***
"Увлечённо преследуя людей, которые выходят на митинги и выражают свою позицию публично, режим неизменно упускает из виду тех, кто тихо сидит в своём подполье, собирая бомбу из уксуса и соды по рецепту, вычитанному в интернете". Екатерина Михайловна Шульман
***
— Выше, — требует Арсений Сергеевич, делая паузу в игре на фортепиано, а одновременно с ней — замечание поющему ученику. — Не зажимай горло, не задирай голову! И ра-а-аз… Игра на фортепиано продолжается, отбивается щелчками пальцев ритм поющим учеником. — Антон! — восклицает Арсений Сергеевич, резко поднимая глаза к сфальшивившему парню. — А? Что я сделал? — испуганно спрашивают из дальнего угла класса. — Да не вы, Антон Андреевич, — машет рукой с улыбкой Арсений Сергеевич, переводя взгляд к ссутулившемуся Захарьину. — Антон, — с тяжёлым вздохом повторяет, глядя на ученика. — Что случилось? Чего ты сегодня так по нотам мажешь? — Если бы меня так по имени называли, я бы тоже мазал по всему, что только можно, — бормочет Антон Андреевич. — Заполняйте свой журнал, Антон Андреевич, — буркает Арсений, переводя обратно взгляд к Захарьину. — Антон, ну что случилось, на прошлой неделе же намного лучше было. Что-то случилось? Нездоровится? — Не выспался, — устало выдавливает из себя Антон. — Да… Я вижу, — Арсений Сергеевич прикрывает ноты, закрывает крышку фортепиано, поворачивается на стульчике всем корпусом к Захарьину. — Дома что-то? Или просто не спалось? — Не мог уснуть, — кивает понуро одиннадцатиклассник. — Вчера снова приходили с обыском, папу забрали… — Боже, — Арсений прикрывает ладонью лицо. — Почему ты сразу не сказал? Я ещё тут со своими нотами тебя мучаю… Иди домой, отдыхай. Мама дома? — Дома, — кивает угнетённо Антон. — Ступай домой, поешь, выпей… Ромашка дома есть? — Арсений дожидается кивка. — Выпей ромашку и приляг поспать, хоть немного, — просит с мягкой сочувствующей улыбкой, сжимая собственные руки, сложенные на ногах. — Спасибо, Арсений Сергеевич, я… — Иди отдыхать, Антон, иди, — обрывает как можно мягче Арсений Сергеевич. — Держи меня в курсе, если что, хорошо? Нет такой проблемы, с которой нельзя справиться общими усилиями. — Вы знаете, что есть, — едва различимым шёпотом отзывается Захарьин, закидывая на плечо рюкзак. — До свидания. Антон Андреевич, до свидания. — Отдыхай, — бросает второй учитель, отвлёкшийся окончательно от заполнения журнала на задней парте. Как только Антон выходит из музыкального класса, ещё какое-то время стоит угнетающая тишина. Арсений Сергеевич с Антоном Андреевичем смотрят друг на друга коротко, только головой качают, тяжёлый вздох у них один на двоих. — Я знаю этот взгляд, Арс, — говорит тихо Антон через несколько минут, опуская взгляд к журналу своего класса. — Не надо. — Я не могу, — шипит Арсений, подходя широкими шагами к двери класса. Он выглядывает в коридор, проверяет, нет ли кого под дверью, нет ли лишних ушей, снова прикрывает дверь. Такими же широкими шагами уходит в конец класса к сидящему на последней парте Антону, останавливается перед ним, опираясь бёдрами о стул за партой напротив. — Потом начнут ходить в школу, затаскают бедного парня, нас всех проверять начнут, — тараторит Арсений, сжимая крепче руки, сложенные на груди. — Из Антона все жизненные соки выжмут, школа опять превратится в улей маразма, а мы… — А мы не дадим никому знать, что мы вместе, — успокаивающе улыбается Шаст. — А что с другими нашими? Сколько уже частных школ прикрыли, Шаст? Сколько? Наша на очереди. Я не могу, надо идти с заявлением в Министерство образования, это!.. — Только приблизит закрытие нашей школы, — тяжело вздыхает Антон, прикрывая журнал, смотрит внимательно на Арсения перед собой. — Поддерживаем и прикрываем Антона, всех, кто может оказаться под ударом, делаем свою работу, — повторяет твёрдо Антон с расстановкой, подчёркивая каждое своё слово стуком ручки о парту. — Это наша маленькая крепость, оборонять легче, отбиваться из своего замка стратегически выгоднее, чем идти в осиное гнездо с надеждой на то, что осы не едят людей. Эти едят, Арс. Остынь, подумай. Арсений стоит всё в том же напряжении, молчит задумчиво, но Антон видит чётко, что его слова, как и всегда, дошли до чужого ума и были приняты. С горечью, с мерзким привкусом беспомощности. — Кажется, у меня аллергия на ос, — качает головой Арс, тихо вздыхая. — Да, кажется, у меня тоже, — улыбается грустно Антон. — Тебе тоже стоило бы дома выпить ромашки и поспать, — просит с ощутимой надеждой. — Ты мало спал сегодня, полночи новые правки читал. — А ты? — А я выслушал от Тамары Натановны всё, что с ними не так, — пожимает плечами Антон. — Мне проще получать уже переработанную информацию, это не моя сфера знания, ты в курсе. — И что думает искусствоведение? — улыбается грустно Арсений, чуть расслабляясь. — Искусствоведение говорит: «Пиздец». Из Арсения удаётся выбить смешок, пусть и в край нервный, почти истеричный. — Ты зарос, — мягкая улыбка трогает чужие губы, а голубые глаза теплеют при взгляде на чуть зардевшегося Антона. — Хочешь заняться этим? — Ты сейчас завуалировал слово «секс» или ты имел в виду заняться бритьём твоей наглой физиономии? — посмеивается Арсений, наклоняясь к лицу Шаста. Передразнивая вопрос Арсения, чуть кривляясь, Антон подтягивается вверх, целует мягко в губы, успокаивая этим незатейливым действием всё, что болезненно ноет в груди. Хоть на мгновение, но и это сейчас слишком важно. — Что у тебя сейчас? Арсений проверяет на телефоне время, прикидывает что-то в уме, хмурится озадаченно. — Так. Я не понял, — сильнее хмурится Арсений. — В двадцать пять должны были прийти на кружок, а сейчас уже сорок пять… — А кто должен был прийти? — Второй «Б». — У них до этого Екатерина Михайловна стояла, — тянет с расплывающейся на лице улыбкой Антон. — Со своим коронным «Разговоры о необходимом». — Опять их заболтала, говорунья! — взмахивает возмущённо руками Арсений, подскакивая, направляясь к выходу из класса. — Нет на неё никакой управы! Я говорил, что к ней надо приставлять того, кто сможет её остановить, а то звонок она не слышит! — Арс-с-с, — шипит со смехом Антон, успевая словить Арсения перед самой дверью, обнимает со спины, к себе прижимая. — Тише-тише, ты же знаешь, какая она волшебница, мы на педсовете сами её заслушиваемся. — Поэтому у нас педсовет на пять часов вечно растягивается! — продолжает негодовать с нескрываемым возмущением Арсений. — Идём! Арс пытается выкрутиться из чужих объятий, но Антон только сильнее в свои объятия, посмеиваясь, загребает, целует в заднюю часть шеи. Вся эта возня сминает нещадно выглаженные пиджак и рубашку, растрёпывает волосы, но с этим беспорядком что на голове, что на теле Арсений чувствует себя более комфортно, чувствует себя немного свободнее и живее. — Мы идём взывать её к совести, ты со мной! — строго заявляет Арсений, всё-таки выпутавшись из тёплых объятий. Тихо посмеиваясь с чужого возмущения, Антон бредёт следом по коридорам частной школы, то и дело подскакивает к Арсению игривым зверьком, пытаясь словить его или пощекотать, но Арс шикает, напоминая о камерах в коридорах, заставляет