Подчиняя огонь

      Пальцы Люцериса заметно подрагивают, когда контракт переходит в его руки. Он думал, что тот будет куда толще. А здесь оказывается всего несколько листочков с особенно важными моментами и полями, где необходимо вставить свою подпись. Это заставляет усмехнуться. Потому Люк сравнивает это с контрактом Неведомого, о котором так часто любят шутить люди. По легенде он тоже требует всего одну подпись. Но там ты меняешь свою душу на желание. А здесь ты меняешь свою нормальную жизнь на сущий кошмар. Как он мог вообще согласиться на это?       Хотя для справедливости стоит отметить, что его мнения никто особо и не спрашивал. Мать буквально поставила перед фактом: сезон заканчивается и они переходят в спортивную школу к дедушке. И сначала такая перспектива даже радовала Люка. Переход в школу Визериса Таргариена, знаменитого фигуриста и тренера, означает переезд обратно в столицу, улучшенные условия тренировок, неограниченную доступность льда и сотрудничество со знаменитейшими хореографами, специалистами и тренерами. Какого фигуриста не обрадует такая возможность, да ещё и перед первым взрослым сезоном? Вот и Люцерис поддался этой сладкой мечте.       Только вот эта мечта разрушилась вдребезги, стоило ему узнать один важный факт об этом переходе. Ему не говорили об этом до последнего, а когда всё вскрылось, то отступать было уже поздно.       — Ты отправляешь меня на верную смерть! — возмущался в тот вечер Люцерис, разбивая вещи, которые попадались под руку. Рейнира молча наблюдала за этим, позволяя чужой злости выйти. — Как ты могла?! Неужели ты забыла о том, что это за человек?       — Я думала в первую очередь о твоём будущем, — отвечала ему мать и не врала. Ей это действительно важно.       — О будущем?! Не будет этого будущего, если моим тренером станет... станет... он!       — Ты ведь прекрасно знаешь, что я не получила лицензию на предстоящий взрослый сезон. Поэтому попросту не имею права тебя тренировать. А если ты просидишь ещё один год в юниорах, то упустишь место в сборной. Ты сам говорил, что для тебя это важно.       — Важно! Это было важно, когда я думал, что моим тренером будешь ты, — Люк обессиленно упал тогда рядом с мамой. И её рука нежно сжала ладонь сына. — Почему он? Почему?! Почему не... дедушка?       — Он уже не тренирует, ты же знаешь. Школа носит его имя, но отец уже давно отошёл от дел.       — Боги, я согласен даже на Алисенту, её хорька Лариса, на кого угодно, не на него...       — Для тебя он идеальный вариант. К тому же... прошло много лет.       — Но это не значит, что он не захочет вернуть себе свой глаз.       Да, речь о дяде. Эймонд Таргариен. Он в своё время входил в тройку сильнейших одиночников. Человек, которому принадлежат множество рекордов на юниорском и взрослом уровне. Надежда национального фигурного катания. Гений, разрешающий себе произвольные программы под песни Мьюз и тройные каскады. Человек, чья карьера закончилась на самом пике, в первый постолимпийский сезон. И из-за чего? Из-за глупости своего собственного племянника.       Хотя это сейчас Люцерис считает свой поступок глупым. Неправильным. Импульсивным. Но тогда, четыре года назад, он искренне считал, что поступил правильно, когда лишь одним движением заткнул чужой рот. И больше никто из родственничков не смел высказываться в его сторону и сторону матери.       Даже сейчас Алисента, которая является представителем школы и подписывается от имени своего супруга, тактично молчит, делая вид, что не помнит, кто лишил её сына олимпийского будущего. Может быть, она и хотела бы съязвить, но держит себя из последних сил. Не удерживается только от довольной ухмылки, когда в разговоре вновь вспоминается о скорейшем переезде.       — Деймон уже занимается перевозкой вещей, — любезно отвечает ей Рейнира. Все формальности соблюдены и отступать некуда. Значит нужно налаживать контакт. А ведь когда-то они были близкими подругами. Сейчас это очевидно в прошлом.       — Мы освободили для вас левое крыло на втором этаже. Комнат хватит всем, — Алисента убирает бумаги в папки и откидывается на спинку массивного кожаного кресла. На месте Визериса она чувствует себя комфортно. — Хорошо, что вы решили вернуться обратно в особняк. Виз очень скучает по внукам.       — Я тоже скучаю по отцу, — Люк замечает, как натянута улыбка матери. Разговор идёт с трудом. — Мы с мужем смотрели несколько вариантов, но родительский дом всегда будет роднее.       Люцерис замечает, как Алисента поджимает губы. Эти слова ей точно не по вкусу.       — Там тебе всегда рады, Рейнира, — женщина поправляет волосы, собирая вещи в сумку. — И твоей... семье.       Люк не удерживается и закатывает глаза. Кажется, что он только сейчас понимает, какая именно жизнь его ждёт.       Для всех они до сих пор являются главной спортивной семьёй страны. Несколько поколений талантливых фигуристов и хоккеистов, которые за десятилетия успели собрать десятки наград и побить множество рекордов. Всё началось ещё с Визериса и его брата Деймона, которые выбрали своей жизнью лёд. Но если старший предпочёл парное фигурное катание и выиграл для своей страны первые золотые медали за несколько десятилетий, то младший отправился в хоккей, с удовольствием ломая носы своим соперникам. Рейнира же буквально жила на льду с самого детства и не удивительно, что так рано встала на коньки, навсегда вписав своё имя в историю женского одиночного фигурного катания. Она стала первой в мире фигуристкой, которая завоевала все титулы на юношеском и взрослом уровне.       Она ушла легендой. Но чаще вспоминают не её заслуги, а то, как Визерис, отец и тренер, вдруг женился на девушке из группы, в которой тренировалась сама Рейнира. Алисента Хайтауэр. Про неё говорят коротко. «Ей не повезло». Не повезло быть в одной сборной с уже тогда легендарной Рейнирой Таргариен. Не повезло быть старше, но так и не выделиться чем-то примечательным. Не повезло постоянно быть второй. Она по-своему тоже легенда. Легенда без золотой медали.       Но ей повезло выйти замуж. Повезло родить великой семье таких же наследников. Повезло стать тренером двух талантливых парней. К счастью, дети способностями пошли в своего отца. Эйгон, пусть и ленивый, но техничный, невысокий и прыгучий. Да, его приходится тренировать из-под палки и путём банального шантажа, однако это работает и приносит результат. Эймонд же был совершенно другим. Высоким, но пластичным и артистичным. Каждая его программа означала высший балл за артистизм и технику. Никто никогда не делал дорожку шагов так хорошо и пылко. Он, заработавший серебро в свою первую Олимпиаду, выигравший Чемпионат Мира, был надеждой для всего мужского фигурного катания.       Однако один вечер перечеркнул все старания Алисенты и разрушил её надежды дотянуться до золота Олимпиады хотя бы через сына.       Люцерис понимает, что презрение в её глазах никуда не делось даже спустя годы. Ему кажется, что оно легко сможет разбить зеркало заднего вида в машине. Поэтому он предпочитает смотреть в окно, чем в эти всё ещё злые медовые глаза.       Но он забывает о них, когда наконец-то видит вдалеке семейное поместье. Мысли снова возвращают его в детство.       Тогда этот дом казался настоящим замком или рыцарской крепостью. Огромный, высотой в три этажа, с витиеватыми лестницами, длинными коридорами, высокими потолками и просторным садом на заднем дворе. Красный кирпич делал постройку ещё ярче на фоне тёмного зелёного леса и голубого неба. Оттого в детстве это место казалось таким безопасным. Здесь было по-настоящему хорошо. Люк любил бегать по коридорам с фамильными снимками и картинами на стенах, играть в прятки, бродить по огромной библиотеке или с удовольствием пробегать из гостиной на кухню, а оттуда уже в сад. Они часто устраивали такие забеги с Джейсом, когда не были заняты тренировками. И помнится ему, что их милая тётушка Хелейна тоже с удовольствием резвилась с ними. Как и... и...       Боги, за что ему такое наказание?       