Поцелуй на вкус — как кровь из-за закусанных случайно губ, но им ли бояться крови?

Они не позволяли себе таких вольностей — всегда «Сергей Петрович», «Кондратий Фёдорович», а потому вот это тихое, простуженное «Серёжа» и лихорадочный, температурный блеск глаз, в глубине которых пламенем свечей тлеет что-то такое, чему не находится подходящего слова ни на одном из знакомых Трубецкому языков, ломает привычные границы дозволенного и приличного, и ему кажется, что чуть дрожащие от озноба плечи под его руками — самое настоящее в этой комнатке, освещённой свечами.

Антон ранимый, когда пишет стихи, а Максим играет в театре Кинастона, и они оба сходят с ума, когда другого нет рядом.

Мы вроде бы не из тех друзей, что при первой же возможности лезут обниматься. Мы вроде бы не из тех друзей, что целуются в пустом классе взахлёб.

Анжольрас дрожит. Он стоит на коленях, а Грантер, — Грантер, с татуировками на руках, голубыми глазами с ореолом теней под ними, все тем же нервным изгибом тонкого рта, — склоняется над ним, что-то лихорадочно говорит, но Анжо может лишь смотреть на него. Он боится оторвать свой взгляд от чужого лица, боится увидеть направленные на них дула, боится так и не сказать ему «Прости меня».