успокоиться. Напуская на себя показательную обиду, а потом — серьёзность, Антон крайне деловито поправляет пиджак, останавливаясь у кабинета Екатерины Михайловны. Он указывает ладонями, чтобы Арсений проходил вперёд. Арсений не проходит, останавливается у двери, прислушивается к тому, что происходит в кабинете, едва давит в себе тяжёлый вздох. — Как ты считаешь, надо второму классу рассказывать о демократии в Древней Греции? — бубнежом спрашивает у Шаста. — Они правда могли поставить случайного мужика на должность правителя, думая, что это знак богов? — скептично дёргает бровью Арсений, вырвав из быстрого рассказа за дверью кусочек. Антон смеётся тихо, качая головой. Он стучит в дверь вежливо, заглядывает в кабинет. — Екатерина Михайловна, мы подаём петицию на проведение звонка ровно в ваш кабинет, — деловито заявляет Антон, но дети, отчётливо улавливая припрятанную шутку, тихо смеются. — Или отключение у вас электричества после звонка, — с такой же напущенной деловитостью говорит Арсений. — Вот не будет энергии, чтобы чайник кипятить, без чая вы долго не поговорите, да? — Ой, — тянет девичий голос при виде Арсения Сергеевича. — Мы опоздали на музыку, да? — расстроенно спрашивает Аня, хлопая большими голубыми глазами. — Не ваш косяк, Ань, — усмехается Антон Андреевич, переводя многозначительный взгляд к учительнице обществознания. — Просто кто-то очень много… — Вот так в любой момент в страну с демократией приходит авторитарный режим, — начинает как ни в чём не бывало Екатерина Михайловна, чёркая какие-то рисуночки в своей записной книжке. — На этом можем сегодня закончить. — Но вы ещё обещали сказку, — грустно подмечает один из второклассников, белокурый мальчик Миша. — Сказку? — удивлённо переспрашивает Арсений, смотря на Екатерину Михайловну. — Да, мы сегодня говорили о символизме русских сказок и их трактовке и систематизации по Проппу, — кивает та. — А как вы от этого пришли к древнегреческой демократии? Зачем я спросил, — тут же осекает себя Арс, резко качая головой. — Не надо ничего объяснять. Какую вы им сказку обещали? — Уже времени нет, так что… — Да мы подождём, — машет рукой Антон, усаживаясь за свободной задней партой, утягивая с собой Арсения. — Мы тоже сказки любим. Какую будете рассказывать? — Екатерина Михайловна сказала, что мы все будем немножко участвовать в создании сказки, которую она будет рассказывать и по ходу объяснять значение каких-то образов по Пробу. — Проппу, — поправляет Екатерина Михайловна. — Пу-пу. — По Пропупу, — кивает ребёнок. — Нет, Проппу, — с тяжким вздохом повторяет Екатерина Михайловна. — Проппу, — наконец говорит правильно Миша. — Она сказала, что мы все должны участвовать в создании сказки. — Кажется, я понимаю, что она имела в виду, — вздыхает с грустной улыбкой Арсений, опираясь локтями на парту. — Ну давайте, Екатерин Михайловна, мы тоже поучаствуем. — Давайте придумаем имена, — говорит с привычной, постоянной улыбкой учительница, отсёрбывая глоточек чая. — Кто у нас будет богатырём и… — Давайте Антона Андреевича с Арсением Сергеевичем, раз они пришли! — предлагает одна из девочек на передней парте, и все дети её охотно поддерживают. — Что ж… Хорошо, давайте, — улыбается Екатерина Михайловна. — Пам-пам-пам. Ну… Как и всякая сказка… Начнём с… Давным-давно в тридевятом царстве, в тридесятом государстве…***
Давным-давно в тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил-был люд простой и дворянский, все они понимали друг друга, на помощь приходили, жили не тужили да никому жить не мешали. Был в этом царстве царевич, молодой и красивый, смелый и сильный, народу своему помогал, ни одной неурожайной зимы с прихода его на трон не было. Люд простой души в нём не чаял, любили всем сердцем своего царевича да жену его беловласую, красивую-красивую. Был у них при дворе богатырь, подвигами и делами своими давно уж прославившийся, любимец царевича Антон Андреевич. И был любимец царевны: гусляр, сказитель баллад и стихов, мог он на ходу и самую прекрасную любовную историю сочинить, и детей убаюкать своей игрой да пением, и повеселить люд придворный, и залечить раны сердечные. Арсением его звали и, несмотря на местами гадливую натуру его и любовь острым словцом бояричей подстегнуть, любили его царевич с царевной всей душой и на его гадливость не обижались, в шутку он это, для острой песни.***
— Что ещё за «гадливый»? — обиженно бурчит с задней парты Арсений. — Такой типа язвительный, колючий, — посмеивается рядом Шаст. — Противный. — Я такой разве??? — А я вылитый богатырь? — смешливо дёргает бровью Антон. — Просто имена, Арсений Сергеевич, просто имена. — И были у богатыря волосы русые, светлые с золотым отливом, как хлеб только-только из печи, хлеб, пропитавшийся запахом упорного труда крестьян, с любовью пшеницу сеявших. Глаза богатыря были зелёные, как трава, по которой крестьяне по лету босиком бегали, а из стеблей цветов девки себе венки плели. — Просто совпадение, да? Просто имена? — бурчит Арсений. — А гусляра волосы тёмные-тёмные, как ночи, в которые к нему муза приходит. — Какая там к тебе муза по ночам приходит? — со смешком шёпотом на ухо интересуется Антон. — И глаза голубые-голубые. Как чистые озёра, которые люд весь поят, как небо свободное и спокойное.***
Видел весь люд в отражении глаз богатыря и гусляра придворного то, что любимо им всем сердцем: родное небо, чистая вода, зелёная трава да девичьи венки. И жило царство, не тужило, на праздники с другими царствами собирались, прыгали через костры, медовуху распивали да песни складывали с Арсением, пока Антон Андреич силушкой своей богатырской в играх спортивных с другими богатырями мерился. Но вот наступил год, час, которого никто не ждал. Прослышал о царстве этом Кощей, не нравилось ему это царство. Не нравился ему добрый и понимающий всех царевич и жена его, не нравился богатырь сильный и смелый, не нравился гусляр, поющий о том, о чём петь захочет. И начал со свитой мёртвого царства насылать на это царство Кощей беды и ненастья. Наслал Кощей засуху на царство, неурожай и голод начал душить бедный люд, заплесневело зерно в коробах, травились люди, несчастными от усталости и голода становились, не могли работать, как в старые времена, не могли песни свои петь, не из чего стало плести венки девкам, хлопцы все ослабели, потухла в них сила жизненная. Оправил Кощей чёрного соловья своего, сбросила птица в озёра перья свои, и стали все воды отравленные. Испили той воды, не ведая, люди царства, последняя сила начала в них угасать. А гусляр придворный после чаши воды той голос свой потерял, что ни откроет уста, а не песня, а жалобный сдавленный скрип только. Испил той воды светлый царевич, сгубила его, забрала его душу в царство мёртвых вода та. Гусляр петь не мог перестать, играл на своих гуслях, писал песни, а подруги его добрые хором грустным пели строки, им написанные. Понял Кощей, что не так просто гусляра голоса лишить, не сам споёт, так устами других будет свои песни кричать. И послал злой ветер северный, чтобы тот забрал, украл из царства гусляра, да к нему его в клетку доставил. Обратил гусляра в птицу, заковал ему клюв и в клетке биться о прутья, умирать оставил. Но и этого было, видать, мало Кощею, чтобы не собрались помощнички с царств, которые с погубленным царевичем дружили, рассорил меж собой все царства, пустил молву о том, что царевна всё это, она своего мужа сгубила, ведь трона только себе хотела. И осталось некогда светлое царство в холоде, темноте и голоде, без сил и голоса, без песен и музыки, без силы и воды. Перестали люди друг другу верить, в каждом врага себе видели, царевне своей не верили, косились злобно один на другого. И только один оставался в царстве, кто царевне своей верить не перестал. Тот, у кого сердце, на всё глядя, разрывалось, да по музыке гусляра голубоглазого скучало. Пришёл богатырь Андреич к царевне своей, присел на одно колено пред царевной в чёрном платье, вгляделся в её заплаканные глаза сквозь чёрную вуаль, за которой не видать больше пепельно-белых волос. Говорит он царевне, благословите да отправьте меня в царство Кощея, победить его, царство наше спасти, Арсения вернуть. Подумала, поплакала царевна, благословила на путь и победу, попросила мужа-царевича в царстве найти, душу его освободить, чтобы упокоился с миром. Отправился в свой путь богатырь Антон Андреевич. Где вход в царство Кощеево, не знал никто из живых, а потому надобно было идти к тем, кто также из царства Нави, из царства мёртвых. Есть на земле, рядом с их домом, трое, кто был в царстве мёртвых, дорогу туда знают и помочь могут.***
— И имена этих троих были..? — тянет с улыбкой Екатерина Михайловна, довольна, что наконец чая удаётся хлебнуть, а то в горле пересыхать начало. — Арсений Сергеевич, Антон Андреевич, не хотите в сказке поучаствовать? Нам нужны имена. — Давайте Тамару Натановну, — кивает Шаст, перестукивая нервно пальцами по парте. — И Олесю Ивановну. — И Екатерину Михайловну, — добавляет Арсений. — Что ж вы себя только в качестве рассказчика вставляете? — А потом «что ещё значит гадливый?», — посмеивается Шаст, за что Арсений пихает его локтем в бок, дети смеются с этой возни, привыкли уже к этой картине. — Запрос принят, — кивает Екатерина Михайловна, отставляя в сторону кружку чая. Помечает что-то быстро в своей записной книжке, выводит какие-то узоры. — Только троих знал богатырь Андреич…***
Троих знал, кто с царством мёртвых, с царством Кощея что-то общее имел, знал о нём больше, чем все живые. Баба Тамара, костяная нога; кошка Баюнья по кличке Катюша; да ученица Бабы Тамары — ведьма Леська. И понимал Антон Андреич, как опасна свита эта адская, да выбора не было, надо было к ним идти. Колесо солнечное закатилось за горизонт, темно в лесу, дорожки путаются меж собой, ног своих не видать, а Андреич бредёт упрямо и слепо, верит ногам своим, куда надо приведут, сердце дорогу чует. И сердце не подвело. Видит Антон светится что-то вдалеке, горит огонь за ветвями. Воодушевляется богатырь, шагает шире и быстрее, а как выходит на опушку, где изба стоит, замирает, ноги цепенеют. Не огонь костров, факелов, не свечи из окна светили, горят на заборе глаза черепов красными углями, а черепа — всё человечьи. — Чего ж ты застыл, богатырь? — с улыбкою насмешливой спрашивает у Антона ведьма молодая. — Али не мил тебе дом мой? — Мил, барыня, мил. — О как! Барыня! — заходится смехом молодая ведьма, взмахивая копной своих волос, цвета темнее ночи. — А коли мил, что же ты стоишь там? Ступай сюда, ночь тёмная, приючу тебя, согрею, покормлю. — Благодарю за ваше великодушие, — кланяясь, отвечает Андреич, проходя к дверям дома ведьмы, та в дом его пропускает, заходит следом, дверь на засов прикрывает. — Хочешь что-то спросить, — не спрашивает, а знает наверняка ведьма, усаживая богатыря за стол в своей избе. — Спрашивай. — Черепа эти… — Мужей учёных, — отмахивается легко ведьма Леська. — Мертвы давеча, а очами своими светить не перестают, разгоняют тьму вокруг. Антон Андреич кивает понимающе, а мурашки, по спине побежавшие, стряхивает с себя, храбрится. Благодарит вежливо ведьму за кашу в деревянной плошке, ест, подувая. Разглядывает богатырь ведьму, которая у печи кружится. Развиваются при каждом движении складки чёрного длинного платья, кожа бледная рябью каких-то символов покрыта, на лице — полосы нарисованные, руны древние в слова на ланитах её собираются в тайный рассказ. — А что это у вас за бумаги, барыня? — спрашивает, указывая на раскиданные по столу свитки. — Карты небесные, звёздные, — улыбается шире ведьма, плавным движением кисти с чёрными ногтями указывает на свитки. — Наблюдения за погодой, за ветрами, дождями. Точно ведьма, думает про себя Антон Андреич. Сушенные травы двигаются над печью, перешёптываются меж собой тревожно, а из-за них смотрит на Антона два жёлтых глаза демонического кота. — Благодарю вас, хозяюшка, за приют и кушанье. — Сейчас и сон будет, — заверяет ведьма Леська, убирая пустую посуду со стола. — Постелю солому на печке, прогреешь косточки. — Барыня, я к вам не случайно забрёл, — признаётся шёпотом Антон Андреич. — Ведаю, — усмехается Леська. — Кощеево царство ищешь. Аль я не была там никогда, дороги туда не ведаю, тебе к наставнице моей надо. Черпаю свою силу от другого я, веды мои не так полны, как её. Я тебе клубок дам, он к ней приведёт. — Благодарю вас ещё раз, барыня, от всего сердца. — Не боишься меня, — снова не спрашивает, а улыбка её шире становится. — Давненько со мной мужи так не говорили. Помогу тебе тем, чем смогу. Зачарую тебя, не отравит тебя ни вода, ни воздух в мёртвом царстве Кощеевом. Ведьма берёт своими холодными пальцами длань Антона, выводит его во двор свой, окружённый черепами горящими, кружит вокруг него, шепчет заклинание. — Ночь меня любит, лес меня помнит, зверь меня чует, тьма меня греет, дождь меня моет, травы укроют, — слетаются искры от горящих глаз черепов к рукам ведьмы, собираются в огненный шарик меж её пальцев. — Пусть небо плачет, тень лица прячет, под ногой клубится, в танце не забыться. Сквозь их рыдание на заре растает. Горящий шар искр Леська подносит ко лбу богатыря, а тот не дёргается, стоит твёрдо, в глаза ведьме смотрит. Проходит светящийся шар сквозь лоб, оказываются в голове богатыря знания десятка мужей учёных, картина яснее становится перед очами. — Их воздух и вода тебя не отравят, — обещает ведьма, хлёстко отпрыгивая от богатыря. — А теперь ступай спать, день мудрее ночи, а я поговорю с черепами да ветром. — Благодарю, — кланяется богатырь. — Доброй ночи. И уходит богатырь спать, а ведьма ещё всю ночь слушает то, что рассказывают ей черепа, лесные звери и ветра.***
