, которые делает, когда они ловят закат, или когда Сынмин лежит на траве и напевает что-то, или если это даже просто селфи, когда он закрывает половину лица растопыренными пальцами. — Ну как? — спрашивает Сынмин, замерев, пока Хенджин пытается сфотографировать бабочку, которая случайно села на плечо Сынмина. — Нормально, чтобы запостить? — Он едва шевелит губами, опасаясь спугнуть бабочку. — Возможно, — тянет Хенджин, подыгрывая. Они постоянно шутят, что всегда есть что-то, что нарушает общую эстетику, оправдываясь типа мой большой палец был в углу или, используя что-то из запасов оскорблений Чонина. — Твое уродливое лицо все портит. — Это прискорбно. — Ага. Действительно, прискорбно. Бабочка взлетает со следующим попутным ветерком и проносится мимо щеки Хенджина, как будто дарит ему прощальный поцелуй. Сынмин проверяет время. — Ты хотел поужинать где-нибудь или мы закажем что-нибудь дома? — Хммм, — парень размышляет над вопросом, улыбаясь в телефон, листая фотографии и выбирая те, которые ему нравятся больше всего. — Помнишь, ты хотел побывать в том кафе, которое советовала Еджи? — О, а мы рядом? Хенджин кивает. — Я почти уверен, что они открыли второе заведение где-то в этом районе. Подожди, давай проверю. Ресторан находится в 15 минутах ходьбы. Хенджин привык идти в ногу с короткими шагами Сынмина и ведет их по закоулкам, чтобы добраться к кафе, избегая главных улиц. Это просто осторожность, хотя их все еще не узнают или не так уж часто останавливают на улице, даже после съемок целого реалити-шоу и спустя несколько месяцев после дебюта. Минхо часто шутит, что вот она — реальность нугудома. Они в любом случае стараются соблюдать осторожность, несмотря на то, что ничего противозаконного не делают, даже если иногда так кажется, когда тыльная сторона их рук случайно соприкасается и молния пробегает по позвоночнику Сынмина. Сынмин держал Хенджина за руку сотни раз, во множестве ситуаций, за кулисами или во время фильмов ужасов, когда ему страшно, ловил Хенджина, когда тот спотыкался, но никогда просто так. Никогда так, как это делают влюбленные. Сынмин украдкой наблюдает, как красная нить между ними дрожит, как натянутая гитарная струна в воздухе, так же, как дрожит рука Сынмина от того, как отчаянно он хочет протянуть руку и переплести их пальцы вместе. А потом еще одно прикосновение, на этот раз, похоже, намеренное, потому что рука Хенджина слишком долго задерживается рядом с ним. У Сынмина из-за этого чешется кожа, как будто у него сыпь. Но расстояние между ними все еще непреодолимое, как будто пропасть; пространство между двумя руками широкое, как небо. Чего хочет Хенджин? Сынмин постоянно задается этим вопросом, не спит из-за этого; он беспокоится о том, чего между ними нет, а также о больших, всеобъемлющих вопросах. Сынмин ни в чем не может быть уверен. Большую часть времени он боится, что так многого не знает, он недоволен тем прогрессом, которого в их общении практически нет, но не уверен, как лучше поступить. Спустя столько времени Сынмин все еще стоит на линии старта в одиночестве. Он пассивно ждет, пассивно интересуется и пассивно хочет. Больше всего на свете Сынмин хочет быть выбором Хенджина. Они проскальзывают в особенно узкий проход, едва не задевая плечами цементные стены. Водитель доставки огибает угол впереди них, останавливается и медленно продвигается вперед, отталкиваясь ногами, чтобы лучше маневрировать в ограниченном пространстве. Хенджин протягивает руку и увлекает Сынмина за собой, чтобы скутер и его водитель могли проехать. Но когда мужчина удаляется, Хенджин все еще крепко сжимает их ладони, просовывая пальцы между пальцами Сынмина. — Осторожно, — говорит он, хотя в переулке остались только они двое. — Мой рыцарь в сияющих доспехах, — шепчет Сынмин, сердце падает в пятки, и он борется с комом в горле, пытаясь его проглотить. В принципе, все так же, как и в любой другой раз, когда они держались за руки, но Сынмин, тем не менее, нервничает. Хенджин не отпускает его ладони, пока они не доходят до конца переулка. Там