Резиденция Белиал, давно оставленная своей владелицей, выглядит мёртвым и нелюдимым особняком даже тогда, когда в ней поселяются люди. Помимо редких хлопков дверей ничто не нарушает тишины, в которой живые солдаты с тяжёлыми сердцами вспоминают погибших. Сариэль выныривает из своей комнаты, мягко захлопывает дверь и взглядом провожает удаляющуюся фигуру. Боится ошибиться, но всё равно зовёт:
— Асаг? — названный солдат оборачивается, Сариэль убеждается в своей правоте и продолжает. — Подожди меня!
— Что тебе нужно? — ворчливо отзывается Асаг, но дожидается, когда торопящийся юноша настигает его. — У меня куча дел, я не буду с тобой носиться.
— Зато господин Самаэль пока не отдавал никаких распоряжений, так что я тебе помогу! — воодушевлённо предлагает Сариэль.
Его добрая улыбка, наполненная искренним стремлением помочь, давит глубоко внутри желание спорить, и собеседник лишь ведёт плечом, не отказываясь от помощи, но и не принимая её. Вместе солдаты недолго блуждают по коридорам в неизвестном им здании, ищут выход, и Асаг ощутимо злится на то, что по пути им не встречается ни одного человека. Особняк словно вымер.
— Послушай, — задумчиво тянет Сариэль, когда они во второй раз минуют очередной поворот, — а если бы госпожа Азраэль и госпожа Нахема заняли разные стороны, на чьей стороне выступили бы псы?
Асаг от неожиданного предположения даже останавливается на миг, воззаряется на Сариэля удивлёнными глазами, словно тот выдаёт за истину какую-то очевиднейшую ошибку. Этот миг даёт ему время на раздумья, но ответ сформировать всё равно не удаётся, и следующая фраза выходит скомканной:
— Не знаю, — Асаг продолжает путь, неловко пожимает плечами. — Наверное, на стороне госпожи Нахемы. По крайней мере, большинство. Госпожа Азраэль создала псов, но под властью госпожи Нахемы мы не только разрослись, но и значительно укрепили своё влияние. Не каждый влиятельный человек пойдёт против даже обычного солдата, если тот принадлежит псам.
— А чью сторону занял бы ты? — Сариэль спрашивает лишь с любопытством, словно желает узнать нового друга лучше, без желания что-то выведать, и Асаг чувствует это простодушие в нём, потому отвечает, не пытаясь что-то утаить:
— На стороне госпожи Азраэль. Она... Я многим обязан ей и очень хочу отблагодарить её, — голос юноши наполняется благодарностью, тёплой нежностью. — Госпожа очень внимательна к своим солдатам, больше любого другого правителя. Ты и сам должен был видеть это вчера.
Следующий вопрос Сариэль просто не успевает задать. Они наконец-то замечают перед собой долгожданный выход, радуются и одновременно ускоряют шаг, стремясь сбежать из раздражающего обоих особняка, когда впереди вырисовываются несколько фигур. Раньше, чем Сариэль успевает что-то понять, Асаг оттягивает его за собой в сторону и склоняет голову. На губах вырисовывается презрительная насмешка, скрытая от глаз прибывших гостей.
Пятеро генералов будто бы и не замечают двух солдат, проходят мимо, и Асаг едва ли не вздыхает с облегчением, но тень одной из фигур замирает прямо между юношами. Они одновременно поднимают головы, и искра узнавания пробегает по лицу Астарота. В следующий миг он приветливо улыбается, тепло смотрит на Сариэля и негромко произносит:
— Здравствуй, щеночек. Где Самаэль?
— Не знаю, — так же негромко отвечает Сариэль, и мужчина кивает.
Он вглядывается в лицо Асага, на миг задумывается, сводит вместе красивые брови. Чувствует себя неуютно под непокорным, жёстким взглядом, но улыбка сохраняется на губах, и он здоровается:
— Давно не виделись, Асаг, герой Одиума. Я не узнал тебя сразу, но эти высокомерные глаза попросту не могут принадлежать никому другому. Псы всё так же видят во мне врага, — Астарот с сожалением вздыхает. — Печально.
