По следам

      Мир встретил звоном в ушах. Поначалу всего лишь неприятным и терпимым, но спустя несколько секунд эволюционировавший до невыносимого, раскалывающего голову на части. Хотелось от него убежать — нет, резко ожившее тело просто требовало от него убежать, но сил не было даже на то, чтобы пошевелить и пальцем. Вместо них всего через пару мгновений к опротивевшему звону присоединилась боль во всех своих возможных проявлениях: режущая бушевала в животе и груди, тянущая и ноющая — практически во всех конечностях, а голову нещадно ковыряла колющая. Будто всё тело пропустили через мясорубку, а после — сшили заново под девизом «И так сойдёт».       Плотное одеяло по ощутимому весу могло сравниться с каменной плитой — настолько было тяжёлым, что, казалось, из-под него выползти невозможно. Свою задачу оно выполняло крайне плохо — руки и ноги были окованы холодом, но общее состояние не позволяло ни дрожать, ни стучать зубами.       В какой-то момент ей и вовсе подумалось, что она парализована.       В сознании ярко-красной вспышкой мелькнуло имя. Её имя. Микаса.       А дальше — пустота.       Но ненадолго. В нос ударил букет разнообразных запахов, в основном — сырости, железа, крови. Зрение постепенно сфокусировалось, наблюдая тёмно-серый потолок, каменная кладка которого едва проглядывалась сквозь царивший кругом полумрак. Спустя ещё несколько секунд вернулся слух — отчётливо улавливался вой ветра в долине, шум дождя за занавешенным окном, чьи-то лёгкие и глухие шаги, чьё-то медленное и ровное дыхание совсем неподалёку…       Кто здесь?       Микаса настороженно дёрнулась, намереваясь привстать, и по телу пронеслась новая волна боли, придавив несчастную обратно к старой деревянной кровати. Машинально сцепила зубы, не дав крику вырваться наружу. Тяжело задышала, чувствуя, как обжигает лёгкие прохладный воздух.       — Не вставай.       Безразличный, немного грубоватый, низкий голос прогулялся эхом вдоль стен. Микаса попыталась хотя бы повернуть голову в сторону, откуда донёсся звук — не вышло. Лишь увидела, как над ней склонилась тёмная фигура, но в силуэте не смогла различить даже глаза, которые, как ощущалось, тем временем внимательно её изучали.       — И лучше не шевелись много, — произнёс незнакомец уже чуть тише. — Нужно время, прежде чем шов окончательно закрепится.       Чужая рука невесомо отодвинула одеяло — холодный воздух коснулся оголённой кожи, вызвав мурашки и снова сбив дыхание.       — Неплохо, — прозвучало спустя несколько секунд. — Ещё немного кровит, но не страшно. Судя по скорости заживления, ты у нас атакующий тип. Так и запишем, — послышался скрип пера, скользящего по бумаге. — Пару дней отлежишься, после чего вернёшься в строй.       — П-пару… дней? — прохрипела в ответ Микаса, сперва даже не узнав свой голос.       — Ну да, — равнодушно раздалось после хлопка закрытой записной книжки. — Ты и так провалялась неделю. Будь ты защитным типом, уже завтра танцевала бы с мечом на площадке. Но у атакующего регенерация сравнительно медленнее, — на Микасу снова опустилось одеяло. — Ты бы лучше радовалась, что вообще осталась жива.       Ей едва хватило сил, чтобы просто поднять голову, превозмогая боль, и увидеть, как чёрный силуэт скрылся за противно скрипнувшей деревянной дверью. Комната опустела, звуки шагов, постепенно отдаляясь, вскоре затихли, и оставалось только вникать в бушующий снаружи ветер и шелестящий по камням дождь. Среди перезвона одиноких падающих с карниза капель можно было расслышать звук своего сердцебиения — тяжёлого и неестественно медленного. Будто организм решил бросить все имеющиеся ресурсы не на поддержание жизни, а на восстановление после, как выяснилось, какого-то серьёзного вмешательства.       Микаса попыталась понять, что же с ней всё-таки произошло и что имел в виду тот человек, когда говорил об атакующем и защитном типах. Его слова казались отчего-то знакомыми, будто она это точно где-то слышала раньше, но связать всё в общую картину не удавалось. При первой же попытке снова начала болеть голова. Видимо, сознание ещё не достаточно пришло в себя, чтобы отвечать на такие сложные вопросы.       Но время тянулось минута за минутой, до противного медленно, сумерки в комнате вскоре стали ещё гуще. Ответы так и не находились. А Микаса отчего-то решила, что они ей нужны во что бы то ни стало.       Только вот как ни старалась вспомнить — не получалось. Из подсознания иногда выныривало что-то обрывочное, совсем не похожее на то, что она искала — образ небольшой горной деревушки, стоящей рядом с рекой, бурлящими потоками стремящейся вниз по склону. Дикие яблони кругом — при мысли о них на языке возникло ощущение свойственного их плодам стального послевкусия. И множество полевых цветов, в основном — ярко-голубые маленькие васильки, весело шевелящие лепестками на лёгком ветру. Хотелось втянуть в себя их едва уловимый запах, но от глубокого вдоха снова заныло в рёбрах, и возникшая в голове картина тут же исчезла, размывшись в беспощадных потоках сознания.       