они распутывают ладони, аккуратно расцепляя палец за пальцем, пока не остаются только мизинцы, пересекают игровую площадку, а затем связь теряется. Тем не менее, его жар остается в линиях судьбы на руках Сынмина. Ладонь теплая на протяжении всего ужина, когда они делят на двоих тарелку пасты с розами и несколько часов болтают ни о чем, пока их не выгоняют, потому что кафе закрывается. И Хенджин снова держит его за руку во время всей поездки на такси домой, без малейшего намека на осторожность, делая это просто так. Той ночью между ними происходит сдвиг. Поворот к чему-то тонкому, подобному нитям паутины, сотканным из шелка под лунным светом, в которые вплетен голод. Пальцы вплетаются в волосы Сынмина, а мягкие губы шепчут: — Можно? А затем другие губы отвечают: — Да. ~~~~ В тот вечер они не делают ничего особенного, просто целуются в темном углу за пределами своего жилого комплекса. Бездомный кот запрыгивает на крышку ближайшего мусорного бака и опрокидывает ее, и этот звук заставляет их отпрыгнуть друг от друга, напоминая Сынмину о том, насколько он безрассуден, потому что делает это на виду у всех, кто может наткнуться на них и увидеть. Хенджин выглядит таким же смущенным, краска проступает на его щеках, хотя возможно это от поцелуев. Они забегают в здание и идут в свое общежитие, не сказав больше ни слова. Они не говорят о поцелуе в последующие дни и недели, боясь пересечь какую-то невидимую черту или нарушить хрупкое равновесие, существующее между ними. Целоваться они также не прекращают, выскальзывая друг за другом из комнат ожидания, чтобы встретиться на лестницах и в кладовках. Ночью, когда все, кроме Чана, спят, Сынмин на цыпочках пробирается в ванную и толкает Хенджина под душ. Руки, губы, зубы и язык. Обнаженная кожа под ладонью Сынмина. Он зажимает ее между зубами, капилляры лопаются, засосы остаются у обоих там, где это можно прикрыть одеждой. Об этих поцелуях они тоже не говорят. Возможно, чтобы продлить фантазию, замерев в безопасности подвешенного состояния, как в тумане. Переход от дружбы к чему-то большему — отношениям, которые, не являются настоящими отношениями, — уже достаточно пугает, а ведь они к тому же соседи по общаге, коллеги и айдолы. Что, если ничего не получится? Сынмин считает, что легче потом пережить разрыв, когда вы друзья, просто иногда целуетесь, чем надеяться быть чем-то больше и потерпеть неудачу, когда Хенджин его отвергнет в итоге. Итак, пока Хенджин не поймет, чего он хочет, Сынмин готов брать то, что ему дают, не осознавая, что наступит день, когда он не сможет насытиться, когда всего этого ему станет мало. Они теряют девственность друг с другом в гостиничном номере в Нью-Йорке. Сынмин знает, что это произойдет, еще до того, как это становится явным. Они дают пару интервью и записываются на шоу утром после приземления в Штатах, но потом им дают свободное время перед концертом завтра вечером. Хенджин хитро уклоняется от приглашений от других участников погулять, делая так, чтобы они с Сынмином оказались наедине. Без каких-либо конкретных планов они проводят большую часть вечера, болтаясь по улицам Манхэттена, фотографируя и теряясь в толпе. Сначала все кажется обычным: Хенджин смеется и не затыкается, как всегда. Иногда он убегает вперед, но потом обязательно разворачивается, улыбаясь и ожидая, когда Сынмин догонит его. Вечер застает их на ступеньках, где они сидят и едят один рожок мороженого на двоих, который Сынмин купил в грузовике возле Центрального парка. Все меняется, когда он наклоняет рожок к Хенджину, но тот не забирает его у него, и Сынмин чувствует мягкое скольжение языка по костяшкам пальцев, рука Хенджина поднимает его запястье, чтобы облизать стекающее вниз липкое мороженое. Хенджин смотрит долго на него из-под ресниц, не отводя глаз, и Сынмин на самом деле сглатывает. Он краснеет и пытается скрыть свое смущение, делая замечание старшему. — Хенджин, это антисанитария… — Мы делали вещи и похуже, — ухмыляется он, проводя языком по своей мягкой нижней губе. — И в любом