Мне больно. Могу ли я пережить эту боль? Вполне. Мне лишь нужны силы, чтобы подняться с холодной земли.
Вокруг меня лишь снег и темнота. Дальше собственной руки я не могу что либо увидеть. Руки в порядке, хотя по ощущениям кажется, что это не так. Вот-вот и они отваляться от меня, как будто от сломанной куклы.
Состояние моих глаз было не лучше. Болят. Не могу полностью открыть. Верно быть, это зимний ветер заставляет мои глаза слезиться.
Ноги… Есть ли у меня ноги? Да, на месте, пока ещё со мной, пока ещё часть этого тела.
Этого? А у меня было другое тело?
Нет, это лишние мысли. Сейчас мне нужно найти то, что могло бы согреть меня. Долго я здесь проваляться не смогу.
Вспомнить прошлое я не мог, что-то мешало. Как будто магией в моей памяти воздвигли стену, а на неё повесили табличку «дальше пути нет».
Памяти не было, за то остались чувства. Как будто я кому-то что-то должен, обязан. Но кому?
Встать на ноги я смог с трудом. Как будто тело моё было заковано в доспехи, которые ограничивали моё движение. Прокашлявшись, я обернулся. Что-то наблюдает за мной? Нет… Или не вижу. Не знаю. Воя волков не слышно. Вообще никого не слышно. Только моё дыхание, снег и ветер.
Снег хрустел под ногами, как будто это были кости. Или… Нет, нагнуться сейчас я не смогу.
Шаг, шаг, шаг… Шаг, шаг, шаг… Сколько пройдено? Сколько преодолено? Ничего не слышу. Ничего не вижу. Ничего не говорю. Сколько так может продолжаться?
Будь я в сказке, сейчас бы на горизонте появился дом, и видны бы были окна из которых бьёт тёплый, ласковый свет, но сейчас не этот случай.
…Я и вправду вижу дом. В крыше дыра, света никакого нет, только старые брёвна тускнеют под тяжестью времени.
Я у дома. Я у двери. Мне нужно сделать один шаг, одно действие. Открыть дверь. Но вдруг там люди? А может не люди, а монстры? А может хуже монстров? Что может быть хуже монстров? Психопаты, убийцы, насильники? Мне терять уже нечего. Связи с миром у меня нет. Есть лишь тяжесть в теле и желание выжить, прям как у диких животных, которые попались в ловушку. Я не метаюсь как они, нету сил на это, но я постараюсь быть сильным хотя бы сегодня, чтобы наступило ясное завтра.
Открыв дверь я увидел нечто, чего не видывал ранее. Белая скатерть на столе, лакированные скамейки, люлька из которой доносился плачь, а так же тело, лежащее около печи.
Я закрыл дверь, что б ветру было меньше пути ко мне, хотя крыша всё ещё была главной проблемой.
Такая «красота» вселяла надежду и дышать становилось легче, а двигаться тем более.
И вправду красота, да только вот мертвечиный смрад мешал всему этому делу. Ложка дёгтя бочку мёда портит.
Подойдя ближе к телу, я начал его осматривать. Оно внезапно зашевелилось и стало что-то бормотать мне. Губы дрогнули, хотелось прикусить их, остановить, сказать хватит, чтобы больше не говорить не слова, чтобы люди не смеялись с меня, да в особенности мертвецы. Они не слушались. Ваша девочка? Ваша? Ваш ребёнок? Нет, другое что-то сказать надо. Глупый вопрос да? Их ли это дочура плачет в люльке, прося еды?
Но всё же, это ваша дочь?
А в ответ я слышу глухой смех, смех такой, который могут издавать только нежильцы. С хрипом, со стоном, но всё ещё смехом, противным. Надо мной… Надо мной.
Это был глупый вопрос? Зачем я допустил такую ошибку?
Но мне более не ответили.
Так чем я занимался? А…Да… Осматривал тело.
Это была женщина. Не молодая, не старая. Возраст её было трудно определить. Ранений поначалу не было заметно. Кишки не вываливались, мозги были на месте и конечности в полном порядке. От чего она тогда умирала, что аж дождалась меня из глухой ночи?
Я снял с неё платок и обвязал вокруг своей шеи. Стало теплее.
