Рай в аду

      Беатрис проснулась от звука открывающейся двери и скрипа деревянных ступеней лестницы, спускающейся в ее импровизированную спальню в подвале.       Открыв глаза, она отвернулась, не желая показывать свое лицо тому, кто ее навестил.       — Уходи, — сказала она, прогоняя нежеланного гостя. Меньше всего она хотела, чтобы кто-то увидел какой жалкой она стала, стараясь поступать правильно.       — Почему?!       Ей даже не нужно было смотреть, чтобы понять, кто это. Она узнала бы этот наглый голос в толпе, в темноте, за тысячу миль.       — Я же сказала тебе, что справлюсь сама. Почему ты не могла хоть раз довериться мне?       Беатрис усмехнулась.       — Это не то, что я видела прошлой ночью.       Слова дались ей с большим трудом. Горло болело и горело будто в огне, как будто его сжимала колючая проволока. Она попыталась откашляться, но безуспешно. От кашля у нее еще сильнее заболели ребра и она застонала от разочарования.       — Беа...       Она закрыла глаза и тяжело вздохнула, осознавая, что гостья рассматривает ее, оценивая ее положение на кровати в тусклом свете лампочки.       — Твоя спина... Это... Боже мой!!!       Беатрис привыкла к боли, но каким-то образом звук этого голоса, пронизанного тревогой, причинял боль сильнее, чем раны.       — Я в порядке, — сказала она, накрываясь одеялом в последней попытке спрятаться и избежать непрошенной жалости, чтобы не дать своей посетительнице оценить весь ущерб, который был ей причинен.       Мягкие руки прикоснулись к ней, остановив движение.       — Эйва, я в порядке, — повторила она, пытаясь отделаться от рук, удерживающих ее в заложниках, но поняла, что едва ли может даже пошевелиться, не чувствуя, как все тело разваливается на куски.       — Звучит не убедительно, Беа.       Эйва, ее гостья и, вероятно, единственный человек, которого она ценит в своей так называемой несчастной жизни, заставляет ее перевернуться на спину, открывая множество новых ушибов и порезов, которые она хотела, чтобы та не видела.       — Ты травмирована, — голос Эйвы прервался всхлипом. Она держала голову Беатрис в руках, проверяя лицо на наличие синяков. К счастью, именно ее лицо пощадили.       — Разве не мы обе? — ответила она, пытаясь проглотить мучительную боль от того, что спина прижалась к жесткому матрасу. Это чертовски больно, но ей пришлось притворяться, что это не так, ради Эйвы, которая хоть и жила в мире, вращающемся вокруг насилия, никогда не видела такой жестокости. Уже достаточно того, что она готова расплакаться, просто увидев ее раны. Эйве не нужно знать, насколько это гораздо более мучительно, чем выглядит.       Затем она почувствовала, как дрожащие руки Эйвы погладили каждый открытый синяк, и увидела, как ее заплаканные глаза изучают кровоточащие раны.       Всхлипывая, Эйва прошептала:       — Он тебя сломал.       — Бывало и хуже, — ответила она небрежно, пытаясь сесть. Но не смогла сделать даже этого, не чувствуя, что каждая кость в ее теле отзывается болью.       Эйва попыталась помочь, в то время как Беатрис добавила:       — И, кроме того, все мы сломаны, так или иначе.       — Это другое, Беатрис! — выпалила Эйва повышая голос. И когда она осознала, что не должна спорить с раненной, села, глубоко вздохнув и немного спокойнее добавила: — Когда ты пытаешься быть героем — это другое.       Собрав все свои силы, Беатрис потянулась, чтобы вытереть одинокую слезу, скатившуюся по щеке Эйвы.       — Знаешь, я не стала им автоматически, если один раз тебя спасла, — сказала она, заправляя каштановые пряди волос девушки за ухо.       Эйва недоверчиво нахмурилась, а затем отвела ее руку.       — А чем же ты тогда занималась все это время? — Эйва пристально смотрела на нее, а затем добавила: — Я не дура, Беа. Я знаю, сколько раз ты лезла из кожи вон, чтобы защитить меня. Ты всегда оказывалась в нужном месте, в нужное время, когда я нуждалась в помощи. Даже когда мне помогал кто-то другой, я знаю, что ты контролировала это. Ты сама им сказала. Так что нравится тебе это или нет, ты становишься моим героем каждый раз, когда спасаешь мне жизнь.       