🦋
Его дом находился на удалении от других бабочек. Разные биочасы делали их несовпадающими по режиму, так что, не желая терпеть галдёж во время дневного сна, Минхо поселился как можно дальше от всех. Его это устраивало. Вечером, после заката, он покидал свой дом, отдохнувший и готовый искать какие-нибудь намёки на солнце в кромешной тьме. Всё же, каждый мотылёк ищет для себя что-то, несущее свет. Поиски, правда, походили на обычные полёты среди закрытых бутонов цветов и блаженной тишины, ставшей его единственной компанией. Как бы Минхо ни любил сидеть дома, по ночам он практически всегда старался улететь подальше от знакомых пейзажей. Сидел на медленно остывающих камнях у пруда, собирал незнакомые другим бабочкам нектар и пыльцу с ночных цветов. Сегодня, правда, он сумел долететь только до пруда. Лето почему-то решило притвориться осенью и подкидывало небывалый холод в вечернее время. Бабочки от такого моментально могли впасть в спячку, но Минхо неплохо справлялся с подобным. При желании он просто мог укрыться крыльями и использовать их вместо всех покрывал. Однако сегодняшняя ночь оказалась настолько суровой, что его надолго не хватило. Обогнув пруд, он собрал совсем немного провизии на ближайшие дни, а потом поторопился домой, чувствуя, как холод начинал пробираться под воротник рубашки. В такую погоду стоило пренебрегать своими биоритмами и отдыхать дома. Возможно, он потратил бы это время на плетение никому не нужных украшений из стеблей. Украшения. Хм, это звучало, как хороший план для этой тихой и холодной ночи. Минхо прижал к себе сосуд с нектаром, постепенно удаляясь от пруда и более тёмной части леса. Его собственный дом находился между прилеском и полями, где жила большая часть дневных бабочек. Это позволяло ему не особо слышать соседей, но и не отделяло его жизнь от них целиком. К сожалению, им порой приходилось взаимодействовать, ведь в поселении бабочек жили ещё мастера-шмели и очень ушлые стрекозы, меняющие нектар на весьма полезный хлам. Почему-то к этим видам у бабочек претензий особо не было, они прощали шмелям их полосатость, а стрекозам хамелеонные переливы. От одного воспоминания о таком лицемерии Минхо фыркнул себе под нос и резко снизился, намереваясь просто спрыгнуть на балкон с крыши. Ночь же только набирала силу. Все живые существа торопливо прятались в домах, боясь такого опасного времени, даже вездесущие сверчки не переругивались под окнами. Можно было предвкушать одну из самых мирных ночей на свете. Если бы не пара смутивших Минхо вещей. Во-первых, он никогда не оставлял дверь приоткрытой в своё отсутствие. Во-вторых, в передних окнах определённо виднелась чья-то тень. «Крылья в одно место затолкаю» — мгновенно разозлился мотылёк, уверенный, что это снова молодняк бабочек решил устроить испытания на храбрость. Эдакое развлечение у новоявленных дневных, смотайся в дом к жуткому мотыльку-монстру, стащи у него клок пуха и сбеги. Минхо не считал, сколько поджопников раздал за всё время, но навык в этом определённо приобрёл. Посередине комнаты сидела бабочка. Это было понятно только по силуэту, почему-то, в доме казалось так темно, что разглядеть чужое лицо Минхо не смог при всём желании. Однако знакомой формы крыльев, тонкого, дрожащего телосложения и испуганного ойканья оказалось достаточно, чтобы заставить мотылька разочарованно взмахнуть крыльями. Он искренне считал, что череда издевательств закончилась. — Пошёл вон, — как можно более холодно сказал юноша, ставя нектар на стол у двери. Он был готов даже комично порычать, если бы это ускорило исчезновение чужака из его дома. Незнакомец крупно вздрогнул, сложил крылья в напряжении, но с места не сдвинулся. Да как он смеет— — Пожалуйста, простите, — послышался дрожащий, тихий голос. Минхо нахмурился, не понимая, почему бабочка звучала такой отчаянной. Она словно металась у себя в голове, одновременно и опасаясь нахождения тут, и продолжая сидеть на полу, будто имела на это право. — Я сказал— — Это случайность, — выпалил парнишка, вкладывая в свой голос последние силы. Мотылёк и слушать не желал, делая несколько шагов, чтобы взять пацана за шкирку, привычно выпнуть за пределы дома, а потом нервно привести в порядок свою комнату, но... Но у бабочки на лице неожиданно оказались слёзы. Выглядело так, словно, он плакал уже некоторое время, ещё до прихода Минхо. Что не так с этим дневным? — Я не хотел вторгаться в Ваш дом, но не рассчитал время и оказался ночью снаружи. Пожалуйста, не выгоняйте, я очень боюсь, что отключусь прямо там. Минхо сжал губы, внутренне борясь с тем, чтобы не выгнать этого недотёпу. Почему его должно волновать здоровье какой-то незнакомой дневной бабочки? Никто из них никогда бы не побеспокоился о нём, даже были бы рады обсудить то, какие же недалёкие эти мотыльки. Но на улице действительно опасно для такого слабого существа, как он. Минхо не опасался за свою жизнь, прекрасно ориентируясь в темноте и пугая врагов своими крыльями. А парнишку вполне могли и сожрать. Видя тень замешательства на чужом лице, бабочка только больше сжался, спрятал крылья и овальное лицо в коленях, не переставая мелко дрожать. Запоздало до мотылька дошло, что дверь всё ещё распахнута, а его незваный гость во много раз чувствительнее к сквознякам. Он его выгонит. Определённо. Грубо накричит, поднимет за тонюсенькую ткань свитерочка