Я мог бы стянуть и другие вещи, но больно желания не было ходить в юбке…Она в юбке? Да, длинная, что аж почти пола касается, но сейчас зима, так смысл от неё?
Не понимаю…не понимаю…
Я закрыл женщине глаза, перекрестился и решил подойти к люльке.
Живое существо. Маленькое живое существо. Беззащитное, крохотное.
На любое моё слово мне был ответ плачь, плачь голодного, исхудавшего дитя.
Я взял её на руки.
В этот момент я не мог выговорить и слова. Даже простые звуки, которые могли бы успокоить ребёнка.
Никакой кот баюн бы здесь мне не помог.
Девочка уставилась на меня своими маленькими глазёнками и внезапно успокоилась.
По спине пробежала дрожь.
Она что-то увидела? Мать её восстала из мёртвых?
Нет, нету никого за мной, не может быть.
Что я могу сделать сейчас? Взять ребёнка с собой? Я же не могу оставить кроху в этом доме умирать с голоду и холоду… Но куда я возьму её? Где я найду нам убежище? Я пока не голоден, но она… Что делать с ней? Мертвячка ей даже приготовить ничего не успела.
Платок на моей шее стал мне как верёвка, которая всё быстрей и быстрее затягивается, забирает мой драгоценный кислород.
Нужно что-то принять иначе мои мысли задушат меня.
КАК Я МОГУ ОСТАВИТЬ РЕБЁНКА УМИРАТЬ?
К голове подступил жар, ноги и руки согрелись, давая мне возможность бежать, бежать быстро и далеко, чтобы скрыться от этого чудовища…чудовища с детским лицом.
Но я не стал.
Я прижал девочку к себе.
Сняв с матери вещи, я укутал ими малышку.
В этот момент я заметил, что на печи было некое подобие полати.
Мне нужно переждать ночь. Спасти себя и ребёнка.
Я укрыл её одеялом и гукнул.
Найду и разожгу дрова в печи, обеспечу тепло нам обоим… А еда…
Мой взгляд упал на тело мёртвой матери.
Нет, я не буду каннибалом и ребёнка таковым сделать не вправе.
Выйдя из дома я вновь почувствовал холод, сжирающий мои надежды.
Разве найдётся тут дерево которое я смогу срубить? Они все гигантские, надломлю их, а они надломят меня, придавят и все органы наружу пойдут.
Хотелось жить. Очень хотелось жить.
Вспомнилось, что я не был на заднем дворе этого дома.
Дров не было, не было и топора. Кажется мать спрятала топор от чужих глаз, а все дрова ушли в печь, которая недавно была пред моими глазами.
Ничего, ничего, посплю и так. Согреемся теплом тел.
Осталось лишь вытащить её из дома. Мать. Мертвеца.
Или пустить всё на самотёк? Убежать с девочкой на руках? Может найду чего?
Тяжёлая. Не утащить. Сил не хватит.
Девочка…
На том же месте.
Я взял её на руки, она была спокойна.
Мертва? Нет, дышит ещё.
Я обнял её, прижал к себе, чтобы она согрелась от моих рук, мыслей и чувств.
Нужно идти вперёд, не оборачиваясь. Бежать со всех ног, пока меня не настигла кара за тело мертвеца… Хотя… Зачем мертвецу одежда? На том свете ему ни тепло ни холодно.
***
Я стою на сцене. Передо мной сотни, тысячи людей. А на первых сиденьях она. Девочка.
Она меня манит, но нельзя.
Тишина давит мне на уши. Все внимательно смотрят на меня, как будто пожирая. Скребут что-то там ложечкой в моей черепной коробке, пытаясь найти последний кусочек, последнюю кроху моего сознания.
Рот как будто зашит. Могу только мычать.
Я могу смотреть только на Девочку и улыбаться. Хотя улыбкой это не назовёшь. Скорёженная гримаса заставляет напрягаться и она мне ненавистна.
Где я выступаю? Что это за люди?
Ничего не помню.
Как я спасся оттуда? А девочка почему из ляльки выросла в такую детину? Наверно ей уже лет 8, а то и больше.
Лицо плавиться… Нет, мне кажется. У меня бывает иногда такое чувство.