Никогда еще Беатрис не была так благодарна за тусклое освещение комнаты, как в этот момент. Оно помогло скрыть румянец на ее лице и довольную улыбку, которую она едва могла подавить из-за того, что Эйва только что назвала ее «своей», пусть и не в том контексте, в котором она бы хотела, но все равно это прозвучало по-собственнически.       Они знали друг друга с детства. Когда они впервые встретились Эйве было четыре, а Беатрис - восемь. Между ними сразу же образовалась крепкая связь, и Беатрис только и делала, что просто была рядом с Эйвой, когда та плакала, как сделала бы любая другая старшая сестра, точно так же желая, чтобы кто-то был рядом с ней, когда она в этом нуждалась. С тех пор они стали неразлучны.       Они не понимали, почему в столь юном возрасте, вместе с еще десятками детей, их заперли в заброшенной церкви. Никто из взрослых, которые присматривали за ними, не потрудился им объяснить, просто сказав: «Теперь это ваш дом, а мы — ваша семья».       И Беатрис, которая всегда мечтала о семье, приняла это слишком близко к сердцу.       Однако все изменилось, когда ей исполнилось десять. Она начала делать то, чего десятилетнему ребенку делать не положено. Научилась тому, чему десятилетний ребенок не должен был учиться. И ее восприятие своей новообретенной семьи начало разваливаться вместе с детством, которое, как она думала, у нее наконец-то настало.       — Эйва, в этой адской дыре нет героев, — сказала она, обводя рукой помещение. — Здесь есть только зло и меньшее зло. Так уж случилось, что я отношусь к последнему.       Эйва нахмурилась.       — Может и так, но мы этого не выбирали, не так ли? Ты говоришь, что ты меньшее зло? Тогда и я тоже. Но я знаю, что если бы нам дали другой выбор, или если бы нам вообще его дали, то нас бы здесь не было, в этом месте, которое, мы, притворяясь, называем домом.       Эйва сжала ее руку.       — Ты человек, Би. Тебе не все равно, и это нормально. Что ненормально, так это проявлять заботу до такой степени, что твоя жизнь оказывается под угрозой.       — Эйва, Эйва, Эйва, — повторила она, качая головой. — Это всегда будет твоим самым большим недостатком? Принимать мои действия за заботу? Неужели ты ничего не узнала обо мне за все эти годы? Я жестокая и бессердечная, и я не делаю ничего без планирования и надлежащего исполнения. Я не...       Она замолкает на середине предложения, когда Эйва ее перебивает.       — Но ты делаешь это от всего сердца. Ты можешь спорить со мной сколько угодно, но ты все взвешиваешь сердцем. У тебя есть эмоции, Би. Ты же не робот. Ты не его робот.       Эйва снова сжимает ее руку, на этот раз немного сильнее.       — Я знаю, ты думаешь, что это единственная жизнь, которая у нас могла бы быть. Что это единственный способ выжить, но это не так. Это не должно быть так. Там, снаружи, целый мир ждет, чтобы мы его увидели.       Беатрис отдергивает руку и отводит взгляд. Ей было невыносимо видеть эти полные надежды глаза и в то же время быть той, кто это разрушит.       — Это опасно, Эйва.       — Что "это"? — невинно спросила девушка.       — Мечтать, — прошептала Беатрис. — Это роскошь, которую мы никогда не сможем себе позволить. Ты уже должна была это понять. Разве для тебя это не достаточное напоминание? — добавляет она, имея в виду свое тяжелое состояние.       Между ними повисает многозначительная пауза, пока они пристально смотрят друг другу в глаза, взвешивают мысли друг друга и ждут, кто первым выйдет из себя.       Это Беатрис.       — Мечты? Ха! — усмехнулась она, неловко ерзая на кровати и перенося часть своего веса на руку, заложив ее за спину, думая, что безразличие развеет темную тучу, нависшую над ними. — Это бред. Это просто смешно. Люди это придумали, потому что слишком боялись встретиться лицом к лицу с реальностью.       Беатрис снова посмотрела на Эйву. Она тяжело вздохнула, заметив красные пятна на шее девушки. — Прекрати это, пока можешь, Эйва. Перестань мечтать о невозможном. Это только сделает тебя слабой.       