Перед глазами уже не потолок — только непроглядная темнота. Сколько времени ушло на то, чтобы пробыть в воображаемом мире — непонятно, только вот, Микаса всё ещё ничего не понимала. Это место не могло взяться в голове просто так, должна быть причина, но попытки её найти заблаговременно признаны провальными — разум не стремился выдавать то, что так усердно и глубоко в себе закопал.       Может, оно к лучшему — не помнить? Кто бы подсказал. Рядом ни одного человека, к которому можно обратиться за помощью — Микаса не просто чувствовала это, она почему-то знала. Кругом — темнота. И тишина: к ночи погода решила успокоиться. И всё ещё пронизывающий до костей хищный холод.       Она ощущала себя не мёртвой — хотя бы потому что слышала, как колотится сердце, и дышала вполне себе реально. Но и не живой. Скорее, застрявшей в междумирье, где шаг вправо, шаг влево — и твоя судьба определена. От этой мысли на секунду стало страшно. Умирать совсем не хотелось.       Но, по правде сказать, и жить не особо тянуло. Как тут жить, если даже не можешь понять, кто ты и что с тобой происходит?       Последняя надежда теплилась в том, что, может быть, завтрашний день решит дать ответы на все вопросы. А до него требовалось хотя бы дотянуть. Тело постепенно оправлялось от пережитого шока, боль медленно, но верно сходила на нет, пусть всё ещё и ощущалась. Неприятные ощущения сходились в своеобразном эпицентре — прямой линии вдоль тела, от горла до низа живота. Будто пытались разрезать напополам, но по какой-то причине не вышло. Именно там ощущались и стягивающие кожу крепкие нити. Видимо, то и был упомянутый незнакомцем шов.       «Эта стигма — знак человечности, принесённой в жертву в обмен на силу, чтобы сражаться и жить дальше — останется навсегда».       Микаса всё ещё бесцельно пялилась в потолок и совершенно не понимала, откуда взялись эти слова. Фраза звучала почему-то её голосом — но она не помнила, что когда-то говорила подобное. Может быть, думала… Тогда должна быть этим мыслям причина.       Мозг, казалось, тоже попал под ножи мясника. Иначе как ещё объяснить то, что теперь приходилось собирать даже проснувшееся сознание по кусочкам. Слава всем богам, что хотя бы имя вспомнилось в первую очередь.       Микаса медленно выдохнула в попытке укротить бесцельно мечущийся из стороны в сторону разум. В тишине до ушей донёсся тихий, едва уловимый гул, и только спустя несколько секунд пришло осознание: так звучит бегущая по сосудам кровь.       Сомнений в том, что она жива, практически не осталось.       Хотя бы один вопрос почти что отпал. Теперь необходимо было понять, где она оказалась. В темноте практически ничего не разглядеть, а потолок, на который невольно приходилось заглядываться, пока он не растворился во мраке, точно каменный. Чей-то дом? Непохоже. В доме был бы очаг или что-то похожее на него. Люди в домах ведь обычно не живут без огня, а в этой комнате, равно как и в соседних, признаков его наличия не наблюдалось — холод стоял такой, что изо рта с каждым выдохом вылетал пар, а плотное одеяло едва ли спасало. Госпиталь при каком-нибудь храме? Уже более вероятно, если вспомнить странного человека в чёрной робе, который был здесь вечером. Но вряд ли священнослужитель рассуждал бы о каких-то «атакующих и защитных типах» и пророчил ей танцы с мечом.       Тогда что это за место? И как она тут оказалась? В голове мелькнула идея заставить себя уснуть и уповать на то, что завтра всё станет понятно. Но Микаса была нетерпелива и непреклонна — ответы нужны именно сейчас. Чего ждать, раз есть время выяснить, что произошло? Правда, она не учла, что возможности не было — тело нагло отказывалось слушаться и еле-еле шевелилось.       Сколько же она была без сознания, если даже сейчас, когда боль уже не так сильно мешала, не могла нормально двигаться? И что именно с ней сделали? Для чего понадобился такой разрез, будто её пытались выпотрошить? С большими усилиями удалось приподнять правую руку. Кончики пальцев едва коснулись нитей, и Микаса тут же одёрнула себя. Лучше, наверное, не трогать. Вдруг ещё занесёт что-нибудь в рану, тогда вообще не выкарабкается отсюда.       Шторы на окнах были закрыты неплотно, и сквозь небольшую щель между ними пробился бледный лучик лунного света — видать, после дождя уже распогодилось — и в комнате стало чуть-чуть спокойнее, когда глаза начали различать хотя бы очертания предметов — небольшой пустой стол был прижат к противоположной стене. Один из стульев находился прямо рядом с кроватью — неизвестно, как Микаса его не заметила сразу — другой же стоял чуть поодаль. В целом, всё просто, без излишеств.       