Когда они оказываются перед центральным входом, то Люцерис впервые оценивает масштабы переезда и понимает, что это взаправду. Родители привезли сюда всё, что можно было увезти из старого дома. Деймон уже второй час с довольным лицом командует своими хоккеистами, которые согласились помочь. Его назначение на пост главного тренера перспективной команды — ещё одна причина возвращения. И Люк искренне радуется, что хоть у кого-то в их семье всё хорошо. По крайней мере, он ещё никогда не видел Джекейриса таким счастливым, как в тот момент, когда отчим объявил ему о том, что возьмёт его в молодёжный состав и с удовольствием вырастит из него звезду Лиги.       Дом внутри за их отсутствие заметно изменился. Стал темнее, проще что ли. Он помнит, как раньше свет из широких витражных окон буквально заливал коридоры и большие комнаты первого этажа. Всё было заставлено зеленью, и большая столовая казалась частью сада, нежели дома. Стены ломились от многочисленных фотографий, картин, украшений и памятных вещей. Здесь первые коньки Визериса и Деймона, первая клюшка, первые шуточные медали, и даже Олимпийское золото как одного брата, так и другого. Люк помнит, как мама в детстве устраивала целые экскурсии по дому, рассказывая историю буквально каждой вещи. Сейчас же здесь остались только фотографии младших детей Визериса и их награды. Стены опустели, помрачнели и сейчас вызывают скорее уныние, нежели светлую грусть.       — Очень вдохновляет, не правда ли?! — с усмешкой спрашивает Джейс, когда они заворачивают в выделенное для них крыло и понимают, что оно тоже завешено фотографиями детей Алисенты. Как будто назло. — Как думаешь, они приклеены или их можно снять?       — Я бы не стал экспериментировать, — Люцерис оглядывает двери, следуя по табличкам, которые прикрутили много лет назад, когда семья стала разрастаться. В этот раз его комната почти самая последняя. Он останавливается возле неё, ещё раз оглядывая серый коридор. — Но их лица с удовольствием бы закрасил чёрным маркером.       Джекейрис хохочет громко и проскальзывает к себе в комнату.       Первое, что видит Люк — это простор. Комната большая и вместительная. Широкая кровать, которая уже заправлена зелёным постельным бельём, длинный рабочий стол для учёбы, шкаф и комод в отдельном углу, книжные полки за стеклом, личная ванная. Зелёные акценты выделяются на сером фоне, но не жгут глаза. Так что вполне себе терпимо.       Хорошо, что вещей у него немного и заниматься уборкой приходится не так уж долго. Он дольше пытается понять то расписание, которое ему дали в спортивной спецшколе. Её руководство радовало то, что в их учебном заведении будет учиться сын великой Рейниры Таргариен. Они пошли ещё на бóльшие уступки, позволив мальчику обучаться на дому и присутствовать лишь на контрольных точках. И, честно признаться, Люка это радует. Ему не хотелось бы тратить время на новые знакомства, которые всё равно ни к чему не приведут.       Как только с вещами и списком дел покончено, Люк решает всё же выбраться из своего логова, чтобы обойти дом. Многое уже стёрлось из памяти и ему бы хотелось восстановить картинки. Но стоит ему выйти из комнаты, как на его голову тут же начинают давить развешенные вокруг фотографии. Взгляд невольно цепляется за каждую из них. На этой молодая Рейнира и Алисента на одном Чемпионате мира. Мама естественно на высшем пьедестале. Здесь юный Эйгон со своей фирменной ухмылкой и с золотой медалью этапа Гран-При. А здесь уже Эймонд с наградой. Серебро Олимпиады. Его довольная улыбка. Люк не удерживается и касается фотографии, которая спрятана за стеклом рамки. Касается ещё целого глаза.       Ещё раз убеждается в том, что фотография — удивительная вещь. Здесь, в момент этого снимка, они ещё не заклятые враги, Алисента не желает ему смерти в каждой своей молитве, а он сам не проклинает свою безрассудность. В момент съёмки до этого чуть меньше года.       Из угнетающих мыслей его вытягивает лай пса с первого этажа. Сердце его сжимается сильно-сильно, а на лице наконец-то расцветает улыбка. Псы тоже приехали!       