Крем / Cream

Раньше Рей хотелось пойти домой, потому что, находясь дома, она, по сути, не была на работе. Сейчас все по-другому. На самом деле даже работа стала более терпимой, теперь, когда ей есть к кому пойти домой. Жизнь кажется безопасной и комфортной, и есть явные признаки того, что Бенджамин чувствует то же самое. Во-первых, он начинает требовать должного. Несколько раз он заявляет, что заслуживает ложку крем-фреша, и стучит в дверцу холодильника, пусть и осторожно, вместо того, чтобы послушно ждать, пока она решит, что он заслужил немного. И спустя два месяца избалованный ребенок ожидает, что она будет играть с его волосами, пока смотрит телевизор. Он также начинает приставать к ней. Это незаметно. Постепенно. Однажды вечером, когда они готовят ужин, она показывает ему, как проверить, не испортилось ли яйцо, оставив его тонуть или плавать в стакане с водой, и поскольку он слушает с большим вниманием, когда она закончила, она совсем не ожидает, что он тихо пробормочет : – Я это знаю, –которое она почти не расслышала, - хотя они оба совершенно точно знают, что он этого не знал. В другой вечер она выходит из ванной и видит, что он пьет очень большой стакан молока, потому что она совершила ошибку, оставив бутылку вне холодильника. Он глотает его, даже не смакуя. – Это первый и последний. Тебе станет плохо, если ты выпьешь больше, — бормочет она, направляясь к раковине, чтобы убрать посуду, которую он мыл, пока она была на работе. – Нет, не будет, — слышит она позади себя. Она останавливается как вкопанная. Она правильно расслышала? Она оборачивается; он не бросает ей вызов как таковой, но она все еще чувствует необходимость настоять: – Вообще-то, ещё как будет. Он пожимает плечами. Дерзость. Она подходит к нему, и он не оказывает сопротивления, когда она небрежно забирает бутылку у него из рук, чтобы убрать ее в холодильник, где она будет в безопасности от него. — Тогда можно мне тебя обнять? Она моргает, затем поднимает на него взгляд. Что происходит сегодня вечером? Она задается вопросом, не позволил ли он ей взять бутылку, чтобы поторговаться с ней сразу после. Большую часть времени он ничего не понимает - это не значит, что он ничего не понимает все время. Она выдерживает его взгляд: – Какое это имеет отношение к чему-либо? –Я вел себя хорошо, – заявляет он, излагая свое дело. Она фыркает. – И что? – ты чувствуешь, что это значит, что я должен тебя обнять? Он делает паузу, очевидно, не обращая внимания на риторический характер вопроса, который обдумывает, прежде чем просто закончить: – ...нет, но мне бы хотелось. Теперь запрос достаточно прост. - но она не знает почему, ее сердце бьется быстрее. Громче. Он, тем временем, кажется, ни в малейшей степени не осознает, что он с ней сделал. Он просто ждет, когда его обнимут. Она не понимает - на самом деле это не имеет большого значения. Он ежедневно держит ее на руках, хотя никогда не осмеливается злоупотреблять этой привилегией. И уж точно это никогда не происходит без причины в любое время суток. Он обнимает ее, когда она уходит на работу, когда она приходит домой или когда она ложится спать - когда это имеет смысл. И она ему позволяет. Она никогда прямо не запрещала ему прикасаться к ней. Если большую часть времени он этого не делал, несмотря на то, что ему постоянно хотелось, то это всегда было потому, что он чувствовал, что бывают моменты, когда ему не следует этого делать. Здесь все по-другому во всех смыслах. Ему не нужно спрашивать каждый раз, когда он прикасается к ней, он это знает, потому что он прикасается к ней каждый день, не спрашивая, и она позволяет ему. Не надо это инсценировать. Притягивая его к себе, прижимая его грудь к своей щеке, подпирая его подбородок, как он прижимается к ней, когда он кот, обнимая его за талию, она задается вопросом, не чувствует ли он на самом деле биение ее сердца, отдающееся эхом в его собственной грудной клетке. Если нет, лучше отпусти его, пока он этого не сделал. – Счастлив? – Да. Позже на той же неделе, во время одного из своих