и выкинет из дома, пожелав какой-нибудь гадости. — Уйдёшь с рассветом, — сухо бросил Минхо, захлопнув дверь позади себя. Он не варвар и не садист. Какими бы противными ни были бабочки, даже они не заслужили так страшно и рано умирать. Гость, казалось, удивился ответу больше, чем сам Минхо. Теперь можно было затопить печку, осветить комнату и заняться какими-нибудь бытовыми делами, потому что плести венки при бабочке Ли не стал бы никогда. Они обязательно засмеяли бы его рукотворные украшения, непохожие на то, что любили носить дневные. Вид на огонь заставил мотылька издать удовлетворённый вздох. Может, он ещё не нашёл свой свет, но от вида пламени или светлячков всегда замирал, переполненный восторга. Привыкшим к солнцу существам не понять всей красоты света. — Спасибо, — на грани слышимости прозвучало из-за спины. Минхо аккуратно прикрыл пламя заслонкой и обернулся, немало удивлённый воспитанием незнакомца. То ли он окончательно одичал, то ли этот парнишка поразительно вежлив. Чего Ли ещё более не ожидал, так это глубокого, синего оттенка у этой бабочки. Мотылёк решил было, что это огненные блики пошутили над его зрением, но нет. Взлохмаченные ветром волосы, с благодарностью смотрящие глаза-бусинки, и крылья, раскрывшиеся навстречу теплу — такого изумительного цвета Минхо не видел никогда. Будто кто-то собрал всю красоту его ночных прогулок и поместил в одно существо. Как среди пёстрых, болезненно ярких бабочек мог появиться кто-то, похожий на самую красивую ночь? Сморгнув свой первоначальный шок, Ли постарался выдохнуть спокойно. Бабочка робко переползла к печке, видимо, всё ещё стараясь согреться после непривычного ледяного ветра. Несмотря на то, что на нём было какое-то подобие полосатого свитера, выглядел он очень легко одетым. Рубашка мотылька плотнее, чем весь гардероб этой бабочки. Стараясь не выглядеть взволнованным, Минхо присел на расстоянии от парнишки. Могло показаться, что он сделал это, чтобы тоже погреться или, может, понаблюдать за гостем. Но Минхо после недолгой внутренней борьбы накрыл парнишку своим крылом. А выглядел сам так недовольно, будто попробовал нектар пионов, которые терпеть не мог. Бабочка от такого незамысловатого действия ойкнул и опустил собственные крылья, позволяя пушистому, белому полотну накрыть свои плечи. Настолько интимные жесты можно было считать ухаживанием, но их ситуация имела иной контекст.🦋
Проснувшись перед наступлением сумерек, Минхо не сразу понял, почему у него так болело всё тело. Со старческим стоном ему удалось сесть на полу, который с какой-то стати сегодня служил спальным местом. Оглядевшись, Ли ещё больше удивился тому факту, что на нём плед, а под головой одна из кроватных подушек. Следов Джисона не наблюдалось. Скорее всего он проснулся раньше, как и положено дневным бабочкам, а Минхо проспал всё своё свободное время, даже не ведая, что мог натворить этот странный гость в одиночку. Вау, он и вправду покинул дом с рассветом, даже укрыл Ли одеялом перед уходом. Странная доброта для бабочки, но, что если— Нектар стоял на столике нетронутый. Минхо выдохнул и передумал злиться. Можно было бы забыть всю эту ситуацию, как страшный сон, в котором ему пришлось добровольно пообщаться с бабочкой в Своём же доме. В любой другой день его бы передёрнуло от такой идеи. Но сейчас почему-то не хотелось так категорично плеваться ядом или судорожно начинать генеральную уборку. Дурацкий Джисон. Сломал ему голову своей вежливостью. Хоть бы что-то обидное напоследок сказал, жить было бы легче! Ну, ничего, Минхо всё равно забудет его уже через пару часов, в конце концов, надо и делами заняться, и печку почистить и... Минхо думал про Джисона, стирая вещи в большой бадье на балкончике. Разноцветные переливы на мыльных пузырях почему-то напоминали блики на синих крыльях. Минхо развешивал стирку на улице, мысленно пережёвывая все фразы бабочки. Да не бывает таких вежливых! Он точно был тут на спор, просто испугался хамить. Минхо налил себе в стакан вчерашний нектар и выпил с самым кислым выражением. Его одичалость вышла на новый уровень и теперь любые социальные контакты становились событием. Вон, весь вечер не может забыть "твоими крыльями можно укрыть солнце". От одного воспоминания о том, как Джисон сказал это, где-то внутри Минхо расцветали такие букеты, что бабочкам и не снились. Правда, ему такое душевное тепло категорически не понравилось. Мотылёк метафорически размахивал руками, прогоняя непрошенный образ гостя из головы, однако мозг настолько помешался, что теперь ему даже мерещился голос Джисона, зовущий по имени. — Минхо? Или не мерещился. С удивительной для самого себя прытью Минхо вскочил из-за стола, хмурясь и понимая, что за дверью действительно стоял Хан. Второй раз отговорки про холод не сработают, сейчас ещё даже солнце не село. — Что забыл? — голосом он старался показать своё негостеприимство. И плевать, что именно Минхо вчера укрывал этого недотёпу крылом. — Я хотел тебя отблагодарить, а то скоро снова стемнеет! — Ты хотел что? — мотылёк аж дверь приоткрыл, выглядывая наружу с замешательством. Лучше бы он этого не делал. Стоило забаррикадироваться навсегда. От мира, бабочек, и, особенно, Джисона, вылезшего из кошмарного сна социофоба. Хан стоял на пороге его дома с огромной банкой нектара, перевязанной комично большой лентой. Минхо не мог