Чувства в вальсе

      Когда я возвращался от Стамфорда, на моих часах было без семи минут восемь. Расплатившись с кэбменом, я положил деньги в карман и тут же, ловко заменяя их на ключ, щелкнул замочной скважиной и зашел в дом. — Здравствуйте, миссис Хадсон! — громко отсалютовал я, снимая шляпу в знак приветствия и сразу вешая её на крючок. За ней последовала и вся остальная моя верхняя одежда. — Добрый вечер, доктор Ватсон, — ответила мне вполголоса хозяйка, — Только ведите себя потише. Мистер Холмс спит.       Я тут же, испугавшись, чуть прикрыл глаза и легонько хлопнул себя по губам кончиками пальцев, так как прекрасно был осведомлен, какие у Холмса проблемы со сном и как чутко он дремлет.       Я аккуратно зашел в гостиную и нашел своего дорогого друга, развалившегося на диване и заботливо укрытого пледом. Но к моему великому облегчению, он продолжал спать. И вы, я думаю, прекрасно понимаете, что у меня словно камень с сердца упал, когда я осознал, что своим громким криком не прервал его сна.       На моей памяти, помнится, был такой опыт, когда стоило мне ненароком забыть о скрипящей ступеньке, как Холмс тут же вскакивал с дивана, будто и не спал вовсе. И на мое предложение отвести его в спальню он наотрез отказывался. И тянулся к нюхательному табаку в тапке.       Я пришел к совершенно логичному выводу, что сейчас он спал намного крепче, чем обычно. И мысленно порадовался за него, что его бессонница сходит на нет. Потому что я неоднократно осматривал его и каждый раз приходил к одному и тому же выводу:       Переутомление.       Шерлок Холмс являлся человеком поистине необыкновенным. Он мог не спать по несколько дюжин часов подряд или вообще обходится двумя часами сна в сутки, будто африканский слон. Я всегда молча дивился, как же он до сих пор не упал замертво. Ведь мне, совершенно обычному человеку, требовалось не меньше семи часов сна в сутки. А если вдруг у меня случалось не спать всю ночь по той или иной причине, то я просто падал от усталости, не в силах вступать в борьбу с моим капризным организмом.       Но как бы сильно Холмс не отличался от других людей, человеком он все же являлся. В результате моих последних наблюдений за ним я все больше укреплялся во мнении, что причина неугасаемой бодрости моего друга крылась в том, что энергию для раскрытия преступлений ему давали сами преступления.       И неоднократно бывало так, что как только мы с ним раскрывали очередное дело, еще за дверями дома он активно шагал. А когда оказывались в нашей гостиной, он подходил к дивану и сразу проваливался в свой обыденный чуткий сон. И зачастую даже в той одежде, в которой пришел, вяло стаскивая только плащ и головной убор и небрежно бросая их где-то у выхода.       Но также имела место быть и вторая гипотеза. Я какое-то время, наблюдая за его причудливым режимом сна, был совершенно убежден в том, что он за это время научился управлять своим сном, дабы гораздо эффективнее использовать время, которое он тратил на раскрытие различных дел. Со временем, когда я начал публиковать свои рассказы, к Холмсу пришла известность, и обращаться к моему другу стали намного чаще.       Шерлок Холмс не был из тех людей, которые гонятся за деньгами. Потому он мог отказать любой высокопоставленной особе в помощи, если дело его совершенно не заинтересовало. И наоборот. Помочь девушке из рабочего класса, так как её дело могло показаться моему другу занимательным.       Но случалось, что дельце могло быть чем-то средним. Тем, с чем не мог справиться Скотланд-Ярд, но Шерлоку под силу решить за сутки. Если такое все же случалось, то чтобы не маяться от безделья, — потому что когда Холмс пролеживал бока, он всегда занимался делами слишком шумными и опасными или отвлекал меня от работы — он выяснял, терпит ли это отлагательств. И если промедления были недопустимы, то он за день все решал, после чего преспокойно ложился спать часов в одиннадцать или чуть за полночь.       