случае, ты, наверное, самый чистоплотный человек, которого я знаю. Уверен, твой организм естественным образом отталкивает микробы. — И все же, ты здесь. — Эй! — Хенджин с притворным возмущением толкает его плечом. Напряжение, возникшее ранее, значительно спадает, но полностью не исчезает. Чувство неотвратимости нависает над ними, окрашивая каждое последующее прикосновение. Наступает время ужина, и они едят стейки в Hell's Kitchen, в тихом, укромном уголке; и их официант достает откуда-то подсвечник, специально для них, потому что даже он чувствует, что в воздухе между ними что-то витает, сверкая, как статическое электричество. Подозрения Сынмина подтверждаются, когда они возвращаются в отель около девяти и Хенджин крепит табличку «Не беспокоить» на ручку двери снаружи. — Хенджин? — спрашивает он, едва успевая произнести его имя, прежде чем Хенджин набрасывается, кусая кожу, до которой может дотянуться, не глядя, но достаётся в основном шее и плечам Сынмина, а потом настойчиво облизывает уголки губ парня. — Хенджин… — Я уже давно думаю о том, чтобы сделать это. Представляю… Представляю тебя. — Хван быстро расстегивает пуговицы на рубашке Сынмина, одной рукой обхватывая его талию. — Как бы хорошо тебе было… Какие звуки ты бы издавал. С тех пор, как нам разрешили выбирать соседей по комнате в туре. — Я тоже, — признается Сынмин с придыханием, потому что это правда. У них не так много возможностей побыть наедине, даже за достаточно толстыми стенами в общаге. Даже когда Феликс в гостиной играет в видеоигры, а у них комната в полном распоряжении, Сынмин все равно боится, что другие парни могут войти без предупреждения или кто-то подслушивает то, чего не следует слышать. Хотя сейчас мемберы должны быть глухими, слепыми и глупыми, чтобы не заподозрить, что между ним и Хенджином что-то происходит, даже если они очень осторожны. Хенджин слишком близко. Сынмин чувствует, как его колени ударяются о кровать, и едва успевает сбросить обувь, как Хенджин толкает его, и он оказывается на спине, пялясь в потолок, а затем в темные глаза Хенджина. Зрачки расширены, так что Сынмин почти может разглядеть в них свое смутное отражение. Хенджин исступленно трогает его, блуждая руками. Одежда вскоре падает на пол вслед за кроссовками Сынмина и спортивной курткой Хенджина. Они целуются чересчур пылко, как делали это много раз до этого, но сейчас чувствуется нервозность. — Джинни, — выдыхает он, ласковое прозвище выскальзывает у него. — Я никогда… — Я тоже… — Хенджин вытирает пот между бровями Сынмина, скользит вниз по переносице, а потом снова захватывает его губы. Сынмин трясется, когда руки Хенджина блуждают и продвигаются ниже, разминая чувствительную внутреннюю поверхность бедер Сынмина. — Я рад, что ты у меня первый. Я хочу быть твоим единственным. Он не говорит этого вслух. Хенджин неуверенно обнимает его. Сынмин вздрагивает от прикосновения. — Можно мне? — спрашивает он, потому что всегда спрашивает. Как будто Сынмин когда-то отказывал. Как будто он вообще может ему отказать. — Да. Да… Секс, который следует за этим, неуклюжий: слишком много зубов, и все такое сухое, кожа трется о кожу, как две спички, скользящие друг о друга, слишком много движений, но потом все меняется, что-то разжигает огонь где-то глубоко в животе и угрожает сжечь Сынмина изнутри. И затем он слышит, как Хенджин низко и гортанно стонет ему на ухо, за его именем следует ругательство, когда Сынмин сжимает его с нужной силой. Это переносит Сынмина на другой уровень существования, он гонится за удовольствием, которого редко достигал в одиночку. Хенджин нависает над ним, прижимая к себе, их скользкие от пота конечности переплелись. Когда Сынмин кончает, звезды вспыхивают у него под веками и в венах, а Хенджин падает рядом с ним на простыни, тоже впадая в экстаз. Красная нить между ними пульсирует, как сердцебиение, а затем замирает. Когда они уже чистые и удовлетворенные лежат в кровати позже, Сынмин поворачивается и посасывает багровый след на плече Хенджина, ему нужно чем-то занять губы, пока слова