лучше

одиннадцать сидела на полу своей комнаты и плакала. честное слово, она не собиралась позволять слезам проливаться, это произошло само, без её на то воли. горькие, глупые слёзы подступили, стоило ей закрыть дверь. было обидно и больно. ещё было такое чувство, которое она пока не могла выразить словами. оно крепко сжимало всё в груди. так, что было трудно дышать. оно было мерзким. что-то среднее между жалостью к себе, несправедливостью и непониманием: что с ней не так? почему она такая? почему кому-то нравится причинять ей боль? она больше не была узницей лаборатории, но никто не предупредил её, что люди так жестоки. что дети так жестоки. прежде она видела, как двое мальчиков обижали майка, лукаса и дастина, говорили гадости про уилла. это было отвратительно. но она не знала, что так случится и с ней. почему никто не сказал ей об этом? она тёрла глаза в попытке прекратить плакать, но становилось только хуже. слёзы всё текли и текли по её щекам, тушь размазалась, отчего её ладони испачкали чёрные разводы. крупные капли слёз падали на её колени. они насквозь промочили колготки на них. анжела бы стала смеяться над ней, если бы увидела. она не должна позволять себе плакать. как не должна позволять ей смеяться над собой. но здесь — дома — в одиночестве, пока её никто не видит, она могла плакать так долго, пока слёзы не иссякнут. пусть она совсем этого не хотела. ведь легче от этого не становилось. становилось только больнее. так ей казалось. за несколько месяцев, что они с уиллом проучились в леноре, анжеле удалось извести одиннадцать так, что она плакала едва ли не каждый день. хотя прежде ей удавалось выдерживать и не такие испытания, обидные слова на уроках и переменах, подножки в столовой, взгляды, которыми её мерили популярные девочки, заставляли её чувствовать себя особенно слабой, уязвимой, уродливой. анжела уничтожила весь энтузиазм, с которым одиннадцать пришла в школу. одиннадцать нравилось учиться. одиннадцать ненавидела школу. за дверью раздаётся стук. мягкий, вежливый. обходительный. это стучит уилл. он пришёл, чтобы пожалеть её. одиннадцать молчит. она не хочет, чтобы он её жалел. или, возможно, хочет, но не может себе в этом признаться. потому что страшно. страшно быть слабой, страшно, что рядом с уиллом всё становится не так плохо. уилл не уходит. ждёт под дверью, а потом стучит снова. — можно? — он никогда не входит в её комнату без разрешения. хотя она в его — постоянно. одиннадцать мычит в ответ что-то неразборчивое, что-то, что вряд ли можно принять за согласие, но уиллу приходится довольствоваться этим. он приоткрывает дверь. сперва в комнате появляется его растрёпанная макушка. он встречается взглядом с одиннадцать, и входит в комнату только когда понимает: ситуация критическая, и услышать более разборчивое устное дозволение ему не придётся. глаза у одиннадцать красные. щёки тоже. она выглядит ещё более несчастной и разбитой, чем до этого в школе. уилл подходит к ней молча, и когда он садится на пол рядом, одиннадцать начинает плакать с новой силой, теперь уже громко в голос, не боясь, что кто-то может услышать, ведь кроме уилла дома никого нет. уилл так же молча обнимает её, и она утыкается носом в его плечо. его руки гладят её по спине. от этого, почему-то, плакать хочется ещё сильнее прежнего, и одиннадцать плачет, содрогается в рыданиях. уилл ничего ей не говорит, не просит её успокоиться, не хочет, чтобы это прекратилось как можно скорее. он просто позволяет ей плакать столько, сколько нужно, чтобы стало легче. в пустой, потяжелевшей от плача голове одиннадцать мелькает мысль, что уиллу совсем не неприятно быть сейчас рядом с ней, что он не хочет избавиться от неё, избавиться от проблемы в виде плачущей сводной сестры; не хочет, чтобы она замолчала и дала ему вернуться к своим делам. одиннадцать думает, он пришёл не потому, что полагается поддерживать членов семьи — родных или нет, а потому, что ему не всё равно. от этой мысли на душе становится не так гадко, даже тепло. со временем одиннадцать унимается. её плач становится всё тише