Беатрис знает о чем говорит, ее слова подкреплены опытом, о котором Эйва даже не подозревает. Но она не хотела разрушать ее позитивный взгляд на жизнь. Хотя и считает, что сейчас для этого немного поздновато, их отец прекрасно позаботился об этом.       Эйва вздохнула и попросила ее повернуться. Она неохотно подчинилась.       Она прикоснулась к израненной коже, прежде чем сказать: — Между прочим, это не я выгляжу так, будто не доживу до рассвета.       Беатрис почувствовала как Эйва дернула ее за бандаж. Обычно она никому не позволяла видеть себя без одежды. Но, учитывая, какой мокрой была ее рубашка от крови и пота, она проигнорировала это и решила остаться в нижнем белье, думая, что ни у кого не хватит смелости прикоснуться к ней и она могла не утруждать себя переодеванием.       — Извини, что разбиваю твои иллюзии, Эйва, но солнце почти взошло, а я все еще здесь. Я все еще жива, — парировала Беатрис, бросая взгляд в маленькое окошко на дальней стене напротив лестницы.       — Едва ли. Если бы мать-настоятельница не вмешалась, ты была бы уже мертва. Он бы убил тебя.       Голос Эйвы сорвался и Беатрис даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что та плачет.       — Ты могла умереть из-за меня.       — Но он этого не сделал. Он не может. Он этого не сделает, — уверенно отвечала Беатрис, пока Эйва помогала ей снять бандаж. Затем добавила: — Крестный Отец не позволит мне умереть, даже если я буду умолять его об этом.       Это неоспоримый факт, и они обе это знали.       Работая под началом бессердечного и безжалостного главы преступного синдиката, который в основном занимался устранением людей, от которых хотели избавиться клиенты, они узнали, что их жизни им не принадлежат. Они живы до тех пор, пока в них есть необходимость и пока они могут служить его цели.       Беатрис услышала плеск воды, а секунду спустя почувствовала прикосновение теплого полотенца. Это причиняло боль, но она могла с этим справиться.       — Мы не незаменимы, Би. Для него мы просто кучка ненужных людей, которых он может легко заменить в любой день, — сказала Эйва. Ее теплое дыхание, соприкоснувшееся с влажной кожей, заставило Беатрис вздрогнуть.       Возможно, и так, но Беатрис знала, что вероятность того, что от нее избавятся, равнялась нулю, поскольку она была золотой курицей Крестного Отца. Непревзойденный палач их семьи — их собственный Джек Кетч, но более собранный и методичный. Ее работоспособность и способность быстро осваивать новые навыки принесли ей ужасные обязанности, о которых она не просила. Однажды она просто проснулась, а Крестный Отец решил научить ее быть убийцей.       То, что произошло ранее, было просто жестоким напоминанием о том, что несмотря на то, что она является самым ценным активом семьи, она не избавлена от наказания, оправдывающего ее ошибки.       — Ему потребуется много времени, чтобы найти мне замену. И кроме того, я бы, наверное, даже поблагодарила его. Это единственный способ сбежать из этой дьявольской ямы, которую мы ложно считали своим домом.       Мягкие губы заменили полотенце на плече, и она замерла. Ее тело замерло от этого интимного и неожиданного действия, а сердце беспорядочно забилось в грудной клетке.       Затем последовала еще одна пауза.       Эйва, казалось, не собиралась это прекращать, Беатрис тоже не хотела, чтобы та останавливалась, она даже не хотела спрашивать, почему и для чего она это делает, опасаясь спугнуть девушку и остановить внезапную ласку.       Эйва уперлась лбом в затылок Беатрис.       — Умерев? Беа, разве ты не хочешь выбраться отсюда живой и невредимой?       Биатрис молчала, не собираясь отвечать, на вопрос, тогда Эйва попыталась снова.       — Разве ты не хочешь нормальной жизни?       Она потеряла всякую надежду на это много лет назад, когда впервые забрала чью-то жизнь. Когда провела своим острым кинжалом по тонкой шее своей цели и смотрела, как он сделал свой последний вздох, как угас свет в его глазах, как его тело стало холодным, словно лед.       