Я (не) прощаюсь с тобой, мой родной

Стэн — чёрная дыра, высасывающая радость и счастье у всех, кто к нему приближается. По крайней мере, Кайл с пеной у рта доказывает, что он надумывает проблемы и хочет утянуть на дно вместе с собой, что никто не собирается выслушивать его нескончаемые потоки нытья, вываливаемые на голову как ушат говна, а Картман своими отмороженными выходками вызывает у Стэна хронические мигрени и притупляющую головную боль. Он не понимает, как и почему с ним это произошло — будто взяли и протаранили ломом душу, разлетевшуюся на тысячи мельчайших кусочков, оставив вместо неё зияющую брешь. — Кенни, — Стэн хрипит, — Как у тебя ещё хватает сил держаться? Честно, я так больше не могу, потому что не вывожу. Мне вот, например, хочется со всем покончить и заснуть раз и навсегда. И чтобы над животными перестали измываться. — Эх ты, — Кенни вглядывается в глаза Стэна и видит там лишь мертвенный холод, который он начинает ощущать на себе, — А кто ещё, кроме меня, будет вас поддерживать, а? Это правда. Стэн его знает. Кенни — перманентный клей. Тот, кто всегда ради них бросался грудью на амбразуру, ведь его жизнь не стоит и гроши — за деньги Кенни сделает любое дерьмо, чтобы наконец-то покушать что-то, кроме просроченных замороженных вафлей. Но всеобъемлющие верность и преданность — самое драгоценное — то, чего, к сожалению, никогда не будет у Стэна, Кайла и Картмана. Жаль, что Стэн этого не ценил и опомнился слишком поздно. Вот же дурак. — У нас никого не осталось, кроме тебя, — Стэн задумчиво смотрит в сторону и хмыкает, — Нет между нами никакого доверия и симпатии, понимаешь? Кенни, хоть и упорно не желал признавать, прекрасно видит, что его друзья стали абсолютно равнодушными и апатичными уродами, прогнив насквозь, что ими навсегда овладевает внутренняя злоба друг на друга. Видит, что по их вине некогда крепкая дружба дала глубокие трещины. И Кенни боится в один момент сорваться и стать таким же, как они, не узнав собственное отражение в зеркале — он каждый раз просыпается от подобных мыслей в холодном поту. Потому что чувствует, что устал пытаться. Вот бы всё было как раньше. Кенни приобнимает Стэна и говорит, что ещё не всё потеряно, и их дружбу, возможно, удастся починить, хотя сам ни на йоту не верит своим же словам, а затем целует его в лоб — Кенни нутром чует, что в Стэне всё ещё теплится забота и доброта, наглухо прибитая кувалдой, что он остаётся таким же любимым и родным, что бы с ними не происходило. Стэну хочется разрыдаться, потому что знает, что совершенно не способен оказать такую же поддержку, хотя очень хочет: всё-таки он может только брать, а не давать. — Хэй, ты чего? — Кенни озадаченно и с неподдельным беспокойством смотрит на Стэна, видя отдающие хрустальным блеском слезинки в уголках его глаз, — Всё будет хорошо, говорю же. — Просто... Не хочу тебя терять, не хочу ранить. Хотя знаю, что это неизбежно. Кенни нечего на это ответить. Вместо это он продолжает обнимать Стэна, словно видятся они в последний раз и на следующий день станут незнакомцами. Стэн же ощущает, как его тело пронизывает настолько непривычное и уже давно успевшее забыться тепло — он впервые за долгое время слышит у себя ритмичное сердцебиение, а уголки губ невольно начинают подниматься. Правда, неизвестно, насколько долго это может продлиться, и нет никакой гарантии, что Кенни не развернётся и не канёт в небытие. А пока что Кенни остаётся рядом.