я люблю тебя не вырвались наружу. ~~~~ Учитывая все обстоятельства, в которых они с Хенджином трахаются и не говорят о том, что это значит, всё проходит лучше, чем ожидалось. После той первой ночи они остаются соседями по комнате на все время тура, и это не кажется подозрительным, потому что все решили не менять соседей на время тура. В результате случается много секса, чего и следовало ожидать от двух мальчиков-подростков, для которых уединение — роскошь. Но это уже не так неаккуратно и грязно, как в первый раз или даже во второй: он случился несколько часов спустя, когда Сынмин просыпается в 3 часа ночи с членом Хенджина, прижатым к его спине. Иногда это неспешная работа руками по утрам или осторожные исследования при выключенном свете. Это моменты, когда кажется, что это нечто гораздо большее, чем два тела в постели (и иногда в душе). Моменты, когда хочется заняться любовью. Иногда Сынмин после этого выпутывается из объятий, чтобы поспать в одиночестве, якобы для поддержания некоторой иллюзии дистанции, но Хенджин забирается к нему под одеяло, когда думает, что Сынмин спит. Он ничего не говорит об этом утром, и Хенджин продолжает это делать, хотя и смотрит так, как будто действительно не понимает, почему Сынмин вообще решил спать один. Хенджин никогда не просит его остаться, это само собой разумеющееся. — Если я услышу хотя бы шорох одежды… — предупреждает Минхо, когда они заезжают в общагу, чтобы оставить свои вещи после возвращения из тура. — Сегодня вечером я еду домой в Кимпхо, так что выделите из организма все лишние жидкости. Я отказываюсь терпеть вас после этого… — Тебе и не надо, — говорит Сынмин. — Мы ничего не будем делать, если ты будешь рядом. Это первый раз, когда он хотя бы намекает на то, что они с Хенджином спят вместе. До этого только Чонин мог их упрекнуть открыто и то только потому, что однажды застукал их на месте преступления: он слишком торопился к торговому автомату, завернул за угол и увидел, как эти двое обжимаются. — И тебе без разницы, что Хенджин смотрит на тебя взглядом «трахни меня», пока я здесь пытаюсь расслабиться? — Просто игнорируй его. У тебя неплохо получается. Минхо целится в него плюшевой игрушкой, доставая ту откуда-то из глубины своей пещеры на нижней койке, но сильно промахивается. — Как долго вы двое собираетесь продолжать в том же духе? — Не понимаю, о чем ты говоришь, — врет Сынмин сквозь зубы. — Не прикидывайся дурачком. Сынмин вздыхает и начинает распаковывать свои вещи, повернувшись спиной, чтобы хён не мог видеть его перекошенное лицо и понять больше, чем следовало. — Это просто секс, хён. Это будет продолжаться до тех пор, пока Хенджин хочет, а потом все кончится. Никаких обязательств. — Цель шутки — смех. А я не смеюсь, Ким Сынмин. — Это и не шутка, — бормочет Сынмин. Он слышит, как пружины матраса скрипят под весом Минхо, смещаясь, когда тот пододвигается к краю кровати, готовясь встать и ударить Сынмина по затылку. — Вы — родственные души. Так распорядилась Судьба или кто-то там сверху… Сынмин шаркает к комоду, чтобы убрать свою одежду, и спиной чувствует, что Минхо смотрит на него. — Хенджин не видит нити, как можем видеть мы. — И что? Это не значит, что вашей связи не существует. — Ты же знаешь, что родственные души бывают самых разных форм. Это не обязательно должно быть романтично. — Только ты уже влюблен в него, так что это отчасти спорный вопрос. Сынмин чувствует себя разбитым под изучающим взглядом Минхо, как яйцо, расколовшееся и растекающееся по асфальту под солнцем. У него перехватывает дыхание. — Что, если он не ответит мне взаимностью и я потеряю его? Я не могу потерять свою вторую половинку, хён… Я не могу потерять его… Минхо не такой безразличный и бесчувственный, каким его иногда представляют люди. Он заметно смягчается из-за тона Сынмина. Его голос нежен, но убежденность Минхо непоколебима. — А что, если вы продолжите делать то, что делаете, и в конечном итоге ты все равно потеряешь его? ~~~~ Первое домино падает, когда Сынмин и Феликс ужинают в ресторане рядом со