и тише, а потом и вовсе сходит на нет. всё это время уилл качает её в руках как маленькую, как её никто никогда не качал. одиннадцать поднимает заплаканное, опухшее лицо с плеча уилла, и он тут же достаёт из кармана носовой платок, протягивает его ей. одиннадцать вытирает им глаза и щёки, сморкается. она тяжело вздыхает. выплакавшись, она не чувствует себя лучше. она чувствует себя уставшей. выпотрошенной. они с уиллом сидят на полу в полной тишине минуту, две, три. уилл предлагает умыться. одиннадцать безынициативно соглашается. уилл учтиво ждёт её в кухне, пока в ванной одиннадцать отмывает своё лицо от чёрных подтёков. когда она выходит, она показывает уиллу жвачку, запутавшуюся в её волосах. её к ним прилепила анжела после последнего урока. всю дорогу домой одиннадцать пыталась её достать, но она не могла видеть то место, к которому она прилипла, и просто теребила волосы ощупью. это только усугубило ситуацию. уилл внимательно изучает проблему. — знаешь, по-моему, её не достать, — говорит он. его голос спокойный. но одиннадцать слышит в нём и обиду, и горечь, и сожаление; и сострадание. уилл лучше многих знал, каково это — быть предметом насмешек для других, — мы можем попросить маму постричь их, когда она вернётся. — нет, — скупо отвечает одиннадцать. она знает, что если джойс узнает правду о том, что над ней издеваются в школе, она завтра же туда поедет. она уже так делала. после этого одиннадцать начали называть стукачкой. одиннадцать не хочет, чтобы это повторилось. — ты не хочешь говорить ей? — уилл угадывает её мысли. ему это всегда удавалось, хотя из них двоих читать мысли умела она. но это было когда-то давно. так давно, будто это было не с ней. будто это было в другом мире. пусть в страшном и опасном, но в лучшем, чем этот. в нём были майк, дастин и лукас. в нём была макс. в нём был папа. не тот жестокий человек из лаборатории, нет. хоппер. которого больше с ней нет. — не хочу, — отвечает наконец одиннадцать, — это сделает всё хуже. уилл молча, понимающе кивает. — сделай ты, — просит одиннадцать. — не думаю, что это хорошая идея. я не умею. — ты умеешь всё, — настаивает она. уилл больше не возражает. он достаёт большие кухонные ножницы, накидывает на плечи одиннадцать полотенце. всё время, пока уилл срезает её настрадавшиеся волосы, одиннадцать сидит смирно. уилл старается сохранить длину волос как можно более близкой к той, что была изначально. он знает, одиннадцать дорожит своими волосами. удаётся постричь их по плечи. когда на пол перестают падать измучанные спутанные пряди, уилл ещё долго расчёсывает одиннадцать волосы, поправляет что-то уже маленькими ножницами. — что хочешь на ужин? — спрашивает уилл. он звучит сосредоточенно, и одиннадцать становится приятно оттого, что он, занимаясь ответственным делом, всё равно хочет с ней поболтать. — вафли, — отвечает она. одиннадцать не может этого видеть, но она чувствует, что уилл улыбается. она помогает ему с уборкой после стрижки — подметает пол, а потом, пока уилл кладёт замороженные вафли в тостер, идёт к большому зеркалу в прихожей. её глаза всё ещё опухшие, но она старается это игнорировать. вместо того, чтобы обращать внимание на зарёванное лицо, она рассматривает свою новую причёску. волосы стали намного короче, но были пострижены очень аккуратно. уилл хорошо постарался. одиннадцать даже кажется, что эта стрижка подходит ей больше. уилл обрадуется, когда она ему скажет. она возвращается в кухню. и уилл правда улыбается, когда она говорит о том, что ей нравятся её волосы. он ставит на стол две тарелки с вафлями, одиннадцать наливает чай. они сидят вдвоём за столом и молча ужинают вафлями со взбитыми сливками. одиннадцать чувствует странное тепло, похожее на то, которое она испытывала, когда жила в подвале майка или смотрела вестерны с хоппером. уилл заговаривает о том, что было бы неплохо сходить в торговый центр на выходных. одиннадцать знает, что он не любит их. она также знает, что он делает это для неё. с уиллом всё правда становится лучше. и одиннадцать это больше не пугает.

13.05.2024