— Так ведьма же должна была ему солому на печи постелить, — замечает Маша. — Конфетка за внимательность, — с улыбкой говорит Екатерина Михайловна, делясь с Машей леденцом. — Ладно, возьмите все по конфетке. Но Маше — две. — Нет, я со всеми по одной, — отказывается от почестей Маша, подбегая с другими детьми к столу за конфетами. — Ты понимаешь, что она вкладывает в эту сказку? — шёпотом спрашивает Арсений, наклоняясь к Антону. — Мне в лоб засунули знания всех учёных мужей, — усмехается Шаст. — О да. Понимаю. — Будем с ней до заката сидеть, говорю, волшебница, блин, — бурчит недовольно Арсений. — А если надо будет импровизировать пением, примешь участие? — Шаст, а я с гуслями сижу? Что-то меча при тебе не видать… — У меня он здесь, — усмехается Антон, тыча пальцем в свой висок. — И признайся, тебе очень нравится тут сидеть. Со мной, с ней, с детьми, со сказками, — Антон показывает пальцами кавычки. — А почему кавычки? — влазит бесцеремонно в этот разговор Миша. — Что? Да я просто пальцы разминал, — улыбается успокаивающе Антон Андреевич. Ловит скептичный, насмешливый взгляд Арсения. — Что ты смотришь так гадливо? — усмехается весело. — Ой, иди к чёрту, а? — К чёрту нашему богатырю тоже придётся идти, — кивает быстро Екатерина Михайловна, отпивая несколько глотков чая. — В каком-то смысле. Ведь Кот Баюн в славянской мифологии считается демоном. Как начнёт рассказывать что-то, так и не остановишь его. — Кого-то напоминает, — тянет со смешком Арсений. — Птичка какая-то со скованным клювом пищит, слышали? — с наигранным волнением спрашивает у детей Антон, за что тут же получает тычок локтем в бок от Арсения. — Прости-прости, молчу. — А тем временем наш богатырь просыпается поутру на печке и собирается продолжать свой путь…***
Просыпается на рассвете богатырь, спрыгивает тихо с печки, косточки свои со сна разминает. А ведьма, видать, спать вообще не ложилась, хлопочет у печки, пританцовывает весело, вычерчивая на досочке символы какие-то неизвестные, высчитывает что-то по формулам магическим, ведьмовским. Антон присматривается к формулам этим и разумеет вдруг, что символы ведьмовские стали ему понятны, знакомы. — Утро доброе тебе, богатырь Андреич, пора в путь? — Пора, барыня, — кланяется Антон в пол. — Спасибо вам за уют и подмогу. — Держи клубочек, — ведьма вкладывает в ладони богатыря клубок белых ниток. — Отойди чуть дальше от моего дома, за забором, да брось под ноги, он приведёт тебя к наставнице моей. Ещё раз поблагодарив ведьму Леську за помощь и приют, Антон Андреич, попрощавшись, выходит из дому, переступает границу владений ведьминых, отходит на несколько шагов от избы и бросает клубок себе под ноги. А тот, словно живой, тут же бежать куда-то начинает, едва успевает за ним богатырь Антон. День за клубочком идёт, ночь наступает, клубок в темноте светиться начинает, не даёт себя потерять, Антон идёт за ним следом. День, ночь. И ещё один. К концу третьего дня доходит до леса тёмного-тёмного, прячет за густыми ветвями елей этот лес старую хранительницу знаний самых разных, жительницу двух миров, Бабу Тамару. Только до избушки клубок не успевает богатыря довести, напрыгивает вдруг на катящийся клубок ниток огромный зверь лесной, чёрная кошка невиданных размеров, хватает клубок зубами, да и убегает с ним в лес. — Стой! — кричит Антон, срываясь на бег вслед за дивным зверем. — Стой, зверьё! Останавливается кошка резко, оглядывается, смотрит на богатыря возмущённо. Запрыгивает кошка повыше на дерево, вешает клубок на одну из веток синей ели, умывает лапу. — Как ты меня-у назвал? — спрашивает по-человечьи кошка, сверкая на богатыря глазами. От удивления у богатыря глаза округляются, смотрит неверяще на зверя говорящего, но быстро берёт себя в руки, усаживается на одно колено пред елью, где кошка сидит, голову свою опускает пред дивным созданием смиренно. — Богатыр-р-рь, — мурчит раскатисто кошка Баюнья, посмеивается весело. — Клубок не отдам-мяу. — Но мне он очень нужен, барыня Кошка, — кладя длань на сердце, клянётся Антон Андреич. — Что мне сделать для вас, чтобы грубость свою искупить да клубок вернуть? — А послушай-ка сказку мою аль песнь, а я посмотрю, как ты примешь то, что баить тебе буду, — тягуче, мурча, говорит кошка Баюнья. — Жила я в вашем царстве, давным-давно, Катериной меня тогда звали, по-другому выглядела я, слушали все, рты р-р-разинув, а теперь я «звер-р-рьё». — Не слыхал я про вас, барыня Катерина, не слыхал и не знал, простите невежество и неуважение моё, не хотел обидеть вас словом резким, неласковым, — продолжает молить о прощении богатырь, стоя на одном колене. — Послушаю сказку вашу, песню послушаю. И начала кошка Баюнья сказки баить, песни мяукать. Видала она таких богатырей уже немало, видала на своём веку десятками, все засыпали от скуки от басен её и сказаний, всех её песнь в дрёму, а потом в вечный сон вгоняла. А этого богатыря в сон не клонит, слушает внимательно, только в глазах его грусть стоит, тоска душещипательная. — Чего не весел ты, богатырь? Аль сказка моя не веселит тебя совсем? — Чего же веселиться, барыня, когда в каждой сказке наше царство бедное вижу? — с разрывающимся сердцем спрашивает богатырь, смотря в огромные кошачьи глаза, чуть ли не плача. — Чего же мне веселиться, если, слушая песни, по своему певцу скучаю невыносимо? Голос сначала забрали, а потом и вовсе… Вовсе забрали. Невесело мне, барыня, совсем невесело. — Гусляр-р-р, — задумчиво мурчит кошка Баюнья. — Слыхала-слыхала. Видала. — Видали? — переспрашивает резче, чем желал бы, да не сдержался. Как тут сдержаться? — Видала, — повторяет Кошка. — Я и в том мире гуляю, и здесь свои сказки баю. Кощею я не нравлюсь, он в меня-яу камнем как кинет, а я пр-р-рыг, и уже здесь. Видала я гусляр-р-ра, он теперь птица в клетке, заколдовали его и клювик заковали. Не готов был о такой участи любимого музыканта богатырь слышать, сердце его чуткое, доброе разрывается, умолять начинает, чтобы кошка Катерина-Баюнья ему клубок вернула да поскорее в путь отпустила, невыносима богатырю мысль о страданиях друга старого. — Пообещай мне-яу кое-что, богатырь, а я тогда и вер-р-рну тебе клубочек. — Что пообещать, барыня? — Кощей меня бесом сделал, заколдовал так, что в своём доме-яу не узнают тепер-р-рь. — Я магии не знаю, не расколдую… — Меня-уя расколдовывать не нужно, — отмахивается лапой Кошка. — Ты дома, в царстве, как вернёшься, р-р-раскажи всем, что никакой не бес Катерина-Баюнья. Чтобы я вернуться могла, чтобы не гнали меня-яу камнями и мётлами. — Расскажу, — обещает Антон Андреич. — Всем расскажу, всем объясню, сможете домой вернуться, сказки свои баить, песни петь. — Обещай мне, богатырь. — Обещаю вам, барыня Катерина, — склоняя ниже голову, клянётся Антон. Дёргает лапой кошка за еловую ветку, падает с дерева клубочек под ноги богатырю. — Не обмани меня-яу, богатырь, дорого обман обойдётся, не пр-р-ростят котятки. — Не обману. Встаёт с колена богатырь, подбирает клубочек, кланяется, прощается с кошкой Баюньей, а сам бросает снова клубочек к себе под ноги. Клубок подпрыгивает радостно, что его вернули Антону Андреичу, снова убегает вдаль леса. Сходят вечерние сумерки, снова ночь наступает, всё в свою темноту уволакивая. Только клубочек, бегущий впереди красных сапог, светится. И вот оказывается богатырь Антон пред домом на куриных лапах, просит избушку повернуться к нему передом, взывая, чтобы в мир живых Баба Тамара сейчас пришла. Всем известно, что, коль стоит избушка передом к лесу — в мёртвом царстве Баба Тамара, а коль передом к тропинке — в мире живых. Поворачивается избушка на курьих ножках к Антону, приседает перед ним, позволяя в дом войти, аль Антон не заходит, стучится, ждёт приглашения. Баба Тамара выходит к нему, усмехается, окидывая взглядом с головы до ног, а потом приглашает в дом, поправляя на ходу бусы свои из разноцветных камней.***