А если вопрос отлагательства терпел, то Холмс решал его за несколько суток. Засыпая часов в девять или десять и пробуждаясь чуть пораньше полудня.       Естественно, в каждой истории я был его неизменным спутником. — Я нуждаюсь в вас как в опытном докторе, — говорил он, — ведь вы можете знать о тех тонкостях, которые ускользнули от меня при быстром осмотре тела.       И если дело было знаменательным или просто-напросто хоть чуть-чуть интересно простому читателю, то я по такому принципу и составлял свои рассказы.       Сегодня в третьем часу дня мы успешно завершили дело, над которым Холмс бился около недели. И окончание его пришлось как раз на уик-енд. Он клятвенно заверил меня, что мы просто обязаны отметить это дело в нашем излюбленном ресторане. Но по приходу домой, упав на диван, он сказал: — Дорогой мой Ватсон, я надеюсь, вы не будете возражать, если мы перенесем наше небольшое мероприятие ближе к вечеру. А то я за сегодня изрядно утомился. — Ничего страшного, Холмс. Я тоже сейчас не нахожу в себе абсолютно никаких сил подняться с кресла, — сказал я, согласно кивнув.       Сегодня Шерлока Холмса началось еще три дня назад. Как было упомянуто ранее, он запросто обходился несколькими часами сна в двое-трое суток. И, зная, что без семи-восьми часов сна я могу свалиться посреди дороги (что уже неоднократно бывало) он каждую ночь советовал мне ложится спать, пока в моей помощи он не нуждался. А если и нуждался, то только в совете или ответе на вопрос, который он не сумел найти в той или иной книге среди своей емкой, но существенной домашней библиотеки. И тогда он отмерял время, жизненно необходимое мне для сна. А когда оно истекало, то безнаказанно спать дольше мне не представлялось возможным. И после моего пробуждения советовался со мной. И обычно начинал свою речь со слов: «Пока вы спали, мой дорогой Ватсон…», что, несомненно, вгоняло меня в краску от стыда.       И в четвертом часу я получил телеграмму от Стамфорда с предложением встретится. Я оповестил Холмса, лежащего на диване, что у меня встреча со знакомым, на что он, только чуть махнув рукой, сказал: — Хорошо. Приезжайте, и тогда поедем ужинать.       Но приехал я позднее, чем рассчитывал, и, найдя Шерлока спящим, решил, что наш ужин сможет подождать и до следующего вечера.       Немного покушав, я сел в свое кресло читать один из романов, который вечно откладывал, а сейчас убедился, что самое время.       Почти все свое время мы проводили в гостиной, и в спальни отправлялись лишь для того, чтобы исполнить прямое их предназначение.       Я любил читать в компании моего друга. Мне всегда легче было воспринимать напечатанный текст, когда царила более комфортная атмосфера. В пример, как сейчас. Очень часто я ловил себя на мысли, что Холмс приятно спит. На первый взгляд фраза могла показаться абсурдной, но с другой стороны, никакое больше слово не подходило для описания сна Шерлока.       Со времен нашего с ним знакомства я никогда не слышал, чтобы Холмс храпел. Он всегда спал очень тихо, и лишь прислушавшись, можно услышать, как он вдыхает воздух через нос и временами задерживает дыхание.       Оторвавшись от чтения, я перевел взгляд на моего дремлющего товарища. На расслабленном лице отражалась почти детская беспечность. И он был настолько красив в этот момент, что я неосознанно залюбовался.       Мною овладело какое-то непонятное желание. Вполне вероятно, что это было желание запечатлеть это его выражение лица, так как в большинстве своем оно выражало лишь задумчивость.       Я моментально подорвался с места и насколько мог, тихо прокрался в свою комнату. Зайдя, я аккуратно взял карандаш и схватил какой-то первый попавшийся клочок бумаги. И, убедившись, что сон все так же овладевал Холмсом, уселся обратно в кресло, закрыл книгу, опустив её себе на колени. На книгу положил лист, чуть расправив его, и под влиянием вдохновения принялся делать построения на бумаге для будущего портрета великого сыщика.       