И когда Беатрис снова не ответила, Эйва продолжила, обнимая ее за талию.       — Что тогда будет со мной? Как ты думаешь, я переживу весь этот беспредел, если ты не будешь меня спасать?       Беатрис судорожно вздохнула, прежде чем ответить.       — Он не допустит, чтобы с тобой что-то случилось, Эйва. Ты его любимица, — сказала она, размышляя, можно ли взять Эйву за руку и поддаться искушению, которое она почти подавила.       С самого детства Эйва и Беатрис были неразлучны. Но с годами, даже когда Беатрис начала свое обучение на киллера, то, что начиналось, как заботливый альтруизм, переросло во что-то большее и игнорировать это стало невероятно трудно. Она пыталась спрятать эти чувства в дальний угол своего сердца, на задворки разума, по ряду причин, полагая, что они ей не дозволены. Но Беатрис, несмотря на все свои бесконечные усилия, обнаружила, что не может перестать любить Эйву.       — Он скорее всех убьет, прежде чем допустит, чтобы с тобой что-то случилось, — добавила Беатрис, когда решила все же взять Эйву за руку.       Роль девушки в семье как посыльного проста: выполнять поручения, доставлять товары и собирать деньги с клиентов. Без кровопролития, в отличие от остальной части их семьи. И хотя она носила пистолет для безопасности, она всегда находилась с кем-то более опытным из семьи, чтобы защитить ее, поэтому необходимости использовать оружие никогда не возникала.       Но вчерашнее поручение пошло наперекосяк, когда Эйве пришлось выполнять его одной, так как все члены семьи были заняты другими обязанностями и не могли ей помочь. Она должна была только доставить посылку клиенту, в конце концов, это простая задача, которую она делала уже сотни раз, но вскоре она превратилась в опасную, когда упомянутый клиент, которому она, по общему признанию, нравилась, попытался ее изнасиловать.       Беатрис, узнав, кому Эйва собиралась доставить товар, и вспомнив тот факт, что клиент уже проявил к ней отвратительный интерес, бросила свою цель и поспешила к последнему отмеченному местоположению девушки. И как только она увидела, что мужчина навис над Эйвой и душит ее, Беатрис набросилась на него. Она выстрелила из пистолета один раз, и, поняв, что именно происходит, ее охватила ярость. Достав нож, она начала наносить ему удары. Снова и снова, остановившись только тогда, когда Эйва обняла ее и заверила, что с ней все в порядке и ничего не случилось.       В тот день Беатрис потеряла свою цель и в итоге убила клиента, который еще не заплатил Крестному Отцу.       Эти действия несмотря на то, что были совершены во благо другого члена семьи, стоили ей ночи избиений и переломов, которые будут срастаться неделями.       Впрочем, это не имело значения, потому что никакая боль не могла помешать Беатрис делать необъяснимые вещи только для того, чтобы защитить Эйву. Она будет нарушать правила их семьи снова и снова, если это убережет девушку от опасности.       — Точно так же, как ты не собираешься позволить, чтобы со мной что-то случилось, верно? — спросила Эйва, и поцеловала ее в основание шеи.       Беатрис подавила стон.       И когда Эйва повторила свой вопрос прямо ей в ухо, она кивнула, надеясь, что та понимает значение этих слов. Затем Эйва попросила ее повернуться к ней лицом.       Сначала Беатрис сопротивлялась, помня, что обнажена выше талии. Эйва, казалось, заметила ее колебания, когда несколько секунд спустя Беатрис услышала позади себя шорох. И когда Эйва развернула ее к себе, то она тоже была обнажена до пояса, сняв рубашку, а вместе с ней и лифчик.       Беатрис не понимала, что происходит, и хотела спросить, что Эйва делает, но прежде чем она успела это сделать, девушка прижалась к ней и жарко поцеловала.       Затем ее бережно уложили обратно на расшатанную кровать. В тот момент ей было все равно, что ее раны болят. Эйва может причинить ей боль, пытать ее, сломать и даже убить, но ей будет все равно, потому что Эйва — ее падший ангел, ее рай в аду.