— А разве Баба Яга, в роли которой у нас Тамара Натановна, — это не плохой персонаж, не злодейка-ведьма? — любопытствует Миша. — За хорошие вопросы также полагается конфетка, — улыбается Екатерина Михайловна, а слыша, как другие дети недовольно бурчат, снова раздаёт по конфете всем. — Я заметил, как у неё глаз чуть-чуть дёрнулся, — улыбается Шаст. — Не, это она усами дёрнула, кошка же, — посмеивается Арсений. — А ты прямо скучаешь по моему пению, богатырь? — Сердце кровью обливается, — говорит Шаст, только в голосе его не слышится шутки. Наверно, они слишком близко к сердцу воспринимают эту сказку. Но а как иначе с пониманием того, что в эту сказку вложено? — Так. Чай закончился, — бормочет недовольно Екатерина Михайловна. Она встаёт из-за стола, наливает из бутыли воду в чайник, спрашивая, хочет ли кто-то ещё с ней почаёвничать. Арсений уже в своём познании преисполнился, понимает он, что не будет сегодня никакого музыкального кружка, будут потом с детьми отрабатывать в другой день. Оттого и соглашается на чай, сдаваясь, поднимая руку. — И я, — вслед за Арсом поднимает ладонь Антон. — Дети, а вы не хотите? — Мы до вашего прихода уже напились так, что в туалет десять минут по очереди бегали, — шёпотом говорит Миша, оборачиваясь к задней парте. — Понял, — смеётся тихо Шаст, растрёпывая светлые курчавые волосы мальчика. — Так, пока чай кипятится, — продолжает Екатерина Михайловна. — Давайте разберёмся, что такое Кощей по Проппу. Правитель мёртвого царства, в наших реалиях, конечно, кхм, в общем по Проппу к образу Кощея и мёртвого царства приравнивалась зима. То есть, время года, когда холодно, голодно, зима не даёт засевать земли, не даёт места жизни. А ещё это правитель, который засиделся на своём троне и… — Кхм-кхм. — Зима зимняя, — как ни в чём не бывало продолжает Екатерина Михайловна, бросая короткий взгляд на Антона с Арсением. — Вопрос, который задал Миша. Баба Яга на самом деле не была плохим персонажем. В целом Баба Яга в славянской мифологии — хранительница леса, животных и птиц, природы. Она была женой Велеса — бога со схожими характеристиками, Велес часто противопоставлялся Перуну — богу грозы и бури. Баба Яга была хранительницей знаний, она сторожила границу мира мёртвых и мира живых, была аналогично Харону проводницей душ умерших в загробное царство. — Ты знал это? — шёпотом спрашивает Арсений, склоняясь к Шасту. — Конечно, — кивает Антон. — У меня во лбу знания учёных мужей. — Боже, — закатывает глаза Арсений. — Изначально Баба Яга была именно светлым персонажем, который помогал главному герою, все упоминания её людоедства и пляски на костях — это скорее метафора той же переправы душ в загробное царство. Более злобное и тёмное значение в сказках ей начинают приставлять с приходом христианства, но об этом мы с вами уже говорили. Всю славянскую мифологию — сделали грязной верой, запрещали, а героев тех сказок и легенд сделали злыми духами, бесами, демонами и далее по списку. Но вот даже демоны, изначально, если смотреть их истоки, древнегреческие демоны были хранителями какого-то места, как правило, оберегали… — Екатерина Михайловна-а-а, — тянет Антон с улыбкой. — Сказка. — А. Да. Сказка. Пум-пум-пум… Чаёк… Ага. Пришёл богатырь к Бабе Тамаре.***
Стоит Антон Андреич перед открытой дверью, здоровается учтиво с хозяйкой этого места, склоняя пред ней голову, а Баба Тамара только улыбается шире, затягивая богатыря в свой дом. — Рассказывай, богатырь, зачем тебя ученица моя сюда отправила? — спрашивает Баба Тамара, разглядывая клубок серебристых светящихся ниток. — Держу путь в царство Кощеево, победить его, душу царевича нашего освободить, Арсения вернуть, воды очистить. — Велика цель, — кивает задумчиво Баба Тамара. — Вижу защитой тебя уже Леська наградила. Долго отсюда идти до Кощеева царства, а коль дойдёшь, ещё и зайти надо смочь. — Что я должен делать? — Коль окажешься пред вратами стальными в царство мёртвых, сказать своё имя надо громко и чётко, только тогда ворота тебя впустят, надобно знать им, кого они впускают, безликого живого не пропустят. Имя сильное у тебя, Антон Андреич? — А как это знать, бабушка? — взволнованно спрашивает Антон. — А ты сам как чуешь? Сильное аль нет? Задумался Антон Андреич, вспомнил, как по имени называли его все, с кем дружил, с кем говоры вёл. Любимым и надобным чувствовал себя, когда называли его по имени царевич с царевной. Сильным и смелым чувствовал себя, когда имя говорили друзья и братья по мечу. Рдел и нежностью пропитывался, слыша своё имя в песнях Арсения. — Сильное, — говорит наконец Антон, смотря в улыбающиеся глаза Бабы Тамары. — Отдохни сегодня с дороги, я тебя накормлю, а за ночь клубок зачарую, чтобы он тебя к воротам тем привёл. Но запомни: в царстве Кощеевой еды не ешь, мёда не пей, одурманит тебя, и никакой огонь Леськи не спасёт. Не задерживайся там дольше дня, аль всю свою жизнь в царстве живых позабудешь, себя потеряешь, с Кощеем споёшься, всех друзей предашь. — Запомню, — обещает Антон. Угощает разными кушаньями Баба Тамара, наливает молока горячего, откармливает уставшего богатыря тёртым картофелем с маслом да укропом, котлетки накладывает с жаренным луком, курочку с золотистой корочкой, пряниками да пирогами медовыми угощает…***
— А такое внимание к еде… Обязательно? — жалобно скулит Арсений, обхватывая руками живот, который начал петь китовые серенады. — Кто-то просто не сходил сегодня в столовую, пока та была открыта, — хмыкает Шаст, давится слюнкой. — Ага. Оба получается не ходили, — усмехается Екатерина Михайловна. — Чай пейте, я вам печенек дам. Просыпается поутру богатырь…***
Едва трогает небосвод своими призрачными дланями рассвет, Антон Андреич уже на ногах, благодарит Бабу Тамару за уют и кушанье, одевается быстро, вешает на пояс свой меч, да уже уходить собирается, аль Баба Тамара останавливает. — Возьми эту монетку, — говорит она, вкладывая в длани Антона монету старую-старую, золотистую. — Она сбережёт, когда время придёт, ты только не потеряй её. Да и не отдавай никому. С собой носи. Благодарит Антон Андреич, кланяясь, разглядывает монетку золотистую, в пальцах ворочая. На одной стороне монетки гусли выцарапаны, на другой — лик девичий. Прячет монетку в карман, прощается с Бабой Тамарой, да продолжает путь с зачарованным клубком, указывающим, куда дальше путь держать. Долгий путь, тяжёлый. Не одну ночь, не один день идёт Антон Андреич. Голод начинается, усталость с ног валит, а идти дальше нужно. Не попадается по пути больше ни деревень, ни домов, ни царств. Негде еды и приюта на ночь найти, идёт упрямо богатырь за клубком. Попадается на пути торговец-странник, предлагает купить у него что-нибудь из кушанья, пряча лицо своё в тёмном капюшоне. — Монетка у тебя в кармане золотая, дай её мне, а я тебе щучку, пожаришь на костре, поешь. Достал из перчатки своей монету, данную Бабой Тамарой, Антон, поглядел на неё, на щучку. Кушать хотелось