выходных, она, наконец, разбирается с журналами, которые за годы накопила на двух верхних полках гостиной, в конечном итоге переставляя весь книжный шкаф, и он подходит к ней сзади и встает там. Посмотреть, что она делает. Они оба все еще в пижамах, что для него означает, что он одет в ту одежду, которую носит всегда. Не поворачиваясь к нему, она рассеянно замечает его присутствие коротким : – Китти? – на что он реагирует слабым, уклончивым гулом. Ее руки снова поднимаются, чтобы дотянуться до последней полки, когда он фыркает, словно от скуки, затем прижимается лбом к ее затылку, как часто делает. Затем он начинает нежно ласкать ее грудь без бюстгальтера через футболку, взяв две щедрые пригоршни и нежно надавливая со вздохом через нос. Но не более чем на секунду, потому что он немедленно отпускает её, когда она задыхается от его дерзости, лицо мгновенно горит, руки опускаются, чтобы убрать его руки, - она ​​заикается, ее голос хриплый: – Не... трогай мою грудь, если я прямо не попрошу тебя об этом! Понятно, что он не понимает цели этого нового правила, но он привык следовать им, даже если не понимает их, поэтому, хотя он и в замешательстве, она, по крайней мере, уверена, что он не будет подвергать это сомнению. Так было до тех пор, пока он случайно не оттянул очень свободный вырез ее футболки, чтобы проверить, что под ней. Она шлепает его по руке, заставляя подпрыгнуть Она не может в это поверить. – ...что я только что сказал?? Его глаза круглые. Он полностью потерян. – Не прикасаться к ним, – декламирует он, явно не понимая, какое это имеет отношение к делу, затем хмурится, прежде чем его глаза становятся еще круглее: – ...Я не могу на них даже смотреть ?? – Конечно, нет, — отвечает она, прищуриваясь, ошеломленная его замешательством. — Но я же их уже видел? Она разевает рот. Он имеет в виду душ, который она принимала на глазах у своего домашнего кота, когда думала, что он всего лишь кот. Но до сих пор он ни разу об этом не упомянал, поэтому она могла притворяться, будто ничего не произошло. – Мне все равно! —огрызается она, чуть не топнув ногой. К счастью, он стал лучше эмоционально справляться со своими ошибками в отношениях с ней, поэтому не принимает это слишком близко к сердцу; хотя он бросает последний взгляд на них, как если бы он был персонажем Джейн Остин, а она только что воспротивилась его законному союзу с её сиськами, отчего ее щеки горят с удвоенной силой, хотя ей следовало бы закатить глаза. День проходит так, как будто ничего необычного не произошло; он следует за ней повсюду, пока она стирает, немного убирается; большую часть времени она просто отключается, положив ноутбук на живот; но ощущение его рук на ней сохраняется, заставляя ее несколько раз отводить глаза - и тоже смотреть на его руки. Он, тем временем, кажется совершенно невозмутимым. Когда она позволяет себе упасть на диван после ужина, он вполне предсказуемо подползает к ней и без слов кладет голову ей на колени, его сомнения и застенчивость первых ночей давно забыты. Чтобы подзаебать его, она часто притворяется, что не знает, чего он хочет, и просто смотрит в телевизор, как будто не заметила мужчину, расположившегося на диване и у нее на коленях. И как пережиток своих кошачьих привычек, вместо того, чтобы напрямую просить об этом, он сначала безмолвно хватает ее руку, кладет себе на щеку и оставляет там, ожидая, что она возьмет верх. Когда она не отрывает глаз от экрана, ее рука остается неподвижной на его щеке, он, наконец, произносит свои слова - но не слишком много. – Погладь меня. Она смотрит на него сверху вниз. Исчез скромный котик их первого вечера. Но она все равно подчиняется; было бы жестоко откладывать это дольше, зная, что он, по сути, проводит свою жизнь в ожидании того момента дня, когда сможет спокойно лежать и мурлыкать под ее прикосновениями. Если бы она была честна с собой, она бы также признала, что ее пальцы чешутся провести по его волосам. Она убирает темные локоны с его лба, зарываясь рукой под кудри, и он закрывает глаза. Вскоре ее руки выводят инстинктивный