Девочка встаёт со своего места и люди пропадают. Сейчас в этом зале только я и она.
Мне становиться легко, так легко, как будто раньше такого не было. Если б меня кто толкнул, я бы полетел, взмыл в небеса, стал бы свободной птицей.
Она забралась ко мне на сцену и начала дёргать меня за штанину.
Что может понадобиться маленькому ребёнку от меня? Еда? Вода? Нет, это всё в прошлом. Я явно её пристроил в хорошую семью, которая любит её. А может всё и не так? Может она побирается по бомжатням и мусоркам в поисках еды? Живёт где-нибудь под мостами, дерётся с крысами за тушки мёртвых голубей?
Я взял её на руки, как будто она была тем же самым младенцем, что и восемь лет назад.
Она ничего не говорила. Ребёнок Маугли.
Поцеловал её в лоб, ощутил жар. Что-то в этом неправильное. Я украл ребёнка, потом отдал ему Бог знает кому, а теперь сижу и вновь нянькаюсь с ней? На кого я похож? На неудачника вора, который попытался вернуть награбленное? Вор у которого отобрали ворованное, а он опять гонится за ним!
Губы девочки были лиловыми, манили к себе, но я отказывался, не нужно мне было это добро.
Поди раздеть меня хочет? Иначе зачем тянуть за штанину?
И начало вспоминаться житьё наше общее.
Спасает, обматывает, целует.
Вытаскивает, вытирает, плачет.
Это всё делал восьмилетний ребёнок? Правда она?
А она смотрит на меня и улыбается. Сахарно так, с песочком.
Спрашивает меня, почему я стою как вкопанный и улыбаюсь по-маньячески.
Я? Маньяк? Нет, нету такого и не будет.
Я опустил девочку на землю и закрыл глаза.
Странное чувство. Хочу ли я этого? Да. Хочу. И отрицать это странно.
Кровати нет, можно и на полу. У стойки, у стены, у сидений, у двери.
А она раздевается, смотрит на меня так жадно, прям как те зрители в зале.
Нет, не могу это терпеть.
Бог не прощает таких как я.
Я ступаю прочь со сцены, бегу, бегу что есть сил и слышу детский плачь.
Я не буду оборачиваться, сейчас не тот случай. Нужно бежать, далеко, долго, да хоть в ту деревню, в тот морозный край который хотел меня убить, к тем тварям и трупам, к тому ветру, к той матери, к тому снегу.
Вокруг меня лишь пустые улицы, помощи нигде не найти. Есть лишь старый дом, в котором всегда открыты двери. Он мне кажется знакомым, но почему? Я понимаю, что я никогда там не жил и девочка там тоже не жила, а друзей или знакомых более у меня нету.
Выхода нет, придётся забежать от неё туда.
***
Я сижу здесь который день. Двери закрыты. Голода и жажды не чувствую. Кажется она не может меня найти. Слава Богу. Не хочу быть рядом с ней. Это не она. Не она это.
Я чувствую как меня начинают жрать насекомые. Сверкают чуть в темноте. Скребечат что-то. Разговаривают со мной. Моё тело иссушается. Что-то говорят мне про время.
Да…я потерял время. и не мало… Время… За это время, я не сделал чего-то полезного для людей. Я только бежал от себя, от других. Ноги наливались свинцом, не давали мне встать. На этот раз я никуда не убегу. Я останусь тут, с этим огромным пауком на стене. Он мне улыбается. Нежно. Тоскливо. Машет лапками, притворяется что всё хорошо. Хорошо всё… Конечно всё хорошо, найдётся ему кем полакомиться.
Подползает змея, кусает, больно, очень больно, не знаю как описать эту боль, просто плохо, очень, очень больно и плохо, отвратительно.
Я дышу, дышу нескладно, не поётся у меня дыхание, как яблоки неживые на холсте художника.
Засыпаю. Хочу спать. Вечно спать. Что б время меня не трогало, что б люди не касались, что б девочки обходили стороной, что б монстры меня боялись.
Я утопаю в собственных слезах. Дыхания нету. Кто же знал что из слёз можно наплакать целый океан и в нём же утонуть?
Я не утонул. Я просто ушёл отдохнуть у божьих врат.
