***
Утро встречает Самаэля тусклым, пробивающим сквозь стёкла светом восходящего солнца. Юноша недолго лежит на широкой кровати, прислушиваясь к звенящей тишине, и нехотя поднимается. Сон, не отличающейся продолжительностью, всё же помогает чувствовать себя лучше. За то время, что Самаэль проводит вместе с Азраэль, её сумасшедший распорядок дня не удаётся не перенять, но с ней действительно становится спокойнее. Даже кошмары в её присутствии затаиваются в глубине, чувствуют, что им не удастся потревожить хрупкий сон. Самаэль находит Азраэль спящей на диване в кабинете. Она сидит в неудобной позе, опираясь рукой о подлокотник и уронив на неё голову, изредка глубоко вздыхает, втягивая в себя застоявшийся воздух, и медленно и равномерно выдыхает. Не чувствует рядом чужое присутствие и не сразу просыпается от осторожных прикосновений к волосам. — В чём дело? — отрешённо и сонно тянет та. — Если будешь спать в таких позах, то быстро развалишься, — серьёзно произносит Самаэль. — Ступай в комнату, ложись нормально. — Если будешь много умничать, то быстро окажешься в уютной могилке на тихом кладбище, — не остаётся в долгу не до конца проснувшаяся девушка. Короткая перепалка заканчивается, последнее слово остаётся за Азраэль, но то, что юноша от неё ждёт, она всё же выполняет. Поднимается с неохотой, устремляется к спальне и лишь на пороге разворачивается и бросает усталый взгляд на собеседника. Делает взмах рукой, вспоминает, о чём хотела сказать, и произносит: — Открой тут окна и зайди ко мне после завтрака. Найди Нахему, если она во дворце, пускай тоже зайдёт. — Всё, что прикажете, моя госпожа, — в преувеличено глубоком поклоне склоняется юноша и улыбается, заметив на лице правительницы смесь насмешки и негодования. Девушка скрывается в спальне. Самаэль широко раскрывает окна, вдыхает свежий воздух, пропитанный утренними холодом и влажностью, и покидает комнаты. В коридоре недолго раздумывает, куда направиться, сворачивает в сторону, где располагается его комната. Пересекает крыло, в котором находятся покои Азраэль, почти добирается к себе, когда неожиданно сталкивается с Мастемой. Самаэлю скрыть своё неудовольствие не удаётся. Это отражается во взгляде, наполненным если не враждебностью, то недоверием, и произнесённом резко, даже слишком, одном слове: — Поговорим? — Не здесь, — осторожно отвечает Мастема и рукой указывает на собственную комнату, откуда только что вышел. Самаэль первым входит внутрь, оглядывает убранство, практически не отличающееся от обстановки в его комнате, взглядом цепляется за фото, расположенное на столе, и приближается. Касается пальцами рамки, приближает её к глазам и недолго рассматривает изображение. — Это очень старое фото. Почему здесь нет отца? — Ты об этом пришёл говорить? — с усмешкой произносит Мастема, подходит ближе и высвобождает деревянную рамку из цепкой хватки. Самаэль вместо ответа достаёт из кармана брюк перстень, украшенный ониксом и семейной гравировкой, кладёт на стол, разворачивается и вглядывается в смесь эмоций на чужом лице, ожидая ответа на вопрос, который остаётся не высказанным. Сразу его не получает, лишь сильнее хмурится и предлагает: — Попробуешь объяснить мне, что эта вещь делала в особняке, где найдено двенадцать трупов? — Моя попытка что-то изменит? — без надежды уточняет Мастема, протягивает руку к украшению, но прикоснуться не решается. — Ты задаёшь правильные вопросы, брат, — одобрительно хмыкает Самаэль, подцепляет перстень и ловко примеряет на палец. — Вы с матерью за кого меня принимаете? Я делаю то, что от меня требуется, а вы считаете, что я дважды два не сложу? За что убили этих людей? — Тебя это не касается, Самаэль, — сдержанно говорит Мастема, вздрагивает, когда на плечо опускается тяжёлая ладонь, но от мрачных глаз взгляда не уводит. — Ты делаешь свою работу, похвально, вот и делай её дальше. — Помнится, мы с тобой разговаривали о произошедшем в партийном доме. Тогда ты был очень возмущён тем, что у меня появились подозрения насчёт вашего невмешательства. Теперь ты не будешь столь уверенно отрицать вашу роль? Те двенадцать человек были убиты за то, что ваш приказ исполняли, расстреливая и сжигая людей? Чтобы уж точно не проболтались? — жёстко спрашивает Самаэль. — Тебя это не касается, — твёрдо повторяет Мастема. В следующую секунду Самаэль обхватывает брата за плечи, встряхивает, улавливая на лице изумление, смешанное с недоверием, и произносит уже совершенно иначе: почти неслышно и торопливо: — Сейчас же отвечай на мои вопросы! — гневно выговаривает юноша. — В доме была девчонка, выжила, приехала во дворец вместе с Нахемой. Как думаешь, как быстро она, увидев тебя, опознает в тебе человека, убившего её семью? — Да! — вскрикивает Мастема, вырывается из хватки и продолжает тише. — Да, это по нашему приказу были убиты люди в партийном доме, мы убили исполнителей. Это война, Самаэль, она не обходится без жертв! Людям нужен был повод для недовольства — они его получили. Ты и сам видишь, что ей никто не верит. Независимо от того, что мы сделали, её власть долго не продержится. Мы лишь ускорили этот процесс. Самаэль шагает назад, опускается в кресло, не сводя с брата напряжённого взгляда. Ловит частое дыхание, скользит взглядом по вздымающейся груди и, задумываясь, подпирает подбородок точь-в-точь движением Азраэль. Мастема от подобного собственного сравнения вздрагивает, как от удара, но выбрасывает его из головы, как только слышит отрывистый голос: — Сейчас же уезжай из дворца, придумай любой повод, но не возвращайся в ближайшее время. Меньше будешь попадаться на глаза — больше шансов, что эта девчонка тебя не опознает. Остальное обговорим позже, — юноша откидывает на спинку стула и прикусывает изнутри щёку, чувствуя, как в горло поступает металлический привкус крови. — Ты так просто примешь всю эту информацию? — с сомнением спрашивает Мастема. — Сейчас не время и не место для подобных разговоров. Считай, что приму, раз ты собираешься уезжать, а не гниёшь в подвалах дворца. А теперь идём, — зовёт Самаэль и первым устремляется к выходу. Через десять минут братья уже стоят во дворе, следя за тем, как готовятся к выезду солдаты. Мастема молчит, косится с волнением на брата, но ничего, кроме полного отсутствия эмоций, в свой адрес не получает, и даже прощается скомкано, не надеясь получить ответ. Не получает. Чувствует холодный взгляд в спину, не оборачивается, и на фигуру брата последний взгляд кидает лишь в автомобильном зеркале. «Как будто можно подобную информацию принять, когда вы то и дело напоминаете мне, что Азраэль — ужасный монстр, убивающий людей по одной своей прихоти, — размышляет Самаэль, борясь с подступающими эмоциями. — Но надо подумать. Успокоиться и подумать. Чёрт, как, интересно, мне успокоиться, если я успокаиваюсь только с ней?» Вслед за одной мыслей, разрывающей сознание, в голову вонзается другая, давняя, разрывающая изнутри. Холодным острием впивающаяся в грудь и выворачивающая с корнем всё, поселившееся там. Переключиться выходит быстро, но лучше вовсе не становится. «Азраэль монстр. Азраэль монстр? — переспрашивает сам себя. — Но Азраэль не убивает людей просто так, она казнит лишь тех, кто идут против государства и стремятся захватить власть. Нормально ли это? Вряд ли в полной мере, но обосновано. И её понять можно. Азраэль никого не убила лишь ради провокации, она винила себя в гибели тех людей. Мастема же никаких угрызений совести не испытывает. Что за бред про войну и жертвы? Как можно так относиться к невинным людям?» Обе мысли, тревожащие и беспокойные, закручиваются в одну, сливаются в водоворот. Самаэль разворачивается в сторону дворца, намереваясь войти внутрь, вскидывает голову, осматривая нижние этажи, и чувствует, как на мгновение спирает дыхание. На низком балкончике, расположенном на втором этаже, стоит Нахема, оперевшись о перила, и задумчивым взглядом провожает удаляющиеся машины. Рядом с ней замирает тонкая фигура Вельзевул. Приходит секунда, две. Затем Нахема опускает взгляд, замечает Самаэля и, приветливо улыбнувшись, машет ему рукой. Юноша кивает в ответ, слабо улыбается Вельзевул, будучи уверенным в том, что девочка не разглядит улыбку, но она замечает и робко улыбается, прячась за фигурой Нахемы. «Остаётся надеяться, что Вельзевул не успела ничего разглядеть тогда и сейчас. Впрочем, — посещает голову невесёлая мысль, — об обратном я очень быстро узнаю». Мысли об Азраэль, наполненные собственными противоречиями, смешанными из оценок правителя и личности, юноша предпочитает ненадолго отложить. Ему предстоит долго с ними разбираться. Быть может, до самой смерти, что в свете последних событий видится очень скорой.***