Один из генералов неодобрительно оглядывается, недовольный тем, что Астарот задерживается, и он с мягкой улыбкой кивает двум солдатам, прежде чем молча продолжить путь. Солдаты дожидаются, пока фигуры скроются за поворотом, выжидают ещё секунду, а после Асаг едва не подпрыгивает на месте, хватает Сариэля за запястье, сильно встряхивает:
— Хоть провались на месте, но ищи своего господина! — напряжённо шипит он. — Народ Одиума — жуткие сволочи, во дворце бы ничего этого не было, а тут и охраны нет!
— Что происходит? — Сариэль ещё не понимает, но где-то на затворках сознания вопит тревожная мысль, бьётся испуганной птицей.
— Измена, — отрубает Асаг, будто зачитывает приговор.
Азраэль наблюдает за машинами, остановившимися во дворе, из окна третьего этажа. Она удерживает занавеску пальцами, не пытается скрыть своё присутствие, уверенная в том, что в сером тумане её попросту не разглядеть, сама видит не лица, а только лишь силуэты. Но смутных обликов хватает для того, чтобы понять, кто прибыл к ней ранним утром. Губы искажаются в злой усмешке.
Самаэль стоит рядом, оперевшись о стол позади себя. Он складывает руки на груди, прикусывает указательный палец и размышляет о чём-то не напряжённо и мрачно, а только лишь отстранённо. В глубокой задумчивости юноша не слышит шагов и не чувствует вкуса крови во рту, но не пугается осторожных касаний к ладони. Азраэль высвобождает чужую руку и с заботой в голосе просит:
— Ты не заслуживаешь того, чтобы испытывать боль.
На столе лежит её пистолет, чисткой которого всё утро занималась Азраэль. Она касается кончиками пальцев стола, проходит чуть вперёд и вздыхает, два раза беспокойно ударяется пальцами о деревянную поверхность. В голове она отсчитывает каждую секунду, и по её расчётам прибывшие только переступают порог особняка.
— Это оружие принадлежало моему отцу и досталось мне, но я ни разу им не пользовалась, — рассказывает она. — В твой день рождения мы не разговаривали, да и после я так и не придумала, что могла бы тебе подарить, но ты говорил, что любишь вещи с историей. Я думаю, у него достаточная история для того, чтобы он мог стать моим подарком тебе.
Голос её звучит уверенно, но слегка задушено, словно Азраэль собственной идеи стыдится и считать её несуразной. Она уже набирает в грудь воздуха для того, чтобы выдать нечто едкое, направленное в свою сторону, как Самаэль оказывается рядом и нежным прикосновением подушечек пальцев к губам обрывает фразу.
— Это очень ценный подарок, — в голосе слышится твёрдая признательность. — Спасибо. В плане подарков ты определённо справляешься лучше меня.
Азраэль хочет сказать многое, но вместо этого молчит. На губах замирает, почти вылетев, искреннее: «Твой подарок был лучшим». Её слова отражаются в глубоких глазах. Самаэль касается своим лбом чужого лба и ищет всё то, что могло бы быть озвученным, в тёмных зрачках. Находит. Азраэль видит это в проницательном взгляде, в нежной улыбке. Она продолжает отсчитывать секунды, прислушивается к звукам из коридора и неожиданно твёрдо говорит:
— Ты уйдёшь в тот же момент, когда я тебе прикажу.
Её нежный домашний образ, ещё мгновение назад бывший таковым, моментально рушится. И растрёпанные кудрявые волосы, и брюки с рубашкой, застёгнутые небрежно, не преуменьшают внезапной уверенности. Её величие во взгляде, в осанке, в губах, на которых играет жёсткая улыбка, и скромная одежда никак не портит образа могущественной правительницы. После недовольств, пожаров, смертей и предательств неожиданно видеть то, как за миг преображается Азраэль. Через секунду в дверь комнаты раздаётся почтительный стук.
— Господа, — кивком приветствует она генералов, но даже не смотрит в их сторону, — Астарот. Чем обязана такому неожиданному и неприятному визиту?