В их семье есть очаровательная традиция. К моменту рождению ребёнка заводить ещё одного питомца. Дети Алисенты обзавелись котами и неожиданно пауками: для Эйгона взяли маленького рыжего котёнка по прозвищу Солнечный Огонь, Хелейна захотела себе паучиху и дала ей имя Пламенная мечта, а Эймонд неожиданно для всех забрал старую кошку своей покойной родственницы. Животное с самым скверным характером. Наверное, под стать хозяину.       Семья Рейниры же в этом вопросе оказалась гораздо проще. Ей когда-то в детстве подарили пса, у его мужа был пёс и поэтому её дети тоже обзавелись маленькими щенками. И щенок колли по прозвищу Арракс вырос в красивого белоснежного пса с такими добрыми глазами. Люк уже представляет, как часть их семейки будет злиться на то, что шерсти в доме станет в разы больше.       — Хороший пёс, хороший, — приговаривает Люцерис, почёсывая живот Арракса, устроившись с ним в саду. — Умный мальчик, умный.       Арракс довольно присвистывает, цепляясь ногтями за футболку хозяина. Поездка была долгой и он тоже рад наконец-то быть здесь.       — Хватит мучить собаку, — разносится голос брата за спиной. Люк оборачивается на него и понимает, что тот так и вовсе держит своего пса Вермакса на руках. — Последние мозги ему разболтаешь.       — Может, я хочу, чтобы она была на одном уровне с твоим псом, — язвит Люцерис.       — Ха-ха. Очень...       Джекейрис замолкает на половине фразы, когда слышит из дома новые голоса. И один из них точно принадлежит их тётушке.       — Я первый! — восклицает Люк, подрываясь с места. Арракс, думая, что с ним играют, тоже встаёт на лапы и несётся в дом вслед за хозяином.       — Нет, я! — Джейс ставит Вермакса на землю, но его пёс предпочитает остаться на месте.       Люцерису на мгновение кажется, что он вернулся в беззаботное детство. В то время, когда они носились, сбивали стулья и столы, смеялись и радовались. Даже улыбка любимой тётушки Хелейны, которая им в сёстры годится, осталась такой же. Она встречает Люка с распростёртыми объятьями и тот падает в них, прижимая хрупкую девушку к себе. Она счастливо что-то бормочет, даже успевает погладить Арракса по голове и снова обнять племянника.       — Как вы оба выросли! — восклицает Хел, ставя Люка и Джейса рядом. Старший брат гораздо выше и крупнее в силу своей профессии. Но младший всё равно выглядит крепко. Не так, как четыре года назад. — Как похорошели! Джейс, ты скоро будешь как Деймон. Или как знаменитый Костолом!       — Скорее звёзды начнут падать с неба, — фыркает Люцерис и получает от брата толчок под рёбра. Но это вызывает лишь улыбку. И тёплую мысль о том, что в брате от Харвина, их настоящего отца, так много. Даже его талант ломать людям кости.       — Люк, а ты всё прекраснее и прекраснее, — улыбается племяннику Хелейна, мягко проводя рукой по вьющимся кудрям. — В этом сезоне ты точно будешь любимцем публики.       — Если конечно дотянет до старта сезона, — раздаётся за его спиной и девушка стреляет недовольным взглядом за плечо парня. Люк еле удерживается, чтобы не закатить глаза. Эйгон.       Но развернувшись, Люцерис забывает все возможные слова и на мгновение даже перестаёт дышать. Потому что за спиной Эйгона стоит Эймонд.       Он как грозовая туча, которая пугает своей надвигающейся тьмой. Здоровый глаз поблёскивает в искусственном свете холодным безразличием, но губы плотно сжаты в недовольной и кривой усмешке. Люк невольно разглядывает его. Дядя себе не изменяет: чёрные брюки с цепями и неожиданно со связкой ключей на поясе, чёрная водолазка, поверх которой надета ещё и чёрная кожаная куртка. Волосы убраны в хвост, а из украшений только серебряная подвеска в виде семиконечной звезды. И повязка. Чёрная и заметно выделяющаяся на фоне бледной кожи и пепельных волос.       Это заставляет отвести взгляд, обратить внимание на Эйгона. Тот на фоне брата выглядит... наивно. Старые растянутые джинсы, огромная футболка, а сверху зелёный свитшот со схематическим рисунком полового члена с левой стороны. Чёрные ногти облупились, а серьга в ухе забавно позвякивает. М-да, это точно в его стиле. И как такие разные дети могли родиться от одних и тех же родителей?       — Мы не ожидали вас так рано, — Эйгон строит голос, хлопая глазами. — Мы ещё не успели наплевать во все блюда праздничного ужина.       — Эйгон, прекрати, — шипит недовольно Хелейна, хмуря брови.       — Пойду как раз займусь этим.       Эйгон уходит и не разрывает зрительного контакта с Люком, пока не скрывается из виду. Джейс рядом недовольно прыскает, поднимает Арракса на руки и, буркнув Эймонду, уходит обратно во двор. Ну конечно, это же не его битва.       — Знаешь, Люк, нам предстоит большая работа, — улыбается Хелейна, заставляя обратить на себя внимание. — После сборов, когда будет ясен концепт программ, начну рисовать для тебя костюмы.       — Ты сделаешь для меня костюмы?! — восклицает Люцерис и сжимает ладони тёти в своих. Он и мечтать не мог, чтобы получить от Хел костюмы. В её мастерской обычно делаются образы для знаменитых и великих фигуристов. Пока что эти эпитеты не про него.       — Конечно! Ты моя семья и я обязана сделать это для тебя, — Хел гладит Люка по щеке и уходит вслед за Джекейрисом. Но на мгновение задерживается возле брата. Эймонд, который до этого не отрываясь и не моргая смотрел на племянника, вдруг обращается к сестре. Они не говорят, но Люцерису мерещится их разговор.       И очевидно, что Хелейна просит не делать глупостей. А Эймонд как обычно молчит, отвечая тишиной на безмолвную просьбу.       — За костюм придётся заплатить, — первое, что говорит ему дядя, когда в комнате они остаются совершенно одни.       — И я заплачу, — твёрдо говорит Люк. Но взгляд и голова его направлены в сторону окна. — В конце концов, я буду получать зарплату.       — Если, конечно, будешь выступать.       — Что?       Эти холодные слова режут больнее ножа. Он не ожидал, что так будет сразу. Что сразу Эймонд попытается забрать у него самое главное.       — Я ещё не знаю о твоей форме, твоей технике. Я даже международный балл твой не посмотрел. Что уж говорить о постановке программ, — Эймонд снимает с себя кожанку. И только сейчас Люк замечает, что он ходит в куртке в середине лета. Да, погода в последнее время не складная. Но не настолько же.       — До начала прокатов ещё много времени, — Люцерис складывает руки на груди, с силой сжимая ткань рукавов футболки. — Уверен, что ты придумаешь хорошие программы.       — Для тебя они будут даже слишком хорошие.       Люк закатывает глаза. В каждом слове яд. Он буквально чувствует это своей кожей.       — Тренировочные сборы начнутся завтра, — буднично сообщает Эймонд, обходя племянника и даже не задевая его плечом. Но Люк замечает, что теперь дядя кажется ему ниже. Разница в росте всего в полголовы. — Жду на тренировочном поле перед комплексом в пять тридцать утра. Опоздаешь хоть на минуту — получишь штраф. На пять — отстранение.       — Как любезно с твоей стороны, что предупредил меня, — ехидничает Люк.       — Это была первая и единственная поблажка, племянник.       От Эймонда это звучит на уровне угрозы. И Люк проглатывает её, прекрасно понимая истинный смысл этих слов.       Ты не справишься и сбежишь, а я не стану тебя останавливать. Ты слаб. Ты мне не нужен.       Хочется сказать что-нибудь колкое в ответ, но Люцерис молча уходит. Он не идёт к Джейсу и их псам, не пытается найти мать, которая вместе с Деймоном где-то затерялась в коридорах дома, не возвращается обратно в комнату. Он выходит через парадные двери, буквально сбегая из этого места. Ему чудится шипение змей, едкий запах их яда. Но с каждым пройденным шагом дышать становиться легче, а страх уже не ощущается тяжёлой ношей на плечах. Возвращаться не хочется, и Люк позволяет себе уехать на ближайшем автобусе в центр. Благо телефон с собой. Просит маму не беспокоиться и обещается вернуться не поздно. Та ему верит.       Столица за четыре года заметно выросла. Люк понимает, что некоторые из домов буквально не узнаёт. Новые кварталы, новый общественный транспорт, новые развлечения для приезжих. Туристов стало гораздо больше. Но, как и много лет назад, все они в основном паломники, которые стекаются к Великой Септе. Этот храм одна из твердынь Веры в Семерых. Люк прекрасно помнит, как когда-то ходил туда на экскурсию с классом или же на молитву с семьёй Алисенты. И раз за разом слушал истории о том, как Католическая церковь в далёкие Средние века пыталась стереть веру еретиков, но храбрые мужи Семерых выстояли, хоть и потеряли много воинов. Одни и те же сказки о былом величие, которые рассказывают до сих пор. Но Люк прекрасно знает, что сейчас к Семерым обращаются лишь в нескольких странах мира.       