Аккуратный нос, чем-то похожий на орлиный, прикрытые глаза, острый подбородок. Тонкие, обычно сжатые губы расслабились, а привычные морщинки на лбу разгладились. Все это смотрелось настолько правильно и естественно, что рисунок не занял много моего времени.       Уже через какие-то полчаса он был готов. Я чуть поднял его, сверяя с оригиналом. Но покачал головой, осознавая, что настолько непрофессиональный художник-любитель не смог передать всего великолепия Холмса. Я поборолся с желанием смять листок, но все же усталость его победила, и я по своей неосмотрительности просто оставил листок на чайном столике. И, зевая, направился в сторону моей спальни.       Проснулся я от странного скрежета. Чуть оклемавшись, я догадался, что это Шерлок опять играет на скрипке. Все было ясно как день. Холмс заснул этим днем, и несколько часов ему вполне хватило, чтобы выспаться. А ночью он проснулся и принялся мучить свою скрипку. Но тут в голове внезапно возник очень даже логичный вопрос: «Интересно, над чем он думал сейчас?».       Дело ведь, отбросив всякие сомнения, было закрыто. Неужели размышлял над чем-то другим или его дополнительными деталями?       Все это было для меня непостижимо.       Полчаса проворочавшись в постели, я все-таки спустился в гостиную к моему другу, намереваясь пожелать ему спокойной ночи. И тем самым тонко намекнуть, что спокойная ночь не помешала бы мне.       Холмс всегда был очень внимателен ко мне. Но иногда его отношение к людям не поддавалось никакому объяснению. — Доброй ночи, Холмс, — сказал я, спускаясь в гостиную. — Доброй ночи, Ватсон. Я разбудил вас? Сожалею, — услышав звук моих шагов, он прекратил играть и в упор посмотрел на меня. — Все в порядке, — сонно отозвался я, пытаясь подавить очередной зевок. — У нас так и не случилось сходить вчера поужинать, — сказал мой друг, начиная наигрывать какую-то смутно знакомую мелодию. — Да, — ответил я, садясь на диван. Вспомнив о вчерашнем рисунке, я бросил мимолетный взгляд на чайный столик, но там его не оказалось.       Значит, выкинул? Ну и хорошо. — Извините мне мою безалаберность, друг мой. Следовало вас дождаться, — его тонкие длинные пальцы так искусно орудовали смычком, что мне захотелось нарисовать и этот момент тоже. — Не переживайте, Холмс. Вам нужен был отдых. Поужинать вместе мы всегда успеем, — подытожил я, расслабленно взирая на Шерлока, который с полуприкрытыми глазами полностью отдавал себя мелодии.       С трудом оторвав взгляд от Холмса, я обратил внимание на тусклый лунный свет, который все равно умудрялся проникать сквозь маленькие щелки в неаккуратно задернутых темно-синих шторах.       Музыка струилась плавно, убаюкивая. Но в какой-то момент композиция стала более оживленной, и от такого неожиданного перехода мою сонливость как рукой сняло. А Холмс играл и играл, украдкой поглядывая на меня.       А мне лишь оставалось качать стопой в такт и чуть кивать головой. И вот мелодия превратились в танцевальную, и я, хоть и с большим трудом, узнал в ней вальс.       Меня тут же посетила довольно забавная мысль. До сих пор в толк не возьму, что мной тогда двигало, — но я все же склоняюсь к тому, что моё полусонное состояние никуда не делось, — но я встал с дивана и закружился в вальсе с невидимой партнёршей, поигрывая руками с воздухом.       Я бросил короткий взгляд на моего сожителя, но этого хватило, чтобы заметить на его лице удивленную улыбку. Играть он не прекратил, а даже наоборот, продолжил более старательно, силясь не допустить ни одной ошибки.       Я немного посмеивался, но все равно с моих губ то и дело тихонько слетало: «раз, два, три, раз, два, три». Чтобы, не дай Бог не отдавить моей невидимой партнерше ноги.       