evermore

Она не знала, где находила силы оставаться в сознании. Сжимала зубы, царапала ногтями кожу ладоней — лишь бы не плакать, не показать слабости перед ними. Ни за что. Не перед ними. Эвтида слышала, что был приказ ее не трогать, пока главный эпистат не прибудет в столицу для допроса, но никто в подобном месте не отнесся бы к шезму милосердно. Если же спросят, почему избили, то стражник покажет укус на запястье. Она ни о чем не жалела, будь возможность, еще бы ударила посильнее. Эвтида тяжело втянула затхлый воздух. Пальцы противно затекли. Было бы лучше упасть в забытье, если не навсегда, то хотя бы до… до момента казни? Дрожь молнией прошлась по телу — картина убийства Дии продолжала неотступно блестеть перед глазами. Она мотнула головой, укусила себя за разбитую губу. Было слишком много незавершенных дел, мечт, которые еще не исполнились, и люди, с которыми не успела попрощаться. Эвтида не готова была умирать. Она моргнула, чтобы унять головокружение, прижалась боком к стене, морщась от привкуса железа во рту. В горле стоял ком — всяко лучше слез, однако, как только с громким смехом закрылась дверь, Эвтида почувствовала, что в глазах неприятно защипало. Тешить себя надеждой она не осмеливалась, сколько раз богам отводить от нее неизбежное? Лишь хотела, чтобы Ливия не посчитали причастным. Эвтида обняла руками колени. Если она умрет в одиночестве, то кто-то все-таки будет скучать по ней.

***

Это вышло из-под его контроля в какой-то момент. Может, то был хитрый план, в который Эвтида решила не посвящать своего покровителя, а может все произошло настолько стремительно, что никто и защитить ее не смог, ни она сама осознать, куда вляпалась. Сет злился. Грозовая песчаная буря становилась все зловещее; удар грома — гнев самого Сета, грозно звучал и отчетливо слышался даже в подвале тюрьмы. Его дорогая Меренсет не преступница, чтобы сидеть на холодном полу в ожидании смертного приговора. Она ничего из этого не заслуживала.       Когда он увидел ее — обнимающую себя за колени, с синяками, так выделяющимися на коже, то ярость, чистая и яркая — как само солнце, пронзило все существо. Глаза Сета загорелись алым, как кровь тех, кто посмел причинить его Меренсет вред. Ему не требовались ключи, чтобы открыть дверь. Всего на мгновение, едва заметное, он застыл. Будто боялся коснуться, причинить боль. Чувство было далеким, неизведанным и непривычным. И что-то еще скребло внутри, но Сет не мог дать этому название; липкое, но острое, точно боль от того, что потревожил только недавно зажившую рану. Сет взял Эвтиду на руки, как нечто хрупкое. Ее тяжелое дыхание ощущалось борьбой за сознание. «Я должен был прийти раньше», — проносилось в мыслях, — «не дать не то что пальцем ее коснуться, даже приблизиться». Сет ощущал, насколько сильная буря поднялась, насколько собственные эмоции — как и сама его энергия — дикая и непредсказуемая в своей ярости, повлияли на нее. Впрочем, он не думал о последствиях бури. Не сейчас. Эвтида шевельнулась в руках, тихо простонала от боли. — Ты пришел, — проговорила она охрипшим голосом. Сет крепче сжал ее, едва провел пальцами по темной коже, убеждая себя или же саму Эвтиду, что она в безопасности. — Я же говорил: охотники несут смерть, никак ни боги. Тем более этого не хочу я. — Не хочешь смерти своей любимой должницы? Эвтида улыбнулась, совсем слабо, но так, как умела только она. Словно не просидела несколько часов в камере, где ее посмели избить, словно она не висела на волоске от смерти, не зная, придет ли кто-то, чтобы спасти ее. Сет не хотел отвечать на глупый вопрос, сама ведь все видела. Знала, что дорога ему стала. Во веки веков его Меренсет. Его возлюбленная. — Закрой глаза и постарайся экономить силы, — тихо сказал он. Эвтида уткнулась ему в грудь. Проваливаясь в беспамятство, прошептала: «спасибо». Сет лбом прижался к ее лбу, а затем, отпрянув, едва коснулся губами ее виска. Никто и никогда больше не посмеет причинить боль его Эвтиде.