старым зданием JYPE, куда они обычно раньше приходили все вместе, когда были стажерами. Сынмин в тот день чувствует себя на удивление бодро после практики, а Феликс признается, что планирует съесть лапшу из круглосуточного магазина в седьмой раз за неделю. — Боже, как давно мы тут не были, — размышляет Феликс после того, как владелец тепло приветствует их и усаживает за столик в глубине зала. Они снимают кепки и маски и устраиваются на любимых кожаных сиденьях, где раньше, кажется, остались отпечатки их задниц. Они аккуратно отодвигают стол от стены и смеются: — Они даже не замазали граффити Чанбина-хёна. Сынмин нежно касается сердца с надписью 3RACHA, украшенного языками пламени и чем-то, что должно было быть стрелой Купидона, торчащей сбоку, но было слишком похоже на пенис. Он помнит, как рэпер тогда подавился кимпабом, когда Сынмин указал на это. — Ты скучаешь по этому? — спрашивает Феликс. — По жизни стажера? Наверное, если бы это спросил кто-нибудь другой, Сынмин счел бы это риторическим вопросом. Жизнь стажера — кромешный ад. Но Феликс смотрит на все это с такой искренностью и дорожит каждым мгновением, как будто оно для него последнее, так что, вероятно, он питает немалую нежность к тем дням. — Наверное, я скучаю по тому, как все просто было раньше… — Что ты имеешь в виду? Сынмин наливает себе и Феликсу воды, чтобы дать себе время все обдумать и собраться с мыслями. — Тогда все действительно беспокоились только о том, чтобы поскорее дебютировать. У тебя была мечта, и ты работал ради нее, стремясь к ней, отдавая всё, что у тебя было. Летел целеустремленно и на всех парах вперед. А сейчас нужно думать о стольком сразу. Не только о создании музыки и выступлениях, но и о нашем общественном имидже и странной, скрытой политике, стоящей за тем, чтобы быть айдолом. Мы думаем о прибыли, компания — о том, как максимально выжать из нас всё. — Жаль слышать, что ты потерял свое сердце новичка. Сынмин смеется, а затем щелкает палочками в сторону Феликса с притворным упреком. — А что насчет тебя, Ёнбок-и? Блондин поджимает губы и обдумывает вопрос. К тому времени, как он готов ответить, приносят еду: калькуксу для Феликса и кимчи рагу для Сынмина. — На самом деле, да. Знаешь, раньше я каждый вечер перед сном молился о том, чтобы все стало проще. Чтобы перестать чувствовать себя так, словно я аварийно приземлился на чужой планете в одиночестве. А теперь я думаю, что скучаю по тем временам, когда все казалось таким новым и интересным. — Я надеюсь, ты больше не чувствуешь себя одиноким, — бормочет Сынмин. — Какое одиночество, когда у меня есть ты? — Феликс улыбается ярче, чем солнце. — У меня есть стэй и ребята. В моей жизни так много любви. — Ты заслуживаешь этого. Феликс ловит его взгляд с другого конца стола. — Ты тоже, Сынмин-и. Ты тоже заслуживаешь любви… Другого значения у этих слов нет. Феликс, как всегда, бесхитростен. И все же это ранит и сжимает сердце Сынмина. Он чувствует себя так, будто истекает кровью. Второе домино падает, когда Феликс говорит: — Пойдем потом в кино. Я не хочу идти домой. Хенджин и Джисон, наверное, там целуются. Сынмин застывает на месте, его рука с ложкой риса опускается. — Прости, что? Феликс указывает на свой телефон. — Джисони только что написал, спросил, где Хенджин, потому что им нужно поговорить, и я сказал, что он сейчас в общаге. Сынмин едва способен вынести весь поток мыслей, которые это информация рождает в его мозгу. У него кружится голова. — Так почему ты думаешь, что они будут целоваться? Блондин просто пожимает плечами. — Они целовались на днях… — И тут Сынмин понимает, что, очевидно, выглядит так, будто его сердце разбили, потому что Феликс немедленно отступает. — Или это может быть просто случайно. Может они просто валяли дурака, а я случайно зашел в неподходящее время и увидел их не под тем углом. Они сразу же разошлись, и Хенджин наорал на него, чтобы он перестал. Я выбежал из комнаты слишком быстро, чтобы что-то увидеть. Это ничего не значит, Сынмин-и. Точно так же, как он и Хенджин — ничего