Колыбель для темных времен

Все любят раскаявшегося грешника. Блудного сына, вставшего на путь исправления. Прежде он ошибался, но теперь уже не будет.

Без дверей. Без окон. Без звука. Резкие вспышки боли. Светлые стены украшены новыми ярко-красными пятнами. Лоб горит. Мигель не может вырваться из чужой хватки. В теле все еще куча всякой дряни. Тело все еще в смирительной рубашке. Он все еще не до конца ощущает себя в собственном теле. Иногда он может отстраниться от происходящего. Наблюдать со стороны. Когда Они неверно рассчитывают дозу и он теряет себя по кусочку. Как он вообще здесь оказался? Что пошло не так и в какой момент? Он даже не уверен в том, что его имя настоящее. Не к кому обратиться с вопросами. Иногда он слышит телевизор за дверью, пока сам сидит в темноте палаты на холодной грязной плитке. Лекарства часто обездвиживают. Обезличивают. Обесчеловечивают. Поза, в которой его оставляют, не всегда удобна, все затекает. Иногда он болезненно упирается костями в твердую поверхность и все становится еще хуже. Бессонница приходит все чаще. Его разум все чаще теряется в реальности. Неделю? Месяц? Год? По телеку у охраны был фильм про что-то похожее. Про девочку в больничке, которая заперла себя в собственном чистилище после того, как её кукуха поехала в том месте окончательно. Потому что каждый работник, которого она там встречала – переворачивал раз за разом ее собственный разум. Тот канал больше не включали. Фильм исчез из реальности, как и подобие личности Мигеля. Как и его спокойный сон. Но в памяти что-то все же осталось. Мигель учился у той девочки, чье имя давно забыл, искусству запираться. У нее были вино и таблетки. У него воображение, окровавленные стены и трещины на потолке. Она запиралась в чистилище. Он в себе. Теперь здешний персонал разрушал все, что он из себя представлял. Мигель стал прятать себя в закутках памяти. Когда-то он говорил местному мозгоправу, что раньше рисовал себя в виде дракона, спасающего мир. Мозгоправ же драконов никогда не любил. Мигель все еще учится многим вещам. Поэтому с самоконтролем есть небольшие проблемы. Бесконечные процедуры утомляют раз за разом. Анализы, тесты, сканирования, рентген, МРТ. Чужие прикосновения неприятны. Его ощупывают, тыкают, протыкают кучей иголок, ставят датчики, кружат вокруг белой массой с различными оттенками кожи, глаз и волос. У Мигеля проблемы с гневом и самоконтролем, но на нем срывают злость медбратья. Они себе это могут позволить, потому что Они говорят, что он не важен, не оправдывает надежд, но его держат тут и продолжают мучать, потому что ему хватило сил выжить. Теперь всем интересно сколько он еще протянет. Бритая голова неприятно мерзнет, так что приходится приложить силы, чтобы она не касалась пола или стены. Он шипит, когда задевает свежие синяки и царапины. Его глаза практически ничего не видят в темноте. Тонкая щель под дверью сияет переливающейся разными цветами полоской света. Руку туда точно не просунешь. В такие моменты можно только цепляться за разнообразие и яркость цветов. Чужие голоса в телевизоре успокаивают и дают забыться. Он вычленяет из гула двоих. Мужчина и женщина. Первый возмущается. - Не может отличить реальность от иллюзии. Помнишь последнее путешествие? Слониха никогда не забывает, где оставила свой хобот. Во время путешествия на поезде, чемодан был не больше твоей головы. Я могу ошибаться, Ваше Величество, но сомневаюсь. Вниз, по той изначально извилистой тропинке, в сторону еще раз. Мигель закрывает глаза, растворяясь в чужой речи. По телу пробегают мурашки. Конечности начинает покалывать от неудобной позы, но он игнорирует и терпит. Молится про себя в глубине души, чтобы больше не просыпаться. Его мама умела молиться по-настоящему. Его мама была католичкой. - Верно, доктор, хорошо сказано, вне сомнений, - отвечает голос женщины. – Я имею в виду, что здесь очень жарко. На секунду все внутри замирает. Это точно телевизор? Доктор? Они прислали к нему кого-то нового? Нашли еще способ, чтобы вытрясти из его тела сил. Желчь обжигает горло от приступа паники, он мычит, чтобы тошнота улеглась. В прошлый раз его измазали лицом в луже собственной остывшей рвоты, так что теперь он предпочитает не рисковать. Это на деле могли быть сотрудники, с которыми он попросту не пересекался. Пока что. А теперь они решили наверстать упущенное и добить его. Нервный смешок вырвался из обветренных губ. Только ведь хотел, причем в который раз, чтобы эта ночь оказалась последней. А теперь страшится того, что незнакомцы выйдут из черных рамок ящика и переступят порог его палаты. Его одиночной камеры. Мысли о смерти не были для него чем-то новым. Когда-то они холодом окатывали его внутренности и вызывали слабость в теле. Это всегда воспринималось как проигрыш. Ты недостаточно силен телом или духом, чтобы справиться с очередным обстоятельством в жизни. С тех пор пришло понимание, что в некоторых случаях