Церковь победила Семерых временем. Ведь через несколько столетий о них будут вспоминать так же, как сейчас вспоминают старых богов.       Люк понимает, что ноги его почти не держат после многочасовой ходьбы и долго дня. А ещё стоило сбегать из дома с набитым желудком, ведь последний раз он ел рано утром. Благо деньги в кармане и на лёгкий перекус ему хватит. Выбирать место ему не приходится. Люцерис ещё никогда до этого не бывал в питейных и пабах города. Несколько раз был в ресторанах, но с семьёй и по особым поводам. Сейчас же он идёт в первое открытое заведение. И, несмотря на середину недели, в нём многолюдно. Мест в зале нет, и приходится занять стул возле бара. Но он сидит и это уже хорошо.       — Тяжёлый день? — спрашивает бармен, когда видит, как Люцерис пустыми глазами десять минут разглядывает меню.       — Ну, можно и так сказать, — шумно выдыхает Люк, убирая лист в сторону. Сейчас его, наоборот, от еды вдруг воротит. Кажется, организм решил устроить забастовку. Тогда он ответит тем же. — Налей бокал светлого пива.       — А ты сначала документы покажи, малец, — усмехается мужчина, продолжая готовить чей-то заказ.       Люк закатывает глаза, а после их прикрывает, пытаясь унять головную боль. Даже будь у него документы с собой, то толку от них всё равно никакого. По законам государства алкоголь ему смогут продать только через полгода. Сейчас он безумно скучает по Джейсу, который тайком от родителей иногда угощал его вином или пивом. Не то, чтобы он увлекался этим. Но внутри так мерзко, что не понятно чего хочется больше: чтобы стало лучше или, наоборот, хуже.       Открывает он глаза только в тот момент, когда слышит, как перед ним что-то ставят. И это оказывается пиво.       — За счёт заведения, — бармен мягко улыбается ему. — Только молчит об этом.       — Спасибо, — Люк тянется к бокалу. Делает несколько глотков. Напиток кажется горьким и неприятно обжигает пустой желудок. Но он продолжает пить.       — В оплату я хочу услышать историю, — мужчина тянет Люку руку. — Тиланд Ланнистер.       — Люцерис Веларион, — Люк пожимает ладонь и надеется, что его не узнают. И вроде бы так оно и есть.       — И что же тебя, Люцерис Веларион, так удручает? — мужчина вновь берётся натирать стаканы, ожидая интересного рассказа.       Люк понимает, что ещё один глоток и удержать правду внутри не получится. И он делает этот глоток.       — Моя семья хочет моей смерти, — заключает он и откидывается на невысокую спинку барного стула. — Моя мать согласилась отдать меня в тренировочную группу моего дяди, который хочет моей смерти. Моя э-э... бабушка? Наверное, так её можно назвать. В общем, она тоже хочет моей смерти. Её ручные псы хотят моей смерти. А Эйгон... Эйгону я просто не нравлюсь. И он мне тоже. Хотя с Джейсом они ладили...       — Очень интересно, но ничего не понятно, — усмехается бармен.       — Моя мать — Рейнира Таргариен, — говорит Люк твёрдо. И видит, как удивлённо расширяются чужие глаза. Конечно, кто же не знает Отраду фигурного катания. — А её мачеха — её бывшая подруга. Алисента Хайтауэр. Она вышла замуж на Визериса и вместе они наплодили ещё детей. Из-за своей несостоявшейся карьеры Алисента решили вырастить из своих детей чемпионов. А я разрушил эти мечты.       — И как же?       — Я вырезал Эймонду глаз.       — Подожди... Эймонду? Эймонду Таргариену? — Тиланд щурится, пытаясь понять, не врут ли ему. Он далёк от этого вида спорта, но даже имена знаменитой семейки у него на слуху. Да и тот эпизод долго вспоминали в прессе.       — Ага, — спокойно соглашается Люцерис. — Я вырезал ему глаз сменным лезвием для конька. Забавно, не правда ли?       