представить, чтобы тонкие руки Джисона смогли затянуть такой роскошный бант, но бабочка даже стеклянную ёмкость держал уверенно. — Отблагодарить, — Джисон обезоруживающе улыбнулся, а мотылёк завис ещё сильнее. При дневном, отвратительно ярком свете, бабочка выглядел ещё прекраснее, чем в ночи. Синий цвет стал насыщенным, тонкие перепонки в крыльях слабо просвечивали, выделяя каждую жилку. Встретившись взглядом с парнишкой, Минхо как-то испуганно икнул и захлопнул дверь, глядя на неё с немым ужасом. — Нет, спасибо. — Так ты не взял его, чего спасибо?! — Хан аж возмутился, попытавшись дёрнуть за ручку, но Ли потянул её на себя, не позволяя открыть дверь. — Не надо никаких благодарностей, у меня аллергия! — На нектар?! — На тебя! — Почему ты притворяешься, что злишься? Я же пришёл к тебе с хорошими намерениями! Не хочешь разговаривать, так хоть подарок возьми! Ты, вообще-то, мне жизнь спас. Судя по звуку, Джисон поставил банку на пол и немного отошёл. Минхо решил, что самым лучшим решением будет дождаться его ухода, поэтому сам не пошевелился. Сердце грохотало так громко, что, казалось, было слышно даже на улице. Ладонь, лежащая на дверной ручке, чуть дрожала, как и пушистые крылья, сложенные за спиной. Минхо не хотел признавать, что происходящее его взволновало. Словно годами выстроенную стену обошли сбоку, решив, что никакие преграды не помешают заговорить мотыльку и бабочке. Абсурд. С тяжёлым вздохом Хан всё-таки покинул балкончик, догадавшись, что при нём эта дверь так и не откроется. Доброта Минхо была единоразовой акцией, больше он на такое никогда не пойдёт. Слишком много стресса для того, кто не привык говорить больше двух слов в день. "Не начало дня, а безобразие" — ворчливо подумал мотылёк, а потом открыл бедную, непривыкшую к таким сменам настроения, дверь. — Попался! — воскликнул Джисон, резко накидываясь на ошалевшего парня и сбивая того с ног. Хитрец знал, что Минхо крыльями размахивал шумно, тяжело, поэтому и от других ожидал похожего. А тонкие, шустрые крылья бабочек могли и вовсе не издавать звуков во время полёта. Поперхнувшись собственным вскриком, Минхо приземлился на уже родной пол, а Джисон, как главный ловкач, шлёпнулся аккурат сверху, не забыв айкнуть и извиниться. — Ты ненормальный, — прохрипел мотылёк, получив острым локтём по ребру. Лучше бы Джисон попытался прикончить его всерьёз, чем из благих намерений. — Кто не примет благодарность, тот от неё и падёт. Привет, кстати, — бабочка немного поёрзал и улыбнулся шире прежнего. При взгляде на то, как забавно растягивались чужие щёчки от улыбки, Минхо взвыл. Как ему отменить синий цвет?🦋
Избавиться от Джисона, если он того не хотел, оказалось просто невозможно. Минхо не смог выпнуть его из дома, только обворчался, что Хан сам синий и мотылька теперь синяками раскрашивать вздумал. Раз образ грозного отшельника был сломан, пришлось доставать стаканы и пить притащенный бабочкой нектар. Оказалось, что они оба никогда не пробовали несвойственный их времени суток напиток, так что всё перешло к незапланированной дегустации. Джисон его вообще не боялся. Минхо было непривычно разговаривать с кем-то так, с глазу на глаз, без какого-то барьера из осуждения и ярлыков. Хан твердил, что его сородичи просто невозможно глупые, раз отвергали мотыльков из-за их цвета. Самому Джисону жилось не слаще. Находились те, кто считал его синеву излишне тёмной, почти проклятием для дневной бабочки. Минхо согласен с тем, что сородичи Джисона глупые. Нельзя говорить гадости про столь красивых существ. Хану он, конечно, свои мысли не озвучивал. Топился в стакане с нектаром дневных цветов, периодически поглядывая на эмоционально болтающего Джисона. Они виделись всего во второй раз, но это почему-то не ощущалось неловко. Хана было интересно слушать, он эмоционально взмахивал руками, забавно корчил рожицы, рассказывая про своих соседей с вырвиглазно-розовым стилем, а потом и вовсе откинулся на стуле, вздохнув, что хуже стереотипов могут быть только эстетические требования. — Вот у всех же есть хобби? Почему, если я бабочка, то обязательно должен петь, танцевать, рисовать или целыми днями торчать у единственного на мой квартал зеркала? Ни одна форма крыльев не может диктовать мне, чем увлекаться! — А чем ты занимаешься, если не самолюбованием? — Минхо покосился на Джисона, подозревая, что ему чего-то не договорили. Если так послушать, Хану и дела нет до своей красоты, но разве он мог бы тогда выглядеть так? — Я коллекционирую камни, — гордо нахохлился парнишка, поднимая нос едва не до потолка чужого дома. Минхо не сдержался и от смеха очень неосторожно хрюкнул, заставив Джисона мгновенно вспыхнуть в негодовании. — Вот! Ты тоже не понимаешь! Почему никто в этом мире не смотрит себе под ноги?! То, что мы летаем, вовсе не значит, что нужно игнорировать мир ниже линии полёта. Между прочим, их можно использовать в самых разных целях: прозрачные позволяют разжигать огонь с помощью солнца, некоторые достаточно твёрдые, чтобы разрезать другие камни, а самые обычные вполне сойдут за орудие против небольших птиц! — Нет, я не хотел смеяться над твоим хобби, — мотылёк поднял ладони в знак примирения, — просто я не знал, что есть бабочки, которых волнует мир дальше своих крыльев. — Как будто кроме них нет ничего интересного в жизни, — Джисон радостно фыркнул и отпил из