Азраэль обходит стол, опускается на кресло перед ним и складывает руки перед собой. Она видит, как переглядываются меж собой двое генералов, и это же видит Астарот, на секунду позволяет себе сменить дружелюбие во взгляде на брезгливость. После возвращает взор Азраэль, и вместе с этим возвращается его мягкая улыбка. Лёгкого жеста хватает для того, чтобы Ваалвериф, шагнув вперёд, передал Азраэль документ.
Беглый взгляд. Достаточно прочесть первые строки, чтобы понять, о чём идёт речь. Азраэль опирается на подлокотники, воздушным движением поднимается и откладывает бумаги в сторону. В её холоде другие видят гнев, тщательно сдерживаемый правительницей Одиума, но скрыть в голосе его не удаётся:
— Как трусам и подлецам вроде вас хватило наглости на то, чтобы предъявить мне это? — речь Азраэль действует как пощёчина. — Вы что же, совсем забыли, кому служите? Законы Одиума для всех едины, кто дал вам право нарушать их?
Самаэль не видит документа, но догадывается, что написано на бумаге. Астарот стоит к Азраэль ближе других, и та игнорирует его присутствие, обращается к четырём генералам, остающимся у дверей. Пятый — господин Ваалвериф, замирает неподалёку от окна. Они с Астаротом коротко переглядываются, после Астарот встречается глазами с Самаэлем, и юноша видит на лице искреннее наслаждение процессом.
В жёстких интонациях Азраэль слышится обеспокоенность, но все, кроме Самаэля, излишне зациклены на том, что она говорит, и в её эмоции не вслушиваются. Она сжимает пальцы в кулак, после разжимает их, трёт подушечками пальцев друг о друга, но её действия остаются незамеченными.
— Сейчас мы в полной мере следуем законам Одиума и выполняем нашу задачу по защите государства, — учтиво отвечает Ваалвериф. — Нами было решено, что Вы больше не можете контролировать обстановку в Одиуме, и вчерашний пожар лишь подтверждает наши выводы. Прошу Вас, госпожа Азраэль, передайте власть и позвольте себе отдохнуть.
— Кем это было решено? — не понимает Азраэль. — Кучкой бесполезных стариков? Почти год поддержку Одиуму оказывал лишь господин Ваалвериф, а сейчас вы все заявляетесь сюда и решаете, что можете диктовать мне свои условия? Разве у вас это не вызывает смеха?
Издевательский голос пропитан насмешкой, за которой глубоко внутри скрывается обида. Астарот не вмешивается, будто происходящее его вовсе не касается, опускается на стул позади себя. Самаэль одновременно с ним садится в кресло за столом. Один из генералов делает шаг к Азраэль, и та не отстраняется, позволяет сократить дистанцию.
— И это смеет говорить дочь Белиал? В тебе нет ни капли благодарности, иначе бы ты помнила, кто и каким путём привёл тебя к власти, — зло шипит он. — Не переживай, в твою сторону никто не посмеет нарушить закон. Нам нужна подпись, а не труп бывшего правителя. Но твоего щенка никто жалеть не станет!
Генерал направляет пистолет на Самаэля. Азраэль выдаёт свой страх лишь тихим выдохом сквозь полуприкрытые губы, смотрит твёрдо. Помимо её взгляда генерал ощущает на себе мрачный, жестокий взгляд Астарота и предупреждающий Ваалверифа, но оружие не опускает. Самаэль в его сторону и вовсе не смотрит, следит за тем, чтобы никто не подобрался излишне близко Азраэль.
— Импульсивно и глупо, — отмечает правительница Одиума. — Не стоит совершать таких ошибок.
— Опустить оружие, — приказывает Астарот без прежнего веселья в голосе, и мужчина нехотя подчиняется приказу.
— Самаэль, оставь нас, — из уст Азраэль звучит просьбой, нежели приказом.
В разуме юноши сталкиваются нежелание покидать Азраэль и осознание того, что он станет скорее средством воздействия, нежели ощутимой поддержкой. Он даёт Азраэль время на то, чтобы передумать, решить, останавливается возле неё и негромко переспрашивает:
— Вы уверены, моя госпожа?