Увлекшись танцем, я не заметил, как мелодия стихла, и мою руку осторожно перехватил Холмс, не прерывая танца. Он тихо продолжил мычать ту же самую мелодию себе под нос, да так, что я подумал, что и петь в опере у него вполне могло получиться бы.       Все это случилось настолько внезапно, что удивится я успел только тогда, когда мы уже меняли руки. Мой друг убрал свою ладонь с моего плеча, переместив на мою талию, на что я зеркально отразил его действия, в результате чего моя кисть уже покоилась на плече у Холмса.       Он так кружил меня, что мне в какой-то момент начало казаться, что даже мой стабильный вестибулярный аппарат не выдержит.       Поначалу я был так взволнован, что сбился со счета, а потом, снова почувствовав его, принялся следить за своими ногами, чтобы не отдавить ноги уже существующему партнеру. Но совсем скоро я убедился, что в этом не было никакой необходимости. Мой друг настолько расслабленно двигался, словно парил в воздухе, на что я неожиданно смело для себя решил всецело отдать контроль над ситуацией ему и позволить себе разомлеть в его цепкой, но аккуратной схватке. Следить за поступью я уже давно перестал, но для приличия считать себе под нос продолжил.       И иногда я даже слышал, что, прерывая свое гортанное пение, он чуть посмеивался. Я тоже уже и считать перестал, потому что и в этом пропала надобность. Мне было так легко танцевать с ним, будто я делал это всю жизнь, каждый день. Такая странная ситуация сейчас казалась такой непринужденной и правильной, что голова закружилась у меня не от тошноты, как я предполагал ранее, а от переизбытка чувств.       И видимо, этот танец настолько раскрепостил моего друга, что он наклонился к моему уху и тихо прошептал: «Я люблю вас, Джон».       Я вздрогнул от такого неожиданного признания и судорожно расцепил наши руки, прерывая своеобразный танец, пытаясь интуитивно отойти от Холмса как можно дальше.       Сначала он в исступлении взглянул на меня, но потом в глазах моего друга я уловил досаду и страх. Он негодующе отвел взгляд, превратив губы в тонкую полоску и нервно сжав зубы, отчего на его впалых щеках проступили желваки. На его лице я прочел бесконечную ненависть к себе. — И что же, вы пойдете в полицию? Или, может, сразу в Скотланд-Ярд? — равнодушно сказал он, не поднимая на меня взгляда. — Боже правый, Холмс! Какая полиция? Какой Скотланд-Ярд? — удивленно выдал я. — Неужели после стольких лет нашей дружбы вы думаете, что я стану сдавать вас полиции из-за такого пустяка?       Холмс поднял на меня не менее изумлённый взгляд. После чего спросил: — То есть вы не собираетесь доносить на меня? — Нет, конечно, — заверил я его, приподняв брови и сдавленно улыбнувшись.       Лицо Холмса отображало смешанные чувства. Он в панике бегал глазами по полу, словно выискивая что-то. Я не знаю, как решился на такое, — позже я списал все на мое полусонное состояние то, что его чувства совершенно неожиданно оказались взаимны — но я подошел к нему и оставил легкий поцелуй на его потрескавшихся, искусанных губах. Он удивился еще сильнее, но тем ни менее, чуть улыбнулся, не намереваясь отстранятся. А через время, кажется, осознав, что это не сновидение, крепко обхватил меня руками, чуть сжав мои локти. А я в свою очередь подался чуть вперед и приобнял его за плечи.       Тяжело дыша, спустя несколько минут он отпустил мои локти, что послужило сигналом, и я тоже отстранился от него. Лицо Холмса сияло. Я очень редко видел его таким: воодушевленным, со вскинутыми бровями и легкой улыбкой. Я тоже улыбнулся. — Ватсон, вас учила танцевать мать? И сначала она взялась за обучение вашего брата? — спросил он, посмотрев на меня с такой привычной нежностью, которая терпеть отливала совсем другим оттенком.       