своего стакана, удовлетворённо жмурясь, — такие разговоры для меня, как порыв ветра в полный штиль. — Или как солнечный блик ночью. — Это странно, да? — вдруг спросил Хан, успокаиваясь и переставая размахивать конечностями с амплитудой семян-вертолётиков. — Что? — То, что я так к тебе ввалился во второй раз, сижу, надодедаю со своей болтовнёй. У тебя ведь и свои дела есть? Минхо на несколько мгновений задумался. Были ли у него серьёзные планы на вечер? Вряд ли. Хотел ли он соврать, чтобы выпроводить Джисона? — Нет, — выдохнул мотылёк, отводя взгляд, — если в следующий раз ты не будешь ронять меня на пол, то всё в порядке. У Джисона в глазах заплясали блики закатного солнца. Как, чёрт возьми, можно не засмотреться на его искренний свет? — В следующий раз, — бабочка солнечно улыбнулся, разрушая последние стены внутри Минхо. Когда-нибудь он ведь пожалеет об этом? Впадёт в осеннюю спячку с привкусом сожаления? Их разговор продлился почти до самых сумерек. Джисон рассказывал про свою коллекцию, а Минхо слушал и слушал, протирал вымытые совместно стаканы и переливал Хану в небольшую баночку нектар ночных цветов. Было что-то греющее в том, чтобы желать кому-то спокойной ночи, а в ответ слышать смущённое: "До завтра"🦋
С каждым разом принимать тот факт, что он думал про Джисона, становилось всё легче. Минхо всегда много думал. Невозможно не погружаться в свои мысли, оказываясь для себя единственным собеседником. Он мог шуточно спорить с собой, долетит ли до незнакомой части леса в лунном свете, ворчал на свою глупую голову, вымочив ноги в озерной воде, а порой и вовсе намурлыкивал себе под нос бессмысленные песенки, занимаясь плетением ободков из стеблей. Теперь в его собственном внутреннем мире почему-то появился кто-то ещё. Странное ощущение, щекочущее в груди и заставляющее его уши предательски краснеть, если он пытался это отрицать. Учитывая то, что на светлой коже румянец проявлялся в разы быстрее, скрывать это было трудно. Единственной сложностью было то, что их часы бодрствования совершенно не совпадали. Джисон очень старался прилетать попозже, но всё равно оказывался в доме Минхо, когда тот едва проснулся. Наверное, бабочка уже привык видеть его помятым после сна, заваривающего им чай — на завтрак и ужин одновременно — а мотылёк свыкся с тем, что тишина отныне бывала только в самое позднее время ночи. Джисон, конечно, храбрился. Убеждал, что ему ну совсем-совсем не страшно возвращаться домой перед сумерками. Примерно так же Минхо мог бы убеждать, что ему всё равно, вернётся ли Хан домой в целости. И это вовсе не мотылёк провожал бабочку почти до начала жилых кварталов. Он никогда бы так не делал. Делал. Улетал по своим делам в лес, только убедившись, что Джисон в безопасности, а напоследок получал застенчивую улыбку и чужую ладонь, машущую ему в прощальном жесте. Когда-нибудь это внутреннее цветение достигнет конца. Или апогея. Что должно быть после — Минхо себе думать запрещал.🦋
Порой Джисон прилетал уставший и недовольный. Вместо эмоциональной болтовни на всемирные темы можно было услышать почти мотылёчное ворчание на то, что при раздаче ума на бабочках знатно отдохнули. Он рассказывал про то, как цапался в родном райончике с другими бабочками, особенно с теми, которые поняли, куда он улетал прямо перед сумерками. Такие новости разносились быстро, так что теперь не было ни одной хижины, где бы не трещали про этих двоих. — Разве они не перестанут так с тобой общаться? — задумчиво протянул Минхо, жуя салат в качестве завтрака. Прошли времена, когда он мог проснуться к полуночи, не сумев победить лень и любовь к тёплой постели. Сейчас из-за почти каждодневных прилётов Хана он вставал так рано, что сам был удивлён. В иных ситуациях он бы просто заперся на всю ночь, ворочаясь в полудрёме и игнорируя то, что спать и днём, и ночью, как-то многовато. — А то мы были лучшими подружками, — крылья Джисона раздражённо встрепенулись, а сам он закатил глаза. На такую показательность мотылёк смог только хрипло рассмеяться. Это было забавно. Хан словно сам озвучивал часть его мыслей. Наверное, поэтому Минхо так быстро смирился с тем, что у них какое-то странное приятельство, — если бы не ночь, я бы давно сбежал отсюда. Не представляю, как ты столько времени терпишь их. Минхо замер, так и не попав вилкой с салатом в рот. Ну да, Джисон вряд ли был свидетелем тех гневных тирад, которыми болел ещё-совсем-зелёный-Минхо. Он не знал, насколько мотылёк не терпел это всё. — Если бы я ушёл...— юноша положил вилку на край тарелки и тяжело вздохнул, — разве это не сделало бы меня прогнувшимся под них? Будто я согласен с тем, что они могут выгнать любого, кто не соответствует их требованиям. Будь на моём месте кто-то другой, он обязательно бы плюнул и ушёл. Но я всё ещё здесь, потому что верю, что моё место определяется мной, а не ими. Да и пейзажи тут. Красивые. — Это так...— бабочка облизнул пересохшие губы, — смело?...Я бы не вынес жить среди них, зная, что где-то есть место, где меня бы поняли лучше. — Это бы только подтвердило, что мне нужно одобрение извне. Может, они и попортили мне самомнение, но я стараюсь бороться с этим. — Отшельничеством? — Джисон хихикнул. — Поуважительней к тем, у кого вилка в руках, — пригрозил ему мотылёк, насупившись без какой-либо злобы.🦋