рисунку, и она рассеянно обводит форму его уха, ее глаза возвращаются к экрану, слегка щурясь от света, который он проецирует на неё. И тут она теряется в своих мыслях, пытаясь вспомнить, когда в последний раз кто-то играл с ее волосами, и ни одно из воспоминаний о ее отношениях с Роем не является сценой, подобной этой... В конце концов она бормочет то, что изначально должно было быть отдаленной, личной, несущественной мыслью: – ... знаешь, то, что я не кошка, не значит, что я не хотела бы, чтобы меня тоже погладили. Она имеет в виду, что время от времени они могли бы меняться местами, но когда она снова смотрит на него сверху вниз, становится ясно, что произошло недоразумение. Он хмуро смотрит на нее. – Я пытался погладить твою грудь, но ты мне не позволила. Она чувствует, как ее лицо снова горит с новой силой. К счастью, он, кажется, даже не замечает этого или не понимает, что это значит. Она старается не заикаться, когда отвечает: – Некоторые люди сочли бы это интимными частями тела. – ... как чьи-то яйца. Это довольно личное. Она широко открывает рот, прищурив глаза. Что. Тут. Происходит. - ответный разговор реален. Она к этому не привыкла. Он, очевидно, имеет в виду ту ночь, когда они встретились, и то, как она подняла ему хвост, чтобы посмотреть, сохранились ли у него яички. В такой момент, как этот, самое время спокойно заметить, что если он и не совсем человек, то уж точно не просто кот - но, что более важно, он не ребенок, несмотря на всю искреннюю невинность, которую он временами проявляет. Она замечает, как он смотрит на нее, хотя и делает вид, что не замечает. Когда он не обращает внимания, она смотрит на него так же. — Я… просто! - проверил, есть ли они у вас, я их не трогал! – Наконец она протестует. – ...ты можешь потрогать их. Его тон настолько удивительно ровный, выражение лица настолько непроницаемое, что она никогда не узнает, была ли это шутка или нет. Она менее двусмысленна: сарказм в ее тоне настолько силён, насколько это возможно: – Спасибо. Она фыркает через нос, сопротивляясь желанию скрестить руки на груди. Она просто оставляет их в его волосах, но стиснутыми, и все же ее внимание снова сосредоточено на экране. Она слегка качает головой, избегая его взгляда. – Я… думала о…, – начинает она бормотать, но голос поглощается рекламой, несмотря на низкую громкость телевизора. Она не заканчивает предложение. Но если он не обращает внимания на большинство вещей, Бенджамин не может быть более внимательным к ней. В данный момент ему не нужно, чтобы она что-то объясняла. Она чувствует, как волосы на её руках встают дыбом, когда он деликатно берет ее руку и прикрывает ею рот. Его губы нежно прижимаются к ее ладони, большой палец касается внутренней стороны запястья. Она сглатывает, ее глаза все еще устремлены на экран, когда она чувствует, как его губы прокладывают дорожку поцелуев вверх по ее пальцам, его собственная рука слегка сжимает ее, когда он проводит ею по своим губам.. Она вскакивает, квакая спокойной ночи, даже не осознавая, что делает, и мчится в спальню, оставляя его там. Он не пытается следовать за ней. Она спешит забраться под одеяло и замереть, желая, чтобы ее сердце успокоилось. Через минуту она слышит, как он выключает телевизор. Месяц назад ему бы это даже в голову не пришло. Оставшись одна в темноте, она глупо и горько сожалеет, что не может дать ему понять, как она рада его прогрессу. Как она счастлива с ним. Она искренне поражена тем, как столь сюрреалистичная ситуация так быстро превратилась во что-то настолько домашнее. В какой-то момент все вышло из-под контроля. Конечно, это она впустила кота в свой дом. Но ей не пришлось мириться с человеком, в которого он превратился. Правда в том, что, даже пережив шок первых дней, она ни разу не подумала о возможности попросить его уйти. С тех пор, как он впервые появился перед ней как человек, она вела себя так, будто должна была его оставить. Она вела себя так, будто у нее не было выбора. - это было проще, чем признаться самой себе, что она действительно его оставила.