Я каждый раз удивлялся как первый. — Как вы это поняли? — ошеломленно спросил я, нащупывая рукой подлокотник и усаживаясь в кресло. Оттого, что потрясений за сегодня мне явно было достаточно. — Это довольно просто. Сначала, как только вы начали танцевать один, то неосознанно положили руку на воздух, будто опустив её на плечо. Спохватившись, вы тут же решили поместить её на другое место. На предполагаемую талию. И когда же я взял вас за руку, она оказалась уже на моей талии. Поначалу вы двигались скованно и явно были озадачены, но продолжили считать. Затем я побудил вас поменять наши руки. В таком положении, на месте девушки вы чувствовали себя гораздо спокойнее и постепенно перестали считать. Из чего следует, что в таком положении вы бывали чаще. А так могло быть, только если у вашей матери не было возможности учить вашего брата. И она лишь руководила процессом. Из-за травмы, полагаю? — Д-да, — сказал я, в который раз подтверждая то, что он оказался верен в своих догадках. Я всегда удивлялся способности моего друга даже в таких моментах концентрироваться на логических цепочках, — У моей матери отказали ноги, когда мы с моим братом были еще юношами. И я часто танцевал с ним заместо матери. Который уже раз я не устаю поражаться вам, Холмс!       Он лишь легко рассмеялся, опустившись в свое кресло. — Скажите, Холмс, а вальсировать — это тоже умение, нужное детективу? — спросил я, откидываясь на спинку кресла и хитро улыбаясь. — Никогда не знаешь, мой дорогой Ватсон, что может пригодиться детективу. Очень часто для расследований, с которыми мне помогал Майкрофт, он выводил меня в высший свет. Даже если это умение и на первый взгляд сыщику ни к чему, то если вдуматься, мне оно время от времени пригождается. В пример сегодня, — всю свою речь Холмс произнес, расслабленно улыбаясь и устремив свой взор куда-то в противоположную стену. Но когда он произнес последние слова, то взглянул на меня, чуть поджав губы, не переставая расплываться в довольной улыбке. — Я проснулся от странных звуков, которые издавала ваша скрипка, Холмс. Скажите, а о чем вы тогда размышляли? — Обо всем и ни о чем одновременно, — уклончиво ответил он, — Думаю, вы и сами знаете ответ на этот вопрос.       Я хоть ответ на вопрос и не знал, но понимающе кивнул. Я хотел еще что-то спросить, но вспомнил про рисунок, и мне захотелось узнать, куда же все-таки Холмс его дел. — Мне очень понравился мой портрет, нарисованный вашей рукой, — сообщил мой друг, глядя в мои глаза, словно смотря прямо в душу, — Я посчитал, что раз портрет рисовали с меня, то я, как натурщик, вполне могу претендовать на этот рисунок. Но, если хотите, я верну вам его. — Нет, не стоит, Холмс. Если вам он понравился, то забирайте себе, — я по-доброму усмехнулся, оставляя на своем лице улыбку, тем самым заставляя её быть возвращенной.       Мы просидели еще несколько минут в тишине. Я взглянул на часы. На них было без тринадцати минут пол седьмого. — А можете еще раз исполнить этот вальс? — аккуратно попросил я, чуть наклоняясь к моему другу. — Уж очень он мне понравился. — Да, конечно, — ответил Шерлок, резко вставая с места и направляясь в сторону своей спальни.       Я бросил на его удаляющуюся спину удивленный взгляд. Но он в ту же самую минуту вернулся, держа в руках среднего размера граммофон. — Удобное это все-таки изобретение, — сказал Холмс, заводя его.       И как только он отошел от граммофона, из него заструилась музыка. Точно такая же, какую некоторое время назад исполнял мой друг. Он встал посреди гостиной и, протянув мне руку, пригласил на танец. Я, конечно же, согласился.       И я снова позабыл обо всем на свете, кроме приобнимающего меня за талию Холмса и этого вальса, доносящегося из этой, так кстати, изобретенной вещицы.       Застывшей в дверном проеме миссис Хадсон, которая несла поднос с чаем, только и оставалось, что чуть закусить щеку, устало покачать головой и, развернувшись, молча удалится на кухню, оставаясь незамеченной. — То боксируют, то вальсируют, — тихо проворчала она.       Кажется, домовладелицу уже ничем не удивить.