невыносимо, живот крутило и силы были на исходе. Аль просила не отдавать монетку Баба Тамара, не менять ни на что. А гусли на монетке об Арсении напоминают, не хочется ни за какую щучку отдавать. — Давайте я лучше на перстень свой обменяю, — с тяжёлым вздохом говорит Антон, стягивая с длани перчатку, а с пальца — перстень. Не доволен странник-торговец, губы кривит, всё пытается на монетку сторговаться, но Антон Андреич непреклонен. Либо перстень, либо ничего. Сдаётся купец, выдирает из рук Антона перстень, лишь бы хоть что-то у него забрать, бросает под ноги полуживую щучку. От такой злости и алчности Антон теряется совсем, смотрит удивлённо на купца-скитальца, а тот на глазах перевоплощается в чёрного соловья, да ввысь с кольцом в клюве взлетает. Летит соловей со своим заданием проваленным, прилетает к Кощею и врёт, что смог-таки богатыря сгубить, вот, только перстень от него остался. Кощей смеётся холодно и довольно, а птица с закованным клювом в клетке теряет последние звуки голоса, перестаёт по клетке метаться, замирает в мертвенной скорби. А богатырь тем делом быстро смекнул, что к чему, порадовался за себя, что не отдал монетку, его охраняющую. В радости своей подбросил монетку пальцем, а та, перевернувшись три раза в воздухе, превратилась неожиданно в девицу прекрасную. Смотрит во все очи на девицу Антон, дивится. — Спасибо, что не отдал соловью чёрному, — кланяется девица, а через миг подскакивает озорно, поправляет волосы, собранные в чудную причёску с двумя гульками по обе стороны головы. — Лизавета, — усмехается весело девица. — Меня в монеточку Кощей лет десять назад превратил, бабка всё искала путь вернуть, а ты вот проклятие снял. — Как это? — удивлённо спрашивает Антон Андреич. — А вот так, не обменял меня на то, что хотел, в час острой нужды, верен остался. — А за что заколдовали тебя? — Голос у меня звонкий. Звонче любых монет, — смеётся высоко девица, хватая Антона за локоть. — Пошли к Кощею, я ему такое спою! — А с щукой-то что делать? — О! Щука! Съедим её. — Не ешьте, — просит щука. — Отпустите. Я вам делом отплачу… — Ещё одно говорящее животное, — вздыхает тяжко богатырь, поднимая с земли щучку. — Отпустим тебя в реку ближайшую… — А кушать что будем? — Придумаем что-нибудь, барыня Лизавета, — улыбается Антон Андреич. Отпускают они щучку в ближайшую реку, та благодарит за доброту, обещает отплатить делом, когда время придёт. За защиту и понимание, за то, что с беды её выручили, отплатит она тем же. Продолжает путь Антон Андреич, но больше не тянет его от усталости к земле, бодро шагается под звонкие песни Лизаветы, веселее в компании. Через три дня и три ночи доходят певунья Лизавета и богатырь Андреич до ворот в царство Кощея. Возвышается гора, в которой непроницаемые стальные ворота сверкают тускло загробным сиянием. — Ты должен назвать своё имя, не запамятовал? — спрашивает Лизавета. А Антон из себя звука выдавить не может, смотрит на огромную гору, чувствует себя ничтожно маленьким рядом с этой горой, перед этими воротами. Не получается рта раскрыть. — Андреич, тебе напомнить, зачем мы здесь? — строго спрашивает Лизавета. — Аль напугали тебя ворота с горой? Страшно стало? А мне не страшно! Дёргается испуганно Антон Андреич, глядя на девицу, а та как запоёт во весь голос, звенят медь и малахит в горе, стонут болезненно от звона чужого голоса. И тут разумеет Антон Андреич: боятся смелости и громкости чужого голоса и эта гора, и ворота, и тот мир, и его жители. — Коль нападёт Кощеев дракон, — усмехается Лизавета. — Я тогда стану огромной, прямо с дом, — напевает громко и звонко она, поднимая вверх лицо. Чужой звонкий глас отдаётся смелостью в сердце богатыря, задирает он свою голову, выкрикивает своё имя твёрдо и громко. Лизавета кричит своё имя следом. И открываются ворота перед ними, напуганные и словно бы уменьшившиеся. Царство мёртвых встречает их пугающей тьмой и холодной тишиной, витают призраки из стороны в сторону, а Антон Андреич узнаёт средь них богатырей других, давно уж загубленных Кощеем. Не могут их души это место покинуть, не могут из царства тёмного выбраться, привязаны, скованы, заточены в нём. Лизавета по десницу петь не перестаёт, напевает что-то, то бурча себе под нос, то во весь голос, отчего души неприкаянные, потерянные к ней тянутся, плетутся за спинами Антона и девицы, увязываются за ними. Доходят по тёмному безжизненному царству, где земля — пепел, воздух — загнанное дыхание, а вода — слёзы, до замка Кощеева. Пугает кровавым блеском кирпич стен, не дают надежд пробраться за стены увешенные цепями чёрные ворота. — Антон Андреич! — зовёт из воды у замка щучка. — Ты что здесь делаешь? — удивляется богатырь, садясь на одно колено рядом с водой. — Так здесь я живу, богатырь добрый, я — душа неупокоенная. Дальше опасней будет, защита тебе нужна дополнительная. Я из своей чешуи тебе кольчугу сделаю, которую ни магией, ни мечом не разбить. Отплачу за твою доброту, как обещала. Чешуйки щуки превращаются в пятнистую кольчугу, оплетают широкую грудь, прячут за собой чуткое сердце. — Возьми кость мою, — просит щука, — мечом она в твоих руках станет, все цепи, все ворота пробьёт мной. Берёт плавающие косточки в свои длани богатырь, а те и правда в его руках в меч превращаются, переливается белым серебром клинок, кольчуга защищает надёжно.***
— Жуть какая, — кривится Маша. — Чешую с себя содрала, а потом кости отдала… — Но это же тоже метафора, — с крайне уж учёным видом тянет Миша, поднимая вверх указательный палец. — Если щука — жительница загробного мира, неупокоенная душа в царстве Кощеевом, значит, это кто-то из тех людей, кого раньше Кощей сгубил. — И ещё одна конфетка, — улыбается Екатерина Михайловна. — А ну да… Какая одна, берите все, — бубнит она, раздавая детям конфеты. — Вы хотите? — Нет, нам уже с печеньем жизнь удалась, — смеётся неловко Арсений. — Надо бы ещё чайку заварить, — поправляя гульку с рано поседевшими волосами, бормочет себе под нос Екатерина Михайловна. — А если Кощей в части сказок — это зима, голод, холод, то что из себя представляет наш богатырь? — любопытствует Маша. — Замечательный вопрос. Если мы берём субъективно, это может быть некий герой-герой, посланник от всего народа, но если мы трактуем Кощея не как конкретного персонажа, а как некое явление, как мор, голод, пустые поля, то кто с этим может потягаться? — Крестьяне? — неуверенно спрашивает Маша. — Люд простой, — кивает Екатерина Михайловна. — С таким могут справиться общими усилиями люди. — Но разве… — Арсений затихает, кусает нервно губу. — Разве люд простой не может справиться с Кощеем в том случае, если мы трактуем его как конкретного персонажа или конкретных. Екатерина Михайловна кивает несколько раз, записывает что-то в записную книжку, улыбка её губ не покидает, наверно, никогда, вот даже когда чай отсёрбывает, улыбается. — Если мы говорим о русской сказке, — отвечает она, принимаясь вырисовывать в записной книжке кота и богатырский шлем. — Там всё решает избранник-герой, магические предметы с определённым символизмом, то есть, с определёнными знаниями и полномочиями, а помогают им в этом так называемые по Проппу волшебные помощники. Образы, наделённые определённым символизмом, жители двух миров. Это заколдованные-спасённые, это символы каких-то качеств, необходимых для победы героя, это то, что оставили после себя «души неупокоенных». Антон видит, что этим ответом Арсений явно не доволен, бегает расстроенным взглядом по парте, сжимает крепче свои руки. Шаст касается коленом под партой, просит без слов посмотреть ему в глаза. В зелёных глазах — выжженная трава и высохшие стебли цветов, из которых сейчас не сплетёшь венки. В голубых — отравленная вода и затянутое дымом небо. Последние годы слишком много у них забрали. А в карих глазах Екатерины Михайловны — твёрдая, несгибаемая древесина, из которой построится однажды всё вновь, и вырастет заново трава, и очистится вода и небо вокруг. — Так вот. В кольчуге из чешуи щуки, с мечом из её костей идёт Антон Андреич к воротам в цепях…***