— Чем порадуешь, Нахема? — с любопытством вопрошает Азраэль. Нахема не останавливается в дверях, уверенной походкой вышагивает к креслу у окна и опускается в него, бросает мельком взгляд на город, что ещё не очистился от утренней дымки. Чувствует, как прогибается под её весом мягкая мебель, и удовлетворённо улыбается. Не поворачивается к Самаэлю, который скромно устраивается на краю дивана. — Краткий отчёт, госпожа Азраэль. Вчерашняя... демонстрация закончилась относительно мирно, к выступающим не было применено силы, однако десять человек в Одиуме получили лёгкие травмы в результате давки и беспорядков. У наших солдат, что следили за порядком, травмы куда серьёзнее. Касательно тех, кто нарушал Ваш приказ и применял крайние меры, ситуация не изменилась, я занимаюсь этим. Что же ещё? — задумывается ненадолго. — Ах да, кампания Астарота кем-то неплохо спонсируется. Он продвигается не только через Интернет, но и посредством телевидения. Не на государственных каналах, само собой. Прикажете заняться? Азраэль задумчиво отбивает ритм по столу ручкой, устремляет взгляд в дверь, будто ждёт чьего-то визита, и перед ответом долго раздумывает. Отрицательно качает головой, в кресле поворачивается к Нахеме и отбрасывает ручку. Та, издавая дребезжащий звук, катится по столу до самого его края, но на пол не падает. — Нет, Астарот сейчас меньшая из проблем. Он на глазах и действует официально. К тому же, стоит мне его тронуть, и это будет новая провокация. Новые недовольства. Удобно устроился. Лучшее, что можно сделать в нынешней ситуации, это заручиться поддержкой общественности. У меня её, к сожалению, нет, — с досадой признаёт Азраэль. — Ты что же, принесла только плохие новости? — Как можно, госпожа Азраэль? — делает большие глаза Нахема. — У меня всегда есть хорошие новости. Вельзевул хорошо себя чувствует, отдыхает, с ней постоянно находятся мои люди. — Да, хоть что-то хорошее. Мне хотелось бы увидеть её, но без формальностей, не нужно пугать ребёнка. Пускай они пообщаются с Асмодей. Если подружатся, будет прекрасно. Надеюсь, госпожа Асмодей снизойдёт до того, чтобы ещё раз пригласить меня позавтракать, — не удерживается от смешка Азраэль и слышит, как беззаботно смеётся Нахема. — Всё, ступай, иначе вспомнишь ещё что-то плохое. Нахема поднимается, оперевшись о подлокотники, отвешивает поклон Азраэль и величественно ступает к двери. У выхода разворачивается, словно что-то забыла, ловит вопросительный взгляд и серьёзно спрашивает: — Не позволите ли мне забрать моего напарника? — кивает в сторону, где располагается Самаэль, но на него не смотрит. — Не позволю, — довольно соглашается Азраэль. — Сейчас он мне нужен. Найдёт тебя, когда освободится. Нахема вновь кланяется, прячет улыбку и выходит из кабинета, тихо прикрывая за собой дверь. Осматривает солдат, охраняющих покои правительницы, которые при её появлении вмиг выпрямляются и сурово смотрят прямо перед собой, и, не слишком стараясь найти повод для придирки, удаляется. Азраэль движением, давно вошедшим в привычку, надевает очки, опускает глаза в мелкий текст, напечатанный на белой бумаге, и бегло по строчкам проходится глазами. Цепляет лишь самое важное и самое необычное, остальное мгновенно отбрасывает, к нему не возвращается. — Почему не спрашиваешь? — задаёт вопрос, не отвлекаясь от чтения. — Надолго терпения хватит? — Отвлекать не хочу, — с готовностью отвечает Самаэль. — Тогда тебе пришлось бы долго ещё сидеть, — усмехается девушка, поднимает взгляд и смотрит на собеседника поверх линз. — Как рука? Болит? Самаэль неопределённо пожимает плечами. Раненая рука, плотно перемотанная бинтом, кажется наименьшей проблемой, и Азраэль его жест легко понимает. Откидывается на спинку кресла, вздыхает громко, чем-то раздражённая, и зовёт: — Подойди. Самаэль не спорит. Приближается под пристальным взглядом, замирает неподалёку и следит за тем, как Азраэль изящным движением извлекает из ящика стола аккуратное кольцо, не имеющее драгоценных камней. На внутренней его стороне нанесена узорчатыми буквами чёткая гравировка. Девушка кладёт украшение на край стола, прислушиваясь к тому, как ударяется металл о деревянную поверхность, и убирает пальцы. — Мне хотелось бы, чтобы оно было у тебя. Носить его необязательно, но постарайся не потерять, — предупреждает, улыбаясь, Азраэль. — Не потеряю, — уверенно обещает юноша. Самаэль покидает кабинет, оставляя правительницу наедине со своими мыслями. Та вглядывается в закрытую дверь, поджимает губы, недовольная собой, и раздражённо бьёт пальцами по столу. Ещё недавно интересовавшие её бумаги сейчас не привлекают к себе и доли внимания. За окном, разрывая утренний туман, накрапывает мелкий дождь.