Глаза девушки на миг становятся добрыми, нежными, какими они были до визита. Короткий немой диалог вселяет уверенность в том, что всё будет в порядке, но Азраэль подтверждает это словами:
— Да, ступай. Мы поговорим, когда всё закончится.
Хлопает дверь, и вместе со звуком исчезает необходимость контролировать себя. Внутри вскипает долгая обида, выбирается наружу и проявляется самым привычным для Азраэль способом: вспышкой ярости. Гнев холодными искрами вспыхивает в глазах, правительница делает шаг вперёд, и фигуры перед ней расступаются, не находя в себе сил для того, чтобы перекрыть путь.
— В самом деле трусы, — брезгливо повторяет Азраэль. — Это с вами делает возраст, или моей матери вы тоже боялись, а я не хотела этого замечать?
— Я думаю, скорее второе, — предполагает Ваалвериф. — Госпожа Азраэль, никто не станет Вас удерживать, если Вы захотите уйти, но в Ваших руках всего несколько тысяч преданных псов, а в наших — вся армия Одиума. Разъярённая толпа попросту сожрёт Вас, мы же можем гарантировать Вашу безопасность.
Выбора правительнице попросту не оставляют. Она, всегда непреклонная и уверенная в себе, впервые осознаёт собственное бессилие. Но что ещё хуже — его осознают другие. Астарот с живым интересом, Ваалвериф с сочувствием, остальные с чувством превосходства. Их приводит в восторг одна мысль о том, что самоуверенная и сумасбродная девчонка едва ли не впервые в жизни вынуждена играть по чужим правилам. Но даже размашистую подпись на документе она оставляет с прежним достоинством. Буквы ничем не выдают того, как подрагивают её руки. Не от страха, но от воодушевления. На губах самодовольную ухмылку видит лишь Астарот.
Самаэль почти сразу после выхода сталкивается с Сариэлем. Тот, заметив в конце коридора господина, ускоряет шаг, почти бежит, забывает о том, что нужно дышать. Его фраза получается оборванная, организм, жаждущий воздуха, делает жадный вдох, но Самаэль всё равно разбирает тревожное:
— Пятеро генералов вместе с Астаротом в особняке!
— Я знаю, — Самаэль позволяет солдату отдышаться, останавливается на месте. — Где госпожа Шедим? Сколько солдат сейчас осталось здесь?
— Помимо госпожи Азраэль и нас с тобой во дворце семь человек, — голос Шедим, привычно-раздражённый, радует Самаэля сильнее, чем когда бы то ни было. — Что там происходит? Зачем они явились?
Женщина приближается с другого конца коридора мрачная и решительная. Она зачем-то спрашивает, хотя ответ уже наверняка знает, но хочет убедить себя в другом. И всё же, Самаэль честно отвечает:
— Требуют отречения.
В тот же миг Шедим тормозит напротив двери, ведущей в комнаты Азраэль. Усилием воли подавляет первый порыв — ладонь замирает около металлической ручки, но не касается её. Рука безвольно опускается вниз, а она продолжает шаг.
У окна Шедим замирает, опирается о подоконник и лихорадочно раздумывает. Её зрачки перемещаются с предмета на предмет, ничего не замечают вокруг, но ищут пути и способы решения. Раньше, чем что-то приходит в голову, дверь открывается. Шаги генералов медленные, размеренные, противоположные торопливому стуку сердца. От них веет холодом, а глаза Шедим застилает пелена горячего гнева.
— Жалкие предатели! — не выдерживает она, глухо рычит, когда все пять фигур минуют её и не сбавляют шага. — Трусы и мерзавцы, трясущиеся лишь за свои шкуры!
Ваалвериф останавливается, оборачивается, пока остальные вовсе не реагируют на её речь. Окидывает долгими взглядами сначала Шедим, после Самаэля и негромко извещает:
— Госпожа Азраэль может вас принять.
