Амаль Саада

I don’t like mirrors — scared

«В глазах — несдержанный покой, И в отражении ни души. Он знает, что внутри пустой, Но бьётся сердце — так живи» После любого завершения наступает тишина. Она никогда не идёт одна, в комплекте с ней всегда прилагается пустота, разная бывает: и чёрная, и белая. Для каждого пустота индивидуальна. Для кого-то рай, а для кого-то адские муки. После завершения войны ты не знаешь, что делать дальше со своей жизнью, особенно, если эту войну ты вёл в полном одиночестве. *Он стоит в степи, усыпанной вражескими телами, и взглядом испепеляет небо. Оно серое, стало таким с того самого дня, как он принял решение пойти на верную смерть. И теперь такое оно всегда. Взгляд угольных глаз пожирает солнце, что с трудом пытается пробиться сквозь грустные облака. После завершения битвы каждого война поглощает пустота. И такой пустоты Чонгук не чувствовал еще никогда. Она словно яд разносится по всему телу, по венам, поступает в мозг и меняет человека. Чонгуку до боли в глазах хочется плакать, но он не может. Его душа словно рассыпается в тот самый момент, как разрушается последняя вражеская жизнь. На поле боя этих жизней потеряно немыслимое количество, лишь Всевышнему известна цифра. И Чонгук больше не хочет об этом думать. Тем более думать о тех, кто шёл с ним бок о бок. В начале пути с таким было сложно справляться, но постепенно привыкаешь. Человек привыкает ко всему, иначе бы он на этой планете так надолго не задержался. Чонгук устало опускает взгляд, проигрывая в споре с солнцем, и хочет упасть на колени — так сильно устал, но незнакомый голос сзади заставляет держаться на ногах. — Нельзя, вставай. Солдату кажется, что он сходит с ума, ведь в степи кроме него никого нет. Чонгук хмурится, разворачивается полностью и сталкивается с золотистыми глазами. Видно только их, остальная часть лица перекрыта чёрным платком. — Ты кто?* Чонгук подскакивает на жёстком матрасе. Его сразу же настигает головная боль, мгновенно вызывая сожаление о том, что он проснулся. Ему страшно. В ушах продолжает стоять звон, несмотря на то, что мужчина давно дома. Место бедствия позади, осталось в тысячи километров за его уставшими плечами. Тело человеческое перенесли, а душу его оставили в тех адских степях. Там вечно грязное серое небо, дым, песок, голые деревья, осколки и пули. Они заменяют цветы, валяются где попало, прорастают в несчастных трупах. С поля боя выживших военных забирают нехотя — зачем им поколеченные инвалиды? С войны здоровым никто не возвращается. У Чонгука все на месте: и ноги, и руки, и голова, но в внутри мёртвая тишина, а в груди пропасть. Он не может прийти в себя больше месяца. Конечно же, все зависит от самого человека. Многих военных дома ждут жены, материя, семьи, и им это немного помогает. Знать, что тебя ждали, что тебя любят и примут любым — и без ноги, и со сломанной психикой, главное, что ты нужен. Другая же категория становится в прямом смысле отшельниками. Кто-то спивается, так и не сумев отойти от полученных травм, у кого-то не получается принять мирное небо за что-то реальное, и он сходит с ума, а кто-то решает выплеснуть всю ту боль, что увидели его руки и глаза, на остальной мир. На самом деле, категорий ещё больше, но большинство выбирают подобные дороги. На войну ты уходишь человеком, с неё возвращаешься монстром. Потому что невозможно обнимать своего ребенка руками, которые отняли десятки жизней. Невозможно прикасаться к любимой жене руками, которые насиловали и причинили боль куче невинных девушек вражеской земли. Невозможно засыпать и искренне верить, что ты в безопасности. У всего есть свои побочки. Именно поэтому Чонгук 30 день подряд сидит в своей тёмной квартире, не желая делать на улицу ни шага. Ему кажется, что там поджидают ходячие трупы, летает смерть и кричат птицы. Он боится переступить порог дома и наткнуться на ненавистные пески, разрушенные здания, горы и чёрное солнце. Боится, что до его ушей будут доноситься чужие страдания, вопли детей и женщин, омерзительные приказы и звуки выстрелов, не прекращающихся ни на минуту. Чонгук уже как месяц дома — в Америке, где ему дали убежище на пару лет, но змеи прошлого отпускать не собираются, каждый день стягивая его шею всё сильнее. Однако существовать дальше как-то нужно, как бы не хотелось позволить пуле пробить твой череп, поэтому Чонгук садится на кровати, спрятав лицо в ладони и пытаясь успокоиться, и снимает с себя чёрную футболку, пропитанную потом страха. Ему нужно в душ. Вчера он целый день провалялся дома после неудачной попытки сходить в магазин за продуктами. Поэтому ему приходится найти в себе силы для того, чтобы подняться с кровати и прошагать до душевой кабинки, надеясь смыть с себя хотя бы процент всего негатива, что он хранит внутри. Звон в ушах не прекращается и после того, как Чон минут 40 стоит под горячей водой, пытаясь заглушить его её шумом. Не прекращается и когда он включает старый телевизор, показывающий какие-то глупые мультфильмы, увеличив громкость до максимума. Чонгук чувствует себя в клетке собственного негатива. Ему некуда бежать, но он не может осознать, что и не от чего. Всё позади. Однако это не мешает Чонгуку присесть на корточки и засунуть руку под кровать, доставая оттуда автомат М4. Ему не от кого защищаться, но привычки берут свое, заставляя мужчину поменять магазин с патронами. Так он и остается сидеть, рассматривая в руках оружие. Разбирает его на полу, собирает снова. Опять разбирает. Собирает. Жмурится. Хочет видеть лишь темноту, но видит лица. Огонь. Слезы и кровь. Чонгук не выдерживает. Кидает М4 обратно под кровать и поднимается на ноги. Один из лучших способов выплеснуть энергию — спорт. Поэтому в голове прокладывается план маршрута до ближайшего спортзала. И Чонгуку остается только надеяться, что по дороге туда ничего не случится. Что он не поддастся своим монстрам.