От пристального осмотра окружения в глазах слегка защипало. Микаса невольно закрыла их руками и только потом поняла, что двигаться с каждым моментом становилось легче. Это ощущалось странно. Сколько времени уже прошло после пробуждения? Она не считала, но, казалось, это были всего несколько часов. Разве за такое время может настолько полегчать? Ведь когда она только проснулась, было трудно даже моргнуть лишний раз.       Руки обследовали лицо на возможное наличие ран на нём — и ничего не нашли. Только кожа на ощупь была непривычно гладкой, словно у аристократки какой, а не у девушки из крестьянской семьи. Пальцы скользнули к волосам, те на удивление ощущались чистыми и рассыпались в ладони. С настороженным выражением лица Микаса вытянула перед собой одну белую прядь…       Белую?       От удивления чуть воздухом не поперхнулась. Часто заморгала, думая о том, что если это сон, то скорей бы он закончился. А если реальность — то это очень несмешная шутка. Что с ней всё-таки сделали? Какого чёрта здесь вообще творится?       Микаса зажмурилась, пытаясь убедить себя в том, что это всего лишь сон. Что нужно прийти в себя, где бы она ни находилась. Это место мало того, что казалось недружелюбным, так ещё и, судя по всему, было крайне странным и наверняка опасным заведением. А она, видимо, стала его жертвой. И хорошо, если одной. А если есть другие?       Распахнув глаза, она увидела всё ту же переплетённую с пальцами прядь белых волос. Не сон. Где-то глубоко внутри начинала нарастать паника. Хотелось подорваться с кровати, прям в чём есть, и бежать, куда глаза глядят. Но разум прекрасно понимал, что это был не самый лучший вариант. Будет мчать сломя голову — её легко поймают. Она не знает, что это за место, не знает, как тут ориентироваться. Если совершит побег сейчас, станет слишком лёгкой мишенью для кого угодно. Хуже будет только, если её не поймают, а тут же прибьют на месте.       Ведь раз уж оказалась наверняка живой, умирать особого желания не было.       Что тогда делать? К кому идти? Кого и о чём спрашивать, если задавать вопросы самой себе бесполезно? Микаса глубоко дышала, пытаясь себя успокоить, и задумчиво накручивала прядь волос на палец. Плохо всё, очень плохо. Несмотря на панику, мысли об этом месте не казались незнакомыми. Натолкнуло на вывод: она что-то о нём знает, но, видимо, не может вспомнить. При попытке в голове всплывал просто чистый лист. Ничего.       Микаса осторожно провела рукой по голове от макушки до затылка. Кожа целая, швов не было. Значит, хотя бы к её мозгу никто не залез. Тогда что заставило потерять память? Головой ударилась? Возможно. Но, если бы это было так, головная боль не прошла бы, а она затухла достаточно скоро после пробуждения. Ей что-то ввели? Микаса посмотрела на руки. Во мраке не разглядеть, есть ли следы от какой-либо инъекции. Её чем-то напоили? Некоторые травы, возможно, обладают такими свойствами. Но для достижения подобного эффекта нужно было накачаться ими по полной.       И снова Микаса не смогла понять, откуда она это знает.       Не сходилось. Ничего не сходилось. Время шло, а ответом на всё до сих пор была лишь царящая кругом темнота.       От невозможности собраться в единое целое мысли в конце концов просто спутались в плотный клубок и превратились в сплошной белый шум из различных голосов в голове — некоторые из них казались отдалённо знакомыми, но не более. По голове вихрем пробежалась новая волна боли, отчего Микаса на секунду снова зажмурилась и клацнула зубами, крепко их сжав.       Да какого же чёрта?       Холодно было просто до безумия, но ни одна клеточка за всё это время даже не дрогнула — и это ощущение тоже казалось странным до ужаса. Микаса снова подумала, что было бы неплохо встать, хотя бы попробовать. Не без усилий получилось только приподняться на локтях. Шов уныло заныл, а перед глазами калейдоскопом мелькнули разноцветные блики. Даже тело недвусмысленно намекнуло на то, что пытаться двигаться — так себе идея.       Микаса досадливо зашипела — ощущать себя настолько беспомощной было отвратительно. Она же не останется лежать здесь навечно? Ведь, судя по тому, что здесь кто-то был, когда она очнулась, за ней всё же приглядывают.       В груди понемногу закипала возникшая ниоткуда решимость. К ней обязательно ещё придут. И в этот раз она не будет глупо хлопать глазами. Вытянет все нужные ей ответы если не из себя, то из кого-то другого. А при необходимости — выбьет. Если, конечно, будет способна, но почему-то в этом Микаса нисколько не сомневалась.       Темнота перед глазами начала уступать место утренней серости. Нигде в зоне видимости не было часов, но сознание само по себе мерно отсчитывало секунды. Ожидание ощущалось невыносимым, но приходилось терпеть. Успокаивать себя и терпеть.       Между неплотно закрытыми шторами в комнату неуверенно прокрался первый румяный лучик солнца — маленький, прозрачный, едва заметный. И сразу же после его появления скрипнула входная дверь.