Открываться кому-то для Минхо невероятно сложный процесс. То, что он пустил Джисона к себе в дом — скорее исключение. У Хана просто добрая харизма, он при всей своей неусидчивости вполне мог вести себя тихо, не мешать и не раздражать сонного мотылька. А разговоры с ним и вовсе обладали какой-то чудесной силой, даря хорошее настроение на всю ночь. Бабочка не так давно показывал ему часть своей коллекции камней. Джисон определённо был сильнее, чем могло показаться, раз его тоненькие крылья и руки смогли унести целый мешок минералов. О, какая это была лекция! Минхо ни черта не знал о камнях, кроме того, что они, вроде как, твёрдые. И малоподвижные. Ему с огромным энтузиазмом продемонстрировали самые разные породы от крошечных, меньше фаланги пальца, образцов, до внушительных кусков с голову Джисона. Бабочка был взбудоражен тем, что может с кем-то поделиться своей страстью. А камни и вправду оказались интересные. Некоторые переливались, будто капельки воды на солнце, другие светились в темноте, вызвав у мотылька искренний восторг. А ещё одни выглядели так, словно их красил какой-то очень умелый художник. Не зря Хан гордился своей коллекцией. Один из камней оказался тем самым "лунным камнем", о котором Минхо уже слышал. Что ж. Если бы с Луны и вправду падали камни, это была бы её самая красивая часть. От переливов на гладкой поверхности — Джисон поделился тем, что сам полировал её — мотылёк не мог отвести глаз. Голубоватые блики напоминали ему и тёплые ночи, в которых он отдыхал сердцем, и проблески луны на озере, когда он наблюдал за обычно спокойной гладью, и одну очень неугомонную бабочку, чьи крылья на свету давали такие же чарующие рефлексы. — Я оставлю его тебе. Ты должен видеть, на что похож в моих глазах, — почему-то шёпотом поведал Хан, улыбаясь со всей свойственной ему честностью. Когда с ним говорили столь искренне, Минхо не мог не ответить. Не нашёл в себе никакого повода позлиться или разочароваться. Джисон свалился на его голову непрошенным шумом в доме, а остался каким-то сладким послевкусием после каждой новой встречи. Большие, белые крылья тихонько задрожали, пока Минхо поджимал губы. — Я бы...тоже показал тебе, чем люблю заниматься. Если тебе это интересно. — Хочу узнать больше всего на свете, — активно закивала бабочка, усаживаясь на чужой кровати с полной готовностью. Джисон уже делал несколько раз предположения по поводу того, какие хобби подошли бы Минхо. Он рассуждал о книгах, которые слишком трудно достать, о садоводстве, о строительстве или вязании. Потом он хихикал, что мотылёк может втихаря заниматься макияжем, но Ли метко кидался в него подушками и декоративными вазочками из коры. Вреда те не несли, а Джисон на горящие от смущения уши только звонко смеялся. Каково же было удивление бабочки, когда из тёмного чулана была вытащена целая коробка изящных, плетёных украшений. Высушенные и застывшие с помощью смолы изделия походили на дорогую работу мастера, но никак не хобби, спрятанное в глубине дома. Подняв витиеватый браслет, украшенный крохотными янтарными вкраплениями, Джисон раскрыл рот и посмотрел на Минхо с нескрываемым обожанием. Его крылья подрагивали от восторга, а сам он рухнул на колени, продолжая откапывать в коробке всё новые украшения. — Клянусь своей коллекцией, в округе нет никого с более золотыми руками. И ты прячешь от бабочек такое?! Минхо, о тебе уже должны кричать все цикады мира, это достойно стать эталоном красоты среди украшений! — с этим возгласом Хан нацепил себе на голову ободок-корону, с которой свешивались сухоцветы на самодельных цепочках. Сдалась Минхо эта слава и эти эталоны. Он смотрел на пищащего в удивлении парнишку и сам тайком улыбался. Как же Джисону шло всё созданное его рукой.🦋
В ответ на лунный камень Хану подарили серьги с прозрачными вставками, переливающимися, как целая сотня бабочек. Джисону даже показали зеркало, которое до этого стояло в углу, укрытое пледом. Удивительно, что вездесущий камнелюб так и не обратил внимание на этот предмет интерьера. Красовался перед зеркалом он очень профессионально. Как и положено бабочкам, кружился и не забывал кокетливо улыбнуться. Будь Минхо кем-то из дневных, обязательно бы влюбился. Невозможно не. Но он стоял поодаль. Старался не попадать в отражение, чтобы, не дай бог, не увидеть то, насколько он бледный по сравнению с поцелованным солнцем Джисоном. Пусть он и белый, но ощущал себя тенью в свете этой красивейшей бабочки. Ему нравилось любоваться им. Нравилось рассматривать, когда Джисон не замечал. Нравилось просто восхищаться благородным синим, достойным любых похвал сородичей. Всех его раздумий не хватало на то, чтобы поддерживать эту ложь внутри своей же головы. Лунный камень он рассматривал до тошноты долго. Искал в его бликах своё потерянное с годами отражение. Может, даже силился вспомнить, о чём были его мысли в те времена, когда он смотрел в зеркало из принципа. После ухода Джисона на стекло вновь легла тяжёлая ткань. Минхо мельком заметил в отражении своё крыло, но это не принесло ему ожидаемой боли. Крылья он видел и так, а лицо он не успел рассмотреть. То ли не хотел, то ли боялся. Врать о своей внутренней силе легче, чем быть сильным. Но рядом с Джисоном ни слабым, ни сильным быть не приходилось. Они просто существовали в одном пространстве, не разделяя то, что у них разные крылья, разные цвета или режимы дня. Вещи, столь обычные для всех других существ, ощущались трепетно особенными для них двоих. Это ощущение трепета Минхо и попытался сохранить, за несколько ночей смастерив из лунного камня кулон. Совсем простенький внешне, но такой ценный для него самого, что на мгновение даже появился соблазн посмотреть в зеркало. Просто чтобы убедиться в том, насколько красиво всё, что связано с Джисоном.🦋