Первый удар по воротам — сотрясается замок. Второй удар — сотрясается всё царство Кощеево, и чёрные птицы с кривыми клювами взлетают в небо со всей округи, да не приближаются, не нападают, не смеют подлететь близко, пугаясь звонкого пения Лизаветы. Третий удар — поднимаются воды у замка, души, привязавшиеся за героями следом, не позволяют волнам Мёртвого моря забрать. Падают цепи и замки, разламываются ворота во дворец. Стоит пасть воротам, набрасываются на героев воины и подданные Кощея, рвут зубами и когтями, нападают со спины, зажимают в кольцо. Души неупокоенные помогают богатырю, прикрывают его, защищают, броня из щучьей чешуи не даёт к сердцу когтям пробраться, свет ведьмы Леськи защищает голову от чужих чар одурманивающих. А Лизавета поёт хоть бы хны, звонко и громко, отпугивает всех своей бойкостью и громкостью, растит своим пением силу в душах неупокоенных и в богатыре Антоне. Бьются долго, аль побеждают, минуют всех воинов Кощеевых, добираются до главного зала, где сидит на троне Кощей, по десницу от него придушенный злой рукой чёрный соловей, а над левом плечом, чуть за спиной висит клетка с птицей белой, голубоглазой. Сердце богатыря удар пропускает, а к Арсению зачарованному от вида друга старого голос возвращается, пищит сквозь оковы на клюве. Антон Андреич рвётся широким резким шагом вперёд, но пред ним появляются столы, скатертями шёлковыми с золотой вышивкой укрытые. Появляется на столах посуда: самая красивая, какую только свет видел. А на посуде яства появляются самые вкусные. Чаи заморские, компоты, соки разливаются по чашам и кубкам. Мясо самое разное по тарелкам раскладывается, овощи и фрукты, каких очи не видали никогда. — Откушай со мной, богатырь славный, доказал ты свою силу, награду заслужил, — начинает Кощей, вставая со своего трона, ступает нарочито ленивыми шагами к столам укрытым. — Голоден ты, ведаю. Птица в клетке пищит громче, бьётся о прутья, разбивая крылья и грудь в кровь. — До другого я голоден, — отказывается от всех блюд роскошных Антон Андреич. — До музыки, до слов свободных, до светлых времён в царстве нашем, до дружбы с любовью голоден. — Оставайся тут, всё сыщем. И друзей, и любовь, и всё, что захочешь. — То, что мне нужно, ты только отбирать горазд, не верю твоим обещаниям, — зло говорит Антон Андреич, кружа вокруг одного из столов вслед за увиливающим Кощеем. — Я бессмертен, ты слыхал? — А я, говорят, царевной стать должна была, — усмехается Лизавета, окружая с другой стороны стола. — И что же теперь? Где моя корона? — Бессмертен, коли и так, мы от царевны своей пришли, она тебя заковать просила. Коль правда бессмертный, остаток времён в темнице тебе быть, коль нет, так и недолго тебе жить осталось. Не действуют на Антона Андреича заклинания и слова волшебные, защищают веды учёных мужей и чары ведьмы Леськи. Не действуют на Антона богатыря удары прямые, кольчуга из чешуи спасённой щуки не даёт навредить ему. Стоит Кощею к клетке с птицей побежать, как хватают его за ноги и за руки духи неупокоенные, утаскивают с собой в воды мёртвые, топят под ними, рвут на части тело Кощеево.***
— Жесть, — морщится Шаст, сёрбая чаем. — А русские сказки, Антон Андреевич, если мы про фольклор говорим, конечно, вообще вещь кровавая, — усмехается Екатерина Михайловна. — Да я в курсе, я искусствовед, почему все забывают об этом, — взмахивает руками Антон. — Наверно, потому что у всех в голове ты уже богатырь только, — улыбается весело Арсений, толкая плечом. — Выходит, не заковали они Кощея? Его обиженные неупокоенные души растерзали? — спрашивает так наивно и по-светлому Маша, что в контрасте с сутью вопроса, передёргивает изнутри. — В нашей с вами сказке получилось так, — кивает Екатерина Михайловна, рисуя пустой Кощеев трон с трещиной. — Но по всякому случается. Вот в одних сказках Кощея заковывает в цепи женщина, царевна-богатырь, Марья Моревна. Кощей хотел её в жёны себе взять. Против её воли, конечно. Но Марья Моревна была такой «ух!» женщиной, против своей воли ничего не позволила, заковала Кощея в цепи, заставила умирать от жажды. Вот, кстати, в некоторых сказках проскакивает этот момент: Кощей слаб без воды, его она, как правило, подпитывала. Вода как символ всех благ, стоит перекрыть Кощею воду, то он ослабнет и помрёт. А если обеспечивать его всем и давать над златом чахнуть, то счастливого конца в сказке не видать. Ну и конечно игла, в которой смерть Кощеева, об этом вы тоже наверняка знаете, дорогие слушатели. В пяти условных матрёшках, в утке — яйцо, в яйце — игла, и тому подобных, много вариантов всяких, прячется Кощеева смерть. Несмотря на то, что Кощея называют бессмертным, смерть-таки в каждой сказке у него наступала, и в нашей тоже однажды наступит. — В нашей уже наступила, вы же сказали его обиженные души порвали… — А да-да, оговорочка по Фрейду, — кивает быстро Екатерина Михайловна, отпивая глоток чая. — Думаете, в нашей сказке уместно было бы всё-таки разорвать Кощея разъярённым душам, а не заточить и заковать? — спрашивает шёпотом Арсений. — Это просто сказка, Арсений Сергеевич, вот у нас такой сюжет получился, вы можете написать какой хотите. Просто сказка. — Ага… Как же, — морщится Арсений, откидываясь на спинку стула. — Что есть всегда, так это то, что Кощея не убить просто, для этого надо выполнить целый ряд махинаций, пройти задания, найти помощников, узнать, где он, как с ним себя вести, что делать в царстве мёртвых, что не делать, — продолжает тараторить Екатерина Михайловна. — Что в нашем случае помогло богатырю? По порядку, — подчёркивая что-то в записной книжке, спрашивает с улыбкой. — Знания учёных, ясность ума, — загибает пальцы Маша. — Так. То есть, образованность, хорошо. Ещё с этим всем богатырю помогала его вежливость и рассудительность, давайте об этом помнить, — просит Екатерина Михайловна. — Что дальше? — Следование чётко намеченному плану? — Хорошо, да. Баба Тамара сказала не променять монетку, не променял, получил союзника, помощника. Так. Шёл по чётко спланированному маршруту, наш клубок — это и есть план действий. — Смелость Лизаветы. — Да, смелость других людей, стоящих бок о бок с нами, часто вдохновляет и наполняет смелостью нас самих, хорошее наблюдение, — кивает Екатерина Михайловна, вырисовывая монетку. — А чем всё кончилось? Екатерина Михайловна улыбается чуть шире, отпивает глоточек чая.***