не значат. Сынмин перестает жевать рис. Внезапно он больше не чувствует голода. Он не уверен, что смог бы что-нибудь проглотить, даже если бы очень хотел есть. — Все в порядке, Ёнбок-и. Я в порядке. — Ты уверен? — Феликс не особо верит. — Что там показывают в кино сегодня вечером? Сынмин надеется, что там будет что-то грустное. Какая-нибудь трагедия. — Давай просто пойдем домой. — Я не… — начинает Сынмин и запинается, уставившись на красную нить, дважды обернутую вокруг его мизинца. Слезы давят на носовую полость и затрудняют дыхание. Сынмин старается не заплакать, по крайней мере, до начала фильма. Сынмин не хочет плакать в одиночестве. Он не хочет, чтобы люди думали, что за пределами кинотеатра у него вообще есть причина плакать. — Пойдем посмотрим фильм. Я не хочу сейчас ни о чем думать. Третье домино падает, когда проходит неделя, а Хенджин так и не рассказывает о своем поцелуе с Джисоном. ~~~~ Одна за другой падают все костяшки домино. ~~~~ Сынмин — логичный человек. Он Дева. Для него это своего рода данность. Объективно, Сынмин знает, что у него нет законных причин расстраиваться из-за Хенджина. Они не говорили о том, что им нельзя встречаться с кем-то еще, это Сынмин виноват в том, что думал, что это так, что это логично. Если отбросить обиду, если подумать, неразумно ожидать верности, когда они оба богаты, знамениты и находятся в расцвете своей юности. То, что Сынмин в принципе не заинтересован в ком-то другом, не мешает Хенджину завести кого-то еще. То, что Сынмин влюблен в свою вторую половинку, не означает, что Хенджин должен чувствовать то же самое. Он размышляет об этом, аккуратно заполняя страницы своего дневника, лаконично описывая свой распорядок дня, в то время, как внутри него бушует буря. По привычке Сынмин не оставляет после себя никаких следов и не делает никаких намеков на свою способность видеть нити родственных душ, а значит на самом деле мало пишет о Хенджине. Сынмин боится оступиться. Если немного поразмыслить, становится ясно, то Сынмину удается избежать столкновения с правдой: он боится своей второй половинки и силы, которой обладает Хенджин. Сила, которую дает ему Сынмин. Хенджин проскальзывает в комнату, запирая за собой дверь, а потом медленно скользит по полу, чтобы подойти, наклониться и поцеловать Сынмина в плечо. Он сам написал Хенджину, что Минхо сегодня переночует в комнате Джисона, опустив то, что Минхо пришлось подкупить, и заверить, что секса в этот раз между ними точно не будет. — Как всегда описываешь свой день? — спрашивает Хенджин, на этот раз касаясь губами шеи Сынмина, утыкаясь в ее изгиб, в то время как его длинные руки чувственно скользят вниз по груди. Он пахнет гелем для душа Сынмина, который, как он утверждает, он не брал, и все же Сынмину постоянно приходится покупать новые бутылки чаще, чем обычно. Кожа все еще розовая и теплая после душа. Хенджин готов лечь спать или чтобы его уложили в постель. Честно говоря, Хенджин, наверное, хочет сегодня оба этих варианта. Сынмин серьезно думает о том, чтобы сдаться, отпустить и двигаться дальше, потому что это нормально, если Хенджин не чувствует того же. Сынмин просто благодарен за то, что в его жизни есть Хенджин, даже если он всего лишь друг и пара для секса, с которым можно целоваться только в темноте. Для него Хенджин — его друг по группе и хранитель их общего секрета, а также ⅛ из «Степ аут! Привет, мы — Stray Kids!» и «лучший друг Сынмина». Это почти то же, что и «родственная душа», незаменимый человек, которым стал Хенджин в его жизни. Он не виноват, что какая-то судьба назначила ему Сынмина. Сынмин дорожит любовью, которую испытывает к парню, несмотря на все трудности, дружеское общение и искреннее доверие; любовью, которую он заслужил и которую Хенджин ему дает. Потому что, в конце концов, Хенджин действительно любит его. Пусть и как друга. Вот почему он думает, что его устроит быть вторым выбором Хенджина. — Хенджин, нам нужно поговорить, — говорит он, поджимая губы. — Хмм, — бормочет Хенджин и быстро убирает руки. — Форма твоих губ указывает на то, что ты настроен серьезно, но ты не хмуришь брови, а значит — не собираешься ссориться. Хенджин явно хорошо разбирается в манерах Сынмина, но забавно думать, что он, вероятно, еще и читал книги по психологии. Сынмин невольно смеется. — Конечно, нет. Ты же знаешь, мы никогда не ссоримся. Я не собираюсь менять это сейчас. — Ладно. Давай поговорим. — Занять позиции? — Сынмин шутливо отдает приказ, чувствуя себя легче теперь, когда он смирился с их связью и с тем, что это значит для него и для них двигаться вперед. Хенджин кивает, и они забираются в кровать, бок о бок, спиной к стене, ладони сложены вместе; их бедра соприкасаются, а под большим пальцем у Хенджина бьется пульс. Красная нить между ними укорачивается, осталась только нитка размером с ноготь. — В чем дело, Минни? — спрашивает Хенджин после более чем тридцатисекундного колебания, потому что Сынмин не знает, с чего начать. — Я хочу, чтобы ты знал, — он сглатывает, внезапно чувствуя, что у него пересохло в горле. Хенджин медленно моргает, словно поощряя Сынмина закончить свою мысль. Он делает глубокий вдох и продолжает. — То есть, я надеюсь, ты знаешь, что я не буду злиться… Если ты будешь встречаться с кем-то другим. С кем ты хотел бы быть больше, чем со мной, или вместо меня. Он чувствует, как Хенджин напрягается в его объятиях; замечает опущенные уголки губ Хенджина. — Ты говоришь так, словно уже кого-то заприметил. — Я знаю, что ты целовался с Джисоном недавно. — Джисон был пьян, и это он поцеловал меня. А не наоборот. Сынмин не хочет, чтобы это прозвучало обвиняюще, но все же спрашивает: — Но ты поцеловал его в ответ? — Ну и что, что поцеловал? — Хенджин ведет себя так, словно защищается. Сынмин нежно сжимает руку Хенджина, чтобы немного разрядить напряжение. — Я уже говорил тебе, что не буду злиться. Я правда не против… — А я хочу, чтобы ты бы против! — отвечает парень. — Но тебе всё равно. Я не нравлюсь тебе настолько, чтобы бороться за меня. — Ты мне нравишься! Конечно, ты мне нравишься, — протестует Сынмин. На глаза Хенджина наворачиваются слезы, одна слезинка целует самый краешек его родинки. Или, может быть, это только так кажется, потому что Сынмин едва может разглядеть его сквозь свои слёзы. — Но ты позволишь мне уйти? — Если ты этого хочешь, — шепчет Сынмин. — Минни, я всегда хотел только тебя. О. Его сердце учащенно бьется в груди. Возможно ли это? Он правильно расслышал? Сынмин задерживает дыхание. Хенджин продолжает: — Когда Джисон поцеловал меня, да, я признаю, что не сразу отстранился. Не потому, что он мне нравится или что-то в этом роде, просто… Наверное, я позволил ему это потому, что было приятно хоть раз не навязываться. Не быть тем, кто всегда должен делать первый шаг. — Ты никогда не навязывался… — шепчет Сынмин хриплым голосом, горло сдавливает комок эмоций, рвущийся наружу. Он едва может составить правильное предложение из-за прилива эйфории, едва может выдавить слова из-за подавляющего чувства облегчения. — Я хотел… С тобой… Все время, Джинни. Каждый наш раз… — Как я должен был это понять? Я не спал, думая, был ли я опять навязчив или нет. Может быть ты просто такой: О, снова этот приставучий Хенджин. Так жаль отвергать его чувства. Он и так постоянно жалуется и ноет. Ну вот, смотри. Я снова плачу! Он утыкается лицом в плечо Сынмина, соленые слезы впитываются в воротник его рубашки. Инстинктивно другая рука Сынмина находит такой знакомый затылок Хенджина. Он оставляет поцелуи на макушке. — Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя. Всегда, Джинни. Все это время. — Как я должен был это понять? — повторяет Хенджин, рыдая. — Мы были такими глупыми. Ужасно глупыми. Но это не имеет значения, потому что я люблю тебя. И я никогда не позволю тебе забыть это. Позже, когда он прижимает Хенджина к матрасу, Сынмин не сдерживается: повторяет имя Хенджина и те же три слова. Пальцы их сцеплены, они прижимаются друг к другу, преследуя финишную черту. И когда они пересекут ее, они пересекут ее так, как всегда были и всегда будут — вместе.