Истерическая усмешка слетает с его губ. А перед глазами снова тот январский вечер.       Когда Люку исполнилось тринадцать, Эймонд взял золото Чемпионата страны. Он в самом расцвете сил. Он — олимпийская надежда. И он уже не один раз успел сказать в интервью о том, что собирается забрать золото на своей второй Олимпиаде. Его глаза горели, душа пылала, а юношеская дерзость не давала сидеть на месте. Честно признаться, Люцерис восхищался дядей. Ему нравилось пересматривать его выступления. А олимпийская произвольная программа, в которой Эймонд позволил себе кататься под рок и установить личный рекорд, — его любимая программа. Ему хотелось быть похожим на дядю.       Но вот тот стремления племянника не разделял. И даже не стремился поддержать. Эймонд всегда смотрел на детей сестры с неким нахальством, даже презрением. Он не стремился высказываться, как это делал Эйгон. Но и не пытался остановить брата. Его губы часто растягивались в одобрительной усмешке. Однако в тот вечер алкоголь тоже развязал ему язык.       — Ты хочешь быть таким как я? — усмехнулся в ответ на слова Люка. И у того глаза почти сразу же потускнели. — Знаешь, тебе для этого нужно было родиться не сынком шлюхи. А вы не знали, да? Талант в нашей семье передаётся по крови. А ваша кровь на цвет как дерьмо.       Джейс еле сдерживал себя, чтобы не сорваться с места. Но он видел, что Эйгон тоже готов вступиться. Он ведь тоже брат. И тоже готов защищать. Люка же больше расстроил не факт оскорбления, а мысль о том, что кто-то пытался опорочить честь матери. Его прекрасной мамы, которая всегда любила его, всегда держала за руку, всегда была рядом. Только за это хотелось разбить лицо напротив.       — Уверен, что ты даже на коньках стоишь с трудом, — не унимается Эймонд. Бокал с вином в его руке пустеет всё быстрее. — Поэтому я бы советовал тебе избавиться от них и заняться делом, которое будет тебе по плечу. Дворников в столице как раз не хватает.       Люк подрывается, но не мчит навстречу дяде. Он уходит. Ему не хочется больше это слушать. Ему не хочется, чтобы сложившийся в голове образ был стёрт, уничтожен и затоптан. Да, сейчас ему больно. Да, сейчас хочется разбить чужое лицо и сбить кулаки в кровь. Но Люцерис надеется, что завтра станет легче. Что не будет так больно.       И он был готов промолчать, уладить конфликт. Но Эймонд сам выбрал свой путь.       — Ты ошибся дверью, малец, — усмехнулся тот, догнав племянника. Длинные пальцы с удовольствием сжали чужие кудри на макушке, не позволяя уйти в свою комнату. — Спальня твоей матери в другом крыле. Иди, спрячься за её юбкой.       — Прекрати, — просил Люк, резко выбираясь из хватки. Голова его неприятно ныла от таких грубых прикосновений. Он распахивает дверь в комнату, буквально залетая туда. Но дядя идёт следом.       — Неужели правда неприятно бьёт? — Эймонд с усмешкой и почти шипением следует за юношей. Кровь внутри него бурлит. — Признайся себе в том, что моя сестрица сама испортила тебе будущее. Не трахайся она с кем попало и может быть из тебя вышел бы толк. А так ты просто ненужный... бастард.       Это стало последней каплей. Люк интуитивно схватился за лезвие, что лежало на постели. Ему нужно было поменять их на коньках для тренировки. Но в тот момент оно стало оружием.       Они кричали в один голос. Люк от злости, Эймонд от боли. Лезвие выпало из рук полностью окровавленным. Белый ковёр больше не был таким.       В тот вечер карьера фигуриста-одиночника Эймонда Таргариена закончилась.       А сегодня нужно было закончить и Люцерису Велариону.       Но вместо этого Люк молча бредёт домой, попутно ставя будильник на ранний час. Может это алкоголь играет в его крови, но ему не хочется сдаваться. Как минимум, сейчас. Сейчас ему, наоборот, хочется показать, что он боец. Что не боится прыжков, сложных тренировок и боли. Ему с детства твердили, что боль — это часть спорта. Он знает её, он к ней готов.       Конечно, завтра утром он пожалеет об этом рвении. А через неделю уже завоет. И мысленно Люк к этому уже готов. Ведь без борьбы нет жизни. Поэтому стоит хотя бы попытаться.