Дни становились неумолимо жарче. Хан жаловался, что не мог вылетать на улице при солнце, потому что кому-то уже обожгло крылья и кожу по неосторожности. Бабочки, конечно, обладали определённым иммунитетом к солнечным лучам, но опустившаяся на поля жара добивала даже ночного Минхо. Он просыпался посреди дня, мокрый от того, что просто пошевелился во сне. Когда ты обладатель крыльев с некоторой пушистостью, спать в жару и вовсе наказание. Мотылёк не высыпался хуже прежнего, вставая чуть ли не после полудня и с подслеповатым прищуром обливая себя водой в банной комнате. Нектар в рот не лез с такой погодой, что говорить про еду плотнее. По ночам Минхо уже даже не гулял. Скорее торопливо пополнял запасы еды, а потом весь остаток темноты летал по лесным тропинкам, набирая скорость, неизвестную дневным бабочкам. Так он мог хоть как-то охлаждаться, обдуваемый ветром во время полёта, и после таких марафонов спать получалось крепче обычного. Такие перепады мешали им с Джисоном встречаться. Измученный жарой Хан не мог доползти до жилища мотылька, а сам Минхо к бабочкам не совался без причины. Незаметно не пролететь, а лишние разговоры ему и даром не нужны. Впервые за столько дней тишина в доме показалась новым видом пыток. Ли безучастно ковырялся в тарелке за завтраком, не слушая последние новости из мира, никто не путал банки, то и дело забывая возвращать Минхо его драгоценную посуду, некому было кинуть ложкой в ответ на какую-нибудь глупую шутку. Покой, столь желанный им ранее, вдруг стал горчить и портить настроение. Ли вертел между пальцами кулон, как единственное напоминание о том, что он всё ещё не один. И что вся эта история вовсе не выдумка одичавшего от молчания мотылька. Готовясь ко сну, Минхо надеялся, что через пару дней пойдёт дождь, после которого эта жара хоть немного спадёт. После такого мучения ливень обещал быть сильным, стоило заранее позаботиться о заслонках для окон, а ещё выставить побольше ёмкостей для воды. Можно было предвкушать то, каким ярким станет запах трав и цветов, но сейчас получалось только плескать себе в лицо спрятанной в углах водой. Чёртова жара добиралась даже до самых укрытых от тепла мест. Джисон ввалился в его дом, кажется, потеряв последний стыд. Мотылёк ошалело уставился на бабочку, которой следовало ещё спать у себя в домике на полях. Но Хан стоял прямо на пороге, уставший, замученный и родной. — Я скучал, — легко признался Джисон, скидывая со лба синюю чёлку и делая вид, словно мог улыбаться, — а ещё я нарушил свой режим, чтобы просыпаться одновременно с тобой. — Но я готовлюсь ко сну, — осторожно заметил мотылёк, лишь чудом не уронив подушку из рук. Класть на кровать он её тоже не спешил. Иначе стало бы видно, как задрожали его руки от волнения. Хан кивнул. — Я не спал всю ночь и ждал, когда станет достаточно тепло, чтобы я мог прилететь. Чувствую себя так, будто меня пережевало и выплюнуло. Позволишь остаться на день? — Нет, ты полетишь отсюда профилактическим от глупостей пинком, — Минхо сглотнул, укладывая подушку на расстеленную кровать. К сожалению, Джисон знал, что значил этот тон. Просияв, он мог бы подпрыгнуть, взмыв под потолок, но его сил хватило только на то, чтобы радостно хлопнуть в ладоши и улыбнуться. Пока Минхо тянулся к верхней в шкафу полке с постельным бельём, к его спине прильнули и потёрлись щекой о пижамную рубашку. — Ты так очаровательно врёшь, когда смущаешься. — Я был предельно честен, — недовольно просипел мотылёк, но его крылья сами по себе зашевелились, слегка приподнимаясь и позволяя Джисону обхватить его торс в крепких, тискающих объятьях. — Зная тебя, я бы уже летел обратно на чистой силе пинка. Но ты так ни разу и не сделал этого. Почему? Обезоруживающий вопрос. В самый клубок его раздумий попал, не глядя. Или же наоборот, видя всё лучше, чем сам Минхо. — Потому что я тоже по тебе скучал, — практически беззвучно прошептал мотылёк, выпутываясь из объятий Джисона, чтобы повернуться к нему лицом и обнять куда более отчаянно. Бабочка улыбалась, крайне довольная тем, что её правоту признали. Никто не засмеял Минхо за честность, за то, что он сказал, что ему не хватало чьей-то компании. Жар внутри мог бы стать фатальным в нынешней погоде, но он ощущался в сотни раз приятнее. Пожалуй, это единственное тепло, которое он согласен чувствовать сейчас.🦋