Привычное обращение «госпожа» на миг возвращает слабую надежду на то, что всё обошлось, но это так не соответствует торжествующим лицам мужчин, что Шедим не хочет верить. Она не дожидается Самаэля, вихрем оказывается у двери и дёргает её на себя. Юноша, не отставая, следует за ней, и в просторную комнату она вступают почти одновременно. Там, замерев напротив друг друга, в абсолютно одинаковых позах сидят Азраэль и Астарот. Даже оборачиваются на звук они одновременно, но тишину нарушает первым мужчина:
— Завидую преданности твоих друзей. Не представляю, что развернулось бы в Одиуме, реши ты держаться за власть всерьёз. Они вдвоём наверняка сожрали бы меня.
— Что значит «держаться всерьёз»? — угрожающе тихо интересуется Шедим.
Азраэль не поднимается. Она не надевает очки, и в её глазах, не укрытых стёклами, мелькает странное сожаление. Голос же звучит твёрдо, уверенно.
— Теперь уже нет нужды что-то скрывать. Мы с Астаротом никогда не были врагами. Он ведь говорил тебе об этом, да? — беглый взгляд касается лица Самаэля. — Астарот очень помог мне в прошлом, и год назад я поняла, что вновь нуждаюсь в его помощи.
— Он никогда не был на стороне Белиал? — перебивает Шедим, спрашивает так, словно предмета их обсуждения нет рядом.
— Верно. Это я привела его во дворец, и по моей просьбе он работал с Белиал. Мне нужен был человек, которому я могла бы доверять, и после того, как всё закончилось, я не стала рассказывать о его роли в происходящем. Это и помогло мне сейчас.
— Я понимаю твою злость, — обращается к Шедим Астарот, — но и ты пойми нас. Все эти протесты начались бы и без нас, а народ попросту не принял бы, если бы к власти пришёл человек, выбранный Азраэль. Они успокоятся лишь в том случае, если её место займёт тот, кто позиционирует себя её противником.
Шедим не находит слов для того, чтобы ответить. Астарот ошибается, она вовсе не злится. Место злости занимает отчуждение, разочарование, осознание долгой лжи. О причинах думать не хочется, искать оправданий не выходит. Спрашивает Самаэль:
— Кто ещё знал правду?
— Госпожа Кетев Мерири и господин Ваалвериф, — отвечает Астарот. — Ты ведь больше никого не ставила в известность?
— Если уж они не знали, — кивает в сторону выхода Азраэль.
Она не выглядит так, будто хоть сколько-то рада своей победе. Смотрит на Шедим честно, открыто, ждёт её реакции и получает именно того, чего ожидала:
— Столько времени, сил и жертв ради этого! — едко выплёвывает она. — Катись ты к чёрту, Азраэль, вместе со своим... Да со всеми! Терпеть не могу тебя, мерзавка!
Громкий удар двери завершает её речь. Самаэль провожает её взглядом, прикрывает глаза в миг, когда раздаётся хлопок, а после возвращает взор Азраэль и задумчиво растягивает буквы:
— Я ещё не определил своего отношения к этому, но я её понимаю.
— И я её понимаю, — соглашается Азраэль. — Вот только вопрос же не в доверии. Лучше я ошибусь и буду винить в ошибке себя, чем кто-то из вас, зная правду, захочет помочь и поступит неправильно.
В окнах особняка не раскидывается тот же вид, что был во дворце, и к застеклённой стене Азраэль приближается скорее по привычке, чем из необходимости. Складывает руки на груди, задумчивым взором скользит по верхушкам тёмных елей. На ветви опускается первый робкий снег, удивительный ранней осенью, и маленькие белые мушки вызывают в душе бывшей правительницы какой-то детский восторг. Она стоит спиной к остальным, и они не могут увидеть живых глаз, внимательно отслеживающих путь снежинок.
— Я бы хотела подарить этой стране то, чего желают её жители, под своим именем. Но главное ведь то, что в итоге они получат то, к чему стремились, даже если это будет осуществляться трудами моих противников. Если в истории необходим злодей, так и быть, я благородно сыграю его роль.
— Пытаешься убедить в этом тщеславную часть своей души? — беззлобно подшучивает над ней Астарот.
Азраэль не отвечает. Она продолжает следить за падающими снежинками, но совсем не пугается, когда тёплые руки обнимают её сзади. Спиной прижимается к груди, ощущает, как губы мягко касаются её волос. Впервые за год становится по-настоящему легко, и даже будущие трудности отчего-то кажутся несущественными, легко разрешимыми.