Освободил из клетки белую птицу Антон Андреич, снял с клювика железную проволоку, и в момент обратился белый голубь в человека, в Арсения. Белые перья становятся белой рубахой, Арсений обнимает крепко Антона и поёт наконец вернувшимся голосом о том, как рад его снова увидеть, как счастлив видеть его живым и здоровым. Втроём они находят заточенную, измученную душу погубленного царевича, освобождают от оков. Вылетает из тёмного царства освобождённая душа, взлетает к небесам, тучи рассеиваются и наконец появляется солнце. Расцветают сады, зеленеет трава, очищаются воды, зло и отрава из неё выпаривается. И сотни других загубленных душ становятся свободными. Жаль, что посмертно. Жаль, что лишь так. Долго возвращаются в своё царство, долго бредут, но Антон не устаёт ни на мгновение слушать звонкие песни Арсения и Лизаветы, вместе их голоса звучат громче, живее, переливаются всеми оттенками, а листья распускаются от их пения пышнее, расцветают цветы, из которых Антон плетёт венки Лизавете и Арсению. Возвращаются в царство, люди разбиты всё ещё, разбиты будут ещё долго. Медленными, но верными шагами приходят люди к примирению, снова поют и смеются, участвуют в спортивных играх с другими царствами. Приходят втроём: богатырь Антон, певунья Лизавета и гусляр Арсений — к своей царевне, белые волосы её греют солнечным светом, отражающимся от поверхности луны. Царевна обнимает их крепко, прижимает к своей груди, гладит по волосам, плача. Рассказывает о помощи ведьмы Леськи и Бабы Тамары Антон, рассказывает о кошке Баюнье и данном ей обещании. И обещание это они исполняют. Возвращается хвостатая говорунья, мурлычет свои байки, мяучит песни. Перебирается в царство ведьма Леська, лечит своими травами и заклятьями по магическим формулам людей от всяких хворей, оставшихся с тёмных времён. Засияло вновь солнце, ушли болезни и голод, вернулись песни и сказания, о чём захочется. И был пир на весь мир, и я там была, мёд-пиво пила, по усам текло да в рот не попало.***
— А почему в рот у них вечно не попадает? — хмурится Маша. — Потому что рассказчик сказки — это житель другого мира, — улыбается Екатерина Михайловна. — А будучи жителем одного мира, ты не можешь вкушать еду другого. — Ничего себе. Ты это знал? — снова любопытствует Арсений, поворачиваясь к Антону. — Угу. — Почему ты мне ничего не рассказываешь, — бурчит надуто Арсений Сергеевич, переводя взгляд от Антона вперёд, а там… — Вы чего? — хлопает удивлённо глазами Арсений, видя, как на него таращатся сидящие в классе дети. — Наверняка на пиру гусляр играл и пел что-то, — решается стать голосом общего желания Маша, а все вокруг кивают. — Толпа требует хлеба и зрелищ, Арсений Сергеевич, — улыбается хитро Екатерина Михайловна. — У меня здесь нет инструментов, — буркает Арсений, а детям только скажи, Миша уже вытаскивает из футляра свою гитару, в руки суёт. — Пожалуйста-пожалуйста, — упрашивают дети в один голос. — Пожалуйста-пожалуйста, — строя щенячья глазки, эхом откликается за детьми Антон Андреевич. — О Боже… Арсений встаёт из-за парты, перенимает из рук Миши гитару, усаживается на краю парты, раздумывает с минуту. Сказка и сидящий рядом Антон, смотрящий в открытом ожидании, всё это сужает мысли Арсения до одной лишь песни. Весь этот день… Последние годы, взгляды и чувства, желания и боль — всё в одной песне. Раз уж у них день иносказания… — И я бы прыгнул в эту реку, — поёт тихо Арсений, проводя по струнам гитары. — Если бы не было человека, который утонет, если прыгнет за мной, — переводит взгляд к Антону и видит перманентное понимание: растаявший взгляд и грустная улыбка. — И я бы прыгнул в эту реку, если бы не было человека, который не сможет согреться этой зимой. — Я за тобой по пятам, — подключается Антон, вызывая бурю ажиотажа у детей. — Но подумай, как холодно там. Нет, это даже романтично, летом я только «за», но не в начале же ноября. Типа тебе не понравится, успей остановиться. Зачем тебе скорая, капельницы, больницы? Мама будет молиться, всем сердцем надеясь, и от психологов не отделаться. — Но порой я тоже ищу причины первой не окунуться, — вдруг подхватывает Екатерина Михайловна, и это уже полный шок для них всех. Для Арсения с Антоном — в первую очередь. — Но так не хочу, чтобы мой спасатель мог захлебнуться. — И смотрят в воду два идиота, — одновременно пропевают Антон с Арсением. — Думают, удача это или гнёт — то, что рядом есть кто-то, кто за ними нырнёт. И я бы прыгнул в эту реку, если бы не было человека, который утонет, если прыгнет за мной. И я бы прыгнул в эту реку, если бы не было человека, который не сможет согреться этой зимой… — Как тебе смотреть прямиком в глаза и не забываться: речка заберёт всё моё тепло и поможет сдаться…***
— Отправил всех детей к родителям, — с усталой улыбкой сообщает Антон, проходя в класс. — По всей школе у нас больше сотни детей, а у нас с тобой ни одного многодетного пособия, — из Арсения удаётся выбить смешок, и это радует сильнее всего на свете. Сейчас вообще мало причин радоваться. — Что думаешь с переносом занятия? — Что-нибудь придумаю… Позже, — вздыхает тяжело Арсений, пакуя портфель. — Пойдём домой, Шаст… — Арс, — останавливает, ловя за локти. — Если бы ты прыгнул в реку, я бы правда прыгнул за тобой. — Это меня и пугает, — резко зажмуривается Арсений. — Не хочу, чтобы ты утонул. Переполнены уже воды Мёртвого моря. — Присутствие рядом смелого человека должно поддавать смелости, а не сеять страх потерять, — отсылаясь к сегодняшней сказке, шепчет Антон, обнимая за плечи. — Всё будет хорошо… — Когда уже? Я не хочу… не хочу как в этой сказке, всю историю просидеть в клетке у Кощея со скованным клювом и… — Арс, — зовёт как можно мягче, ловя за щёки. — Пошли в осиное гнездо… — Что? — Возьмём Екатерину Михайловну, наша Кошка Баюнья их до вечного сна заговорит. Леська колдунья, Баба Тамара помогут. Мы должны помочь Антону, ты ещё помнишь клятву? — Какую… Клятву педагога? — Да, — кивает Антон. — Помнишь третий пункт? — Клянусь видеть и уважать в ученике личность, не навредить ему ни делом, ни словом, но защитить его от несправедливости, оградить по мере сил своих его от посягательств на его жизнь и здоровье, честь и достоинство… — Да, — кивает медленно Антон. — Сказки ведь носят не только символичный характер, но и обучающий. Что говорят сказки о клятвах? Их исполнять надо. — Правда пойдём в осиное гнездо? — и пусть Арсений спрашивает это со слезящимися глазами, но в голосе и взгляде его отчётливо видно воодушевление. Антон чуть наклоняется, оставляет нежный поцелуй на губах, обнимает за плечи. — Пойдём, — кивает Шаст, притягивая Арсения за ладони к дверям за собой. — Побежали искать наших ведьм, пока они на мётлах не разлетелись по домам. — Кошку Баюнья заманиваем клубочком. — Скорее чаем, — смеётся звонко в пустых школьных коридорах Антон. И если ты прыгнешь в эту реку, я прыгну туда за тобой. И не позволю забрать моего человека, я спрячу его за собой.