Планировалось, что Джисон останется буквально на одну-две ночи, но никак не пропишется у Минхо на постоянной основе. Хотя спать с кем-то в обнимку оказалось новым, непередаваемым опытом, который мотылёк бы ни на что не променял. Хан был природой создан, чтобы обниматься. Могло показаться, что он из-за своей тонкости и визуальной хрупкости являлся маленькой ложечкой, но из них двоих именно Минхо был тем, кого оккупировали всеми частями тела. Бабочка с удовольствием закинул на мотылька ноги, замотал его в простыню и обнял, прижимаясь щекой к чужой макушке. Правда, эта идиллия не продлилась долго, ближе к полудню стало так жарко, что и Минхо из простыни выпутался, и Джисон обниматься больше не мог. Но даже не в обнимку валяться с кем-то, просыпаться, видя, как кто-то подслеповато щурился в полумраке спальни, было до колкого приятно. Тишина стала уютной. Не одинокой. К вечеру, когда они, наконец, справились с испытанием "сон", выяснилось, что ночные прогулки отменяются. Вспомнивший о своих обязанностях дождь свалился с неба под раскаты грома, а мгновенно охладившийся воздух стал настоящим подарком. — Ура, я не смогу уйти, — Джисон норовил высунуть свой любопытный нос за дверь, чтобы посмотреть, как там лило, но Минхо переживал, что бабочку просто унесёт ветром. Летай, ищи его потом по всему лесу. — Ты как знал. Надеюсь, нас не затопит, — мотылёк сам пару раз всё же вышел наружу, ставя на балконе многочисленные вёдра, бадейки, тазы и корытца. Вода под рукой всегда бы пригодилась, а летать за ней к озеру каждый раз было утомительно. Вернувшегося из-под водяного душа мотылька старательно сушили полотенцем. Джисон переживал, можно ли мочить пушистые крылья ночных, но Минхо убедил его, что всё в порядке, если избавиться от лишней влаги перед полётами. Бабочку это успокоило, но, когда сушить стало некого, пропали и любые потенциальные дела. Дождь лишил их возможности выбраться наружу, так что Минхо предложил позавтракать, а потом заняться какой-нибудь необязательной ерундой. Если у Джисона не будет идей, они начнут дома генеральную уборку. — Сначала он говорит, что соскучился, а потом втягивает тебя в мытьё полов. Всё в этом мире пропитано предательством, — театрально вздохнул Хан, прижавшись щекой к рукоятке швабры. Минхо в это время перебирал свой чулан, так что на предложение поменяться ролями Джисон резко передумал жаловаться. Полы, так полы. Всё равно потом им же протирать эти полы своими крыльями. В один из неочевидных плюсов уборки можно было внести пункт "подсмотреть за Минхо". Мотылёк то выносил коробки из чулана, напрягая обнажённые в футболке руки, то нагибался за падающими с полок вещами, и являл Джисону вид, от которого мотылёчные уши мгновенно залились бы краской. О, а ещё Минхо постоянно спрашивал, не мёрзнет ли Хан, ведь за окном больше нет жары, а печку они пока не топили, надеясь, что до такого холода не дойдёт. Закончив мыть полы, Джисон сообщил, что замёрз страшно, а Минхо, должно быть, устал столько таскать вещи. Подбивал к отдыху, как мог. Минхо не мог ему противостоять. Поэтому быстро оказался валяющимся на заправленной постели в обнимку с Джисоном. Бабочку бережно укрывали мощные крылья, пряча от случайных сквозняков, а сам Ли обнимал утомлённого парня, чуть не засыпая. Джисон вырисовывал рукой какие-то загадочные узоры на его спине, делая при этом весьма задумчивое лицо. Минхо не спрашивал, что творилось в чужой голове, находя очень личными такого рода вопросы. У мотылька же в голове бардак. Смесь из синих бабочек, швабр, коробок и лунных камней. — Когда ты успел накраситься? — удивился мотылёк, рассмотрев чужое лицо поближе. Джисон довольно зажмурился, улыбаясь от того, что его старания заметили. — Пока ты умывался. Красиво? — он спросил это скорее в шутку, но Минхо был так сосредоточен на голубых и золотистых блёстках вокруг глаз, что ответил серьёзно. — Очень. Если бы мотылёк не знал про хрупкость такой красоты, то обязательно бы потрогал эти блёстки, приблизил бы лицо Джисона, чтобы поближе рассмотреть тушёвку на тенях или узнал, сладкий ли на вкус блеск на губах. Его застывшее в фантазии лицо Хан интерпретировал по-своему. — Хочешь, я тебе тоже что-нибудь сделаю? — Думаешь, мне пойдёт?... — О, я сделаю всё, чтобы ты упал от восторга. Может, мои навыки и не так хороши, но я хотя бы знаю меру! Пусть так. Минхо был готов доверить своё лицо в нежные ладони, даже если это сломало бы его принципы. Но это уже не война против бабочек и их устоев. Это Джисон. Который обращался с ним так бережно, что болело сердце. Мотылёк надеялся, что эта глупость в виде макияжа сделала бы его хоть чуть-чуть похожим на того, кто бы понравился Джисону. Какие бабочки его влекли? Яркие, в контраст к тёмным крыльям? Пылкие, как его собственная любовь к минералам? Говорливые, чтобы ему никогда не стало скучно рассказывать всё в одиночку? — Если ты не перестанешь думать и хмуриться, я нарисую тебе дедовские усы, — рассмеялся Хан, проводя пальцем по лбу Минхо и разглаживая морщинки. От удивления мотылёк даже глаза открыл, застанный врасплох посреди раздумий. Джисону нужен кто-то с каменным терпением. Иначе выжить рядом с ним невозможно. — Хмм, давай посмотрим, что тебе подойдёт, — прикосновения бабочки были такими же лёгкими, как и он сам. Минхо ощущал какие-то мягкие подушечки, смешно чихал от порошочков и терпел, когда после холодного прикосновения чем-то красящим на него дули, словно пытались запустить в полёт под дождём. Это было спокойно. Уютно. С Джисоном, дома, пока за окном изредка ворчал гром, а шелест дождя сливался со всеми другими звуками. Минхо полностью доверился ему. Забыл, что был обижен на весь род бабочек, потому что обижаться на Хана было не за что. Он был слишком...