Что-то наконец изменилось.
***
Первый день после переворота проходит спокойно. Для Одиума это спокойствие непривычное, удивительное и тревожное. Поражённые тем, что результатов удалось достигнуть, жители страны впервые не выходят на демонстрации, ожидают заявлений власти. Астарот предусмотрительно молчит: не тянет время, но даёт жителям свыкнуться с переменами.
Спустя сутки ранним утром Азраэль стоит во дворе особняка. Резиденция Белиал мрачная и пустая, готовая к тому, чтобы вновь остаться заброшенной и всеми забытой. Остатки солдат, находившиеся во дворце, готовятся к отъезду. Вдалеке у своего автомобиля стоит Шедим, неодобрительно косится на Азраэль. Они не общаются с момента отречения бывшей правительницы, и Азраэль даёт время подруге, не настаивает и не пытается объясниться. Знает, что та сама всё понимает.
— Азраэль сказала, вы отправитесь в Экситиум, — произносит Астарот.
Самаэль оборачивается, слегка приподнимает брови и изучает чужое лицо внимательным взглядом. Их с Азраэль разделяет расстояние, и та не слышит разговора. Юноша не сразу отвечает:
— В самом деле? Я не спрашивал.
— Она всё ещё злится? — кивком головы указывает Астарот на Шедим.
— Она-то? Ты не представляешь, сколько она может злиться, — вздыхает Самаэль.
— Самаэль! — зовёт бывшая правительница. — Нам пора. Я свяжусь с тобой, когда мы будем на месте.
Последнее обращено к Астароту. Он кивает в ответ на чужие слова и долгим взглядом провожает удаляющиеся машины прежде чем сесть в автомобиль. Тихий звук мотора, и через несколько минут двор особняка опустевает. Ветер торжественно ударяет по листьям, взмывает выше, и в его звуке чудится мелодия скрипки.
Один год спустя.
Глухой ветер, равнодушный к стенаниям деревьев, нещадно ударяет по веткам. Вместо зелёной листвы на них лежат мягкие белые сугробы. Такие же раскидываются по обе стороне от прочищенной дорожки, но снег на тропинке всё же остаётся и скрипит при каждом осторожном шаге. Госпожа Кетев подхватывает липкий снег, скатывает из него снежок и прищуренным взором высматривает возможную жертву. Не находит — молочный меховой воротник Асмодей едва ли удастся заметить среди зимнего пейзажа.
— И что же, ты совсем ненадолго? — интересуется она, совсем не чувствуя того, как комок холодит пальцы, предупреждает. — Асмодей пока не хочет возвращаться в Одиум.
— Разве это удивительно? Я никогда не нравился ей, — улыбается собственному замечанию Астарот. — Ненадолго. Тут здорово, но дела не ждут. Разве что, перед возвращением хотелось бы встретиться с Азраэль.
— Это вряд ли, — женщина даже не старается сделать вид, будто сочувствует, — Азраэль в отпуске, на связь не выходит. Если ты задержишься на неделю, может быть, она к тому времени вернётся.
Она наконец замечает Асмодей. Делает выпад, и уже подтаявший снежок несильно ударяет в плечо девочки. Та, совершенно не ожидающая удара в спину, пугается, вздрагивает и озирается по сторонам. Среди множества жителей дворца, выбравшихся на прогулку, тяжело установить личность того, кто посмел нанести подлый удар.
— А что же Самаэль? — Астарот отворачивается от бывшей принцессы, чтобы она не заметила ребяческую улыбку.
— И Азраэль, и Самаэль в отпуске, — разводит руками госпожа Кетев. — Ничем не могу тебе помочь, я даже приблизительно не знаю, где они. Расскажи лучше о том, как дела в Одиуме? Что у этих прелестных девочек — Шедим и Нахемы?
Неподалёку начинается потасовка. Вельзевул бросает снежок в Асмодей, и та, посчитав, что и первый бросок принадлежал ей, не хочет слушать оправданий. Девочки падают в снег, размазывают капли воды по лицу и закидывают друг друга мокрыми хлопьями. Они пробираются под одежду, тают, вызывают дрожь и табун мурашек, шутливое недовольство.