близким. — Приподними немного голову, мне совсем чуть-чуть осталось, — послышался удовлетворённый голос. Мотылёк послушно поднял лицо, чувствуя, как в уголки глаз, скулы и нос тыкается какой-то очередной неизвестный ему предмет. На носу он задержался особенно, задерживая дыхание от старательного напряжения. Джисон отстранился от юноши, почему-то, больше не давая указаний. Минхо очень постарался не хмуриться, но повисшая пауза его смутила. — Всё? — Ах. Да. Конечно. Хочешь посмотреть, как получилось? — бабочка встрепенулась, а мотылёк, наконец, открыл глаза, рассматривая смутившегося Джисона. От вида покрасневших щёк его собственные уши порозовели. Зеркало. Чёрт. Через это испытание он собирался пройти как можно позже, но без него невозможно увидеть старания Джисона. Сглотнув, Минхо попытался не выглядеть настолько испуганным. — Надеюсь, ты хорошо развлёкся, делая из меня...— он сорвал с зеркала ткань, собираясь покончить с этим страхом побыстрее. Оказавшись лицом к лицу с отражением, мотылёк широко распахнул глаза, —...бабочку... Он ожидал многих вещей. Что Джисон действительно похихикает и покрасит его во все цвета радуги. Ждал, что его тоже сделают синим. Даже неудачный вариант был в списке того, к чему он готовился. Хан стоял по левую руку, встревоженный тем, насколько потрясённым выглядел мотылёк. На его лице не было пёстрых узоров и красок. Светлая кожа оказалась почти не тронута, только мягко подчёркнута коричневыми тенями, растушёванными с небывалой аккуратностью. Поверх теней Джисон умудрился пройтись белой подводкой, а в уголки глаз немного тюкнул блестящим карандашом. Тоже белым. И нос. Он нарисовал ему маленькое, блестящее сердечко на носу. — Как тебе? — робко раздалось со стороны бабочки. Минхо не смог ему ответить. Это будто было не его лицо. Он помнил, что всегда, когда видел себя в одиночестве, то неизменно натыкался на изъяны. То кожа бледнее обычного, то синяки под глазами ярче, то губы трескались. Тот, кого он видел сейчас, был очарователен. Красив мягко, пушисто. Даже белый цвет его волос не смотрелся так глупо, как казалось раньше. Шмыгнув носом, Минхо попытался отвернуться, но Джисон быстро всё понял, перехватывая ладони мотылька и встревоженно всматриваясь в готового заплакать Ли. — Что такое? Не то? Тебе не понравилось? Прости, пожалуйста, давай я смою, чтобы ты не чувствовал— — Спасибо, — упавшим голосом просипел Минхо, жалея, что сейчас вся эта красота смоется его неожиданной слабостью. Слёзы уже скапливались в уголках глаз, а Джисон смотрел на него, готовый сам то ли разреветься, то ли побежать за водой. — Почему ты плачешь?! — Тени в глаз попали. — Не смешно! Напугал меня, я подумал, что тебя так расстроило, что я тебя накрасил! Предупреждай, если соберёшься расчувствоваться!! — Может тебе ещё почтой заранее предупреждения высылать? — мотылёк не выдержал и рассмеялся, позволяя бабочке самостоятельно смахнуть с его глаз слёзы. Джисон даже не подозревал, что сотворил с ним. Превратил в драгоценный камень одним своим появлением. — Будь добр. Ты же думаешь тихо и много, я никогда не знаю, что может заставить тебя чувствовать себя плохо или хорошо. Будь у меня список всего, что ты любишь.... — Не нужно. Тебя вполне достаточно, — Минхо не мог перестать улыбаться, на что Джисон сделал одно из своих коронных, удивлённых выражений. Впрочем, это касалось их обоих. Дёрнув за чужую рубашку, Джисон без единой здравой мысли прижался к губам Минхо, позволяя почувствовать вкус своего блеска. Сладко. Как Минхо и представлял. Копившееся напряжение достигла пика, в котором мотылёк зажмурился, не веря в происходящее. Хан прижимался отчаянно, готовый к тому, что получит обещанный пинок, но он так и не понял, насколько большую ценность представлял для мотылька. Минхо выдохнул и позволил себе мягко ответить на поцелуй. Так близко, что он чувствовал, как вздрогнул Джисон под его руками, как впервые то ли услышалось, то ли почувствовалось чужое сердце. Сладко. Бабочки состояли из красоты, лёгкости и притягательности. Джисон мог и не знать, что для мотылька это всё — впервые. Он честно старался не выдавать своё волнение, но по неловким движениям и тому, как он не успевал отвечать на чужую пылкость, можно было догадаться. — Я думал, что ты меня ударишь, — шёпотом поделился Хан, улыбаясь в считанных миллиметрах от губ. Минхо мог чувствовать остатки блеска на своих собственных. — Я тоже так думал, — выдохнул Ли, чувствуя, что румянец распространился и на лицо. Они стояли вдвоём, смущённые и довольные тем, что очередная стена рухнула. Не успокоившись, Джисон снова прильнул, целуя с таким непередаваемым удовольствием, что у Минхо подкашивались ноги. Это чувствовалось правильно. Словно мотылёк, наконец, позволил любить себя. Не только кому-то. Но и себе самому. Как-то давно, ещё в то время, когда борьба для него была смыслом, он услышал оскорбительную для себя мысль. Бабочки — это цветы, сорванные ветром. Насколько прекрасны были цветы, и насколько ненавистны были бабочки. Минхо давился в зависти и обиде, не мог принять, что мир может любить несправедливо. Неужели красота может существовать в паре со злобой? Он видел красоту во многих вещах. В растениях, которыми окружал свой дом, в украшениях, созданных его терпеливыми руками. В Джисоне, ставшим воплощением его любви к миру. В Минхо было так много тяги к прекрасному, что он почти стёр себя из мира, считая, что его самого недостаточно. К счастью, ему показали, что красота — это не только то, что ты видишь. Но и то, что чувствуешь. Когда-нибудь и он почувствует себя частью ветряных цветов.