— Нахема давно уже не появлялась во дворце, псы распущены, и ей приходится смиряться с новыми порядками. Со мной она работать не захотела, так что она больше не играет никакой роли в политике Одиума. Шедим не разговаривает со мной иначе, как по работе. Удивлён, что после всего произошедшего она захотела остаться. Если бы всё сложилось иначе, она стала бы прекрасной наследницей Азраэль.
— Всё сложилось так, как должно было, — беглый взгляд в сторону Астарота выходит необычайно мудрым. — Мальчики совсем истосковались по работе. Может быть, тебе стоит забрать их, пока Самаэль не вернётся?
— Боюсь, что они не захотят, — речь Астарота сопровождается тихим смешком. — Неужели они так быстро надоели тебе?
— И Азраэль, и её друзья всегда будут желанными гостями в нашем дворце, — серьёзно отвечает Кетев, хотя догадывается, что её собеседник шутит. — И тебя это тоже касается. Тебя не беспокоит Белиал?
— Она строго соблюдает контракт, — машет головой Астарот. — К тому же, сейчас даже ей не добраться до Азраэль. Но я слежу за ней.
Победа в схватке безоговорочно присуждается Асмодей. Она поднимается, после протягивает руку Вельзевул и помогает девочке встать. Отряхивает одежду той от налипшего снега, наконец замечает Кетев и быстро шепчет что-то подруге. В ответ она торопливо кивает. Мгновение спустя Асмодей уже несётся по сугробам, проваливаясь в снег, не замедляется и на бегу ныряет в крепкие объятия. Астарот удостаивается лишь неприязненным взглядом.
— Здравствуй, принцесса, — негромко обращается к ней Астарот. — Где твоя сестра?
— Да кто же её знает? — пожимает плечами Асмодей. — Она может быть где угодно. Вдруг они с Самаэлем вдвоём на пустом катке...
Представить Азраэль — всегда серьёзную, властную и в меру саркастичную, отдыхающей сложно. Даже при том, что Астарот к ней ближе многих, она редко умела веселиться и почти никогда не выглядела беззаботной. Её детство закончилось где-то там, где был жив отец, и неудивительно, что Азраэль почти ничего не помнит о том времени и ещё меньше говорит.
***
— Будут ли ещё приказы, моя госпожа? — почтительно спрашивает мужчина.
Белиал пожимает плечами, поправляет дорогую ткань, накинутую на плечи, и через зеркало сталкивается со взглядом красивых голубых глаз. Их холодный свет отталкивает любого, и не каждый поднимает глаза в присутствии советника правительницы, но Белиал насмешливо улыбается, и злой блеск пропадает, оставляя место сдержанному восхищению.
— Нет, больше ничего.
— Прикажете заняться поисками Вашей дочери? — спрашивает мужчина, заранее зная ответ, и собеседница его не удивляет:
— Нет, — качает головой она. — Она наверняка находится где-то в Экситиуме, а туда нам с тобой дорога закрыта. Остаётся лишь ждать. Она провела нас.
— Вы счастливы? — скорее утверждение, чем вопрос.
— Настолько, насколько может быть счастлив родитель, ребёнок которого проявляет непокорность и своеволие, — с сожалением вздыхает Белиал. — Мне очень жаль её. Сегодня этот мальчишка с ней, а завтра нет, и ей придётся вернуться ко мне. Доверять людям нельзя, а она этого не понимает.
Белиал разворачивается, делает шаг навстречу и лёгким, почти невесомым движением убирает с мужественного лица упавшие волосы. Её внимательный взгляд скользит по старому шраму, оставленному на лице, и в памяти всплывает его история.
— Но Вы доверяете мне, а я доверяю Вам, — вкрадчиво напоминает мужчина.
— Мы с тобой не люди, мы гораздо хуже, — горько усмехается Белиал. — Идём. Мои подданые желают праздника, и я не могу позволить себе портить его своим отсутствием.
***
Вместе с табачным дымом из лёгких вырывается раздирающий кашель. Азраэль душит его в себе, убирает от лица кисть, в пальцах которой зажата сигарета, и, щурясь, вглядывается в прочный лёд, на котором острые лезвия коньков оставляют тонкие следы. Слабо усмехается, поднимает взгляд выше и встречается с усталым укором в серых глазах. Самаэль опережает её вопросом:
— Сколько ещё прикажете ждать, моя госпожа? Нехорошо нарушать собственные обещания.
— Сколько же в тебе нетерпения, — вздыхает Азраэль и движением пальцев метко отправляет остаток сигареты в урну. — Терпеть и ждать — очень важное умение, ты разве не знаешь?
— Вопросы о моём терпении должны были появиться у тебя гораздо раньше, — напоминает юноша, отталкивается и медленно приближается туда, где лёд огорожен невысоким забором. — Например, когда я нарушил твой приказ и вернулся во дворец. Ох и устроила ты мне тогда!
— Заслуженно, — коротко отзывается Азраэль.
Она стоит по другую сторону забора, опираясь на него локтями. Самаэль наконец оказывается рядом, копирует её позу, но руки расставляет шире, заключая чужие между своими. Чуть наклоняется вперёд, и их лбы мягко соприкасаются. Юноша говорит без скрытых упрёков, относясь внимательно к желаниям Азраэль:
— Нам необязательно оставаться тут сегодня, мы можем вернуться в другой день, если ты захочешь.
Уходить, отказывать ему не хочется. Не потому, что открытая забота заставляет ощущать биение собственного сердца, конечно нет. Потому что с ним впервые в жизни хочется не думать о делах и заботах, заниматься тем, на что раньше не было бы времени или желания. Безрассудно, а раньше и вовсе недопустимо отключить телефоны и исчезнуть ото всех. Остаться вдвоём на катке, когда мягкие снежинки то и дело заставляют часто смаргивать. И без лишних мыслей наслаждаться тем, как раздвигаются в улыбке губы.
— Хочу сегодня, — качает головой Азраэль. — И в любой другой день, когда захочешь ты. Только постарайся не уронить меня, ладно?
— Я не сделаю тебе больно, — уверенно отвечает Самаэль, когда девушка нерешительно наступает на лёд. — Я очень хочу, чтобы ты верила мне.
Два коротких предложения, но Азраэль понимает, что юноша говорит не только о коньках. Совсем не о коньках. Она двигается осторожно, вверяя себя в сильные руки, улыбается, но глаза остаются серьёзными, когда она на выдохе произносит:
— Я верю, — и тоже не о коньках.
Говорить совсем не хочется. Молчание привычное, родное, уютное. Понимать друг друга удаётся без слов. По коротким взглядам, ласковым улыбкам, жестам, о значении которых не приходится догадываться. По тому, как Самаэль ведёт Азраэль, и она следует за ним. Доверяет на самом деле, искренне, без сомнений.
Без падений не обходится. Азраэль ощущает, как из-под ног уходит земля, испуганно втягивает в себя воздух, но у самого льда замирает, удерживаемая сильными руками. Самаэль осторожно опускает её на лёд, так, чтобы не было больно, сам садится рядом и смотрит на девушку, пока та зачарованным взглядом гипнотизирует небо.
— Удивительно красиво, — делится она. — Такое чистое и глубокое небо. В твоих глазах я тоже вижу россыпь звёзд. Все твои мысли, мечты, желания и стремления. Это очаровательно, и я рада, что ты позволяешь мне видеть это.
Самаэль каждое чужое слово впитывает. Едва ли не впервые с Азраэль не находит, что ответить, но знает, что ответ ей не нужен. Юноша поднимает голову вверх, осматривает такую же россыпь звёзд, как в его глазах, и указывает Азраэль рукой вправо, торопливо произносит:
— Смотри, падает звезда. Загадывай скорее желание.
Не хочется даже думать о том, что все звёзды на своём месте, а в небе проносятся вовсе не они. Азраэль поворачивает голову туда, куда указывает рука, замечает движение и одними губами шепчет желание. То, что давно формировалось внутри, но только теперь приобрело форму окончательно. Желание загадывает и Самаэль. И, может быть, Азраэль только кажется, но почему-то она думает, что их мысли были очень похожи.