смерть — это не поражение, а исцеление. Маленький Габриэль иногда всплывал в памяти прозрачной тенью, поправляя штаны с коричневыми пятнами и пах гнилым мясом. Мигель когда-то отправился в приют с уклоном в христианство. Приспособился и выжил в реальном мире. Для брата же смерть после очередного издевательства отца стала действительно исцелением. В отчете о вскрытии брата что-то говорилось про кровоизлияние в мозге и асфиксию. Исцеление может быть медленным и болезненным. Может, пришла пора увидеться с братом? А может, и мама придет? Женщина за дверью продолжила говорить. - Я имею в виду неясно. И от нее ничего не добьешься. О нет, никакой помощи! – голос звучал нечетко и приглушенно, но с явными нотками недовольства. - Унижение, я бы сказал. Я выписал тебя. И теперь ты вернулась, как паршивый грош! Репутация под ударом! Люди говорят что я, как старый пес, закопавший кость, ты не знала? Дальше все тонет окончательно в помехах. Боль в теле настолько сильная, что игнорировать уже невозможно. Попытки свернуться в клубок и как-то сбежать от этого ощущения ни к чему не приводят. Он все еще любит маму и брата. Он все еще не готов с ними увидеться. В палате слышится хруст стекла. - Ты никогда не должен сбегать из дома. Оставайся. Сердце пропускает удар. Спокойный знакомый голос словно вытаскивает его из омута. Она опять нашла его. Мигель четко видит в темноте каждую мелочь и отлично слышит происходящее на этаже больницы. Он больше не мерзнет, завитки волос непривычно касаются ушей, но пальцы все же невольно ощупали голову. На нем снова те вещи, которые ему вручил Марк. Рядом стоящая Маккена впервые выглядит настоящей. Ее лицо отмечено следами усталости, темные круги под глазами на бледной коже еще заметнее. Капилляры в глазах полопались, а ее непринужденность словно испарилась. Плечи немного сутулятся. - Вспоминаешь? Она шмыгает носом, но это скорее выглядит как что-то нервное. Ее темные глаза смотрят внимательно. Неприятно и цепко. Голова немного наклонена в бок. Мигель кивает. - Это воспоминание. Но это не Нуэва-Йорк. – он не скрывает сомнения. – Как это работает? - Людям нужен боец, чтоб за них умереть. Бог, воин, какой-то энтузиаст. Чем меньше в тебе остается твоего, тем проще создать удобное оружие. Он внимательно рассматривал себя из прошлого. И вспоминал. Постепенно, кусочек за кусочком. Его пригласили сюда, в Алхимакс, на подработку. У него за спиной ничего. Понадобились подопытные с определенным набором генов. Он, к сожалению, оказался подходящим кандидатом. А затем он в один момент оказывается по ту сторону. Иронично, но потенциального генетика и будущего доктора наук загубили те самые научные исследования. - Пошли дальше. Чем дольше залипаешь, тем сложнее выбраться. Она просто открыла дверь и спокойно вышла из палаты. Ее фигура в темной одежде растворяется в тенях голубого света ящика. Мигель оглядывается напоследок на себя прежнего. До Габриэллы и после опытов Алхимакса он был таким же легким, полным энтузиазма и надежд, каким был до тех пор, пока не попал сюда. Он раз за разом терял вместе с воспоминаниями себя самого. Но что-то внутри подсказывало, что это последний раз, когда у него отбирают память. У него есть человек, который приходит раз за разом и помогает вернуть утраченное. Мигель отворачивается и идет дальше, быстрым шагом нагоняя Маккену. Больница словно вымерла. Ни персонала, ни пациентов. Окружение превращалось в картинку, едва походившую на место, скорее дешевая декорация. - А как ты нашла меня? – задавать вопросы было непривычно, но не поддаться порыву было невозможно. Ему не нравилось проявлять слабость даже в иде какого-то признания факта того, что ему что-то неизвестно. – Общие воспоминания? Маккена морщится, подтверждая догадку. - Меня держали в соседнем крыле. Сюда попала по решению суда, который признал невменяемой, учитывая что я уже проходила лечение в психиатрической лечебнице. - Ты как обычно невиновна и это все проклятые британцы? - Естественно. Мигель не смог сдержать улыбки. По телу разливалось тепло. - А я тогда как здесь оказался? Пятна еще нет. Часы не созданы. Коллайдеры никто вроде не взрывал. А концом двадцать первого века вообще не пахнет. - Ты здесь родился. Он даже остановился от неожиданности. - Что значит родился здесь? Маккена тоже остановилась чуть впереди и с устало обернулась. - Мы из одного измерения, Микки. Если кратко, то твой придурок папаша занял дом своего братца Десси, земля ему пухом, когда тот оказался в тюрьме. Мало того, что он черт знает куда выкинул склад оружия, но еще и женился на мексиканке. Черт знает откуда он ее достал. Родился ты, затем твой братец. Потом алкоголизм твоего отца. Твои мать и брат умирают от его рук. Братцу твоему он вроде там все к черту разорвал, пока насиловал. По итогу сам ушел следом за ними очень быстро. Организм не выдержал той паленной дряни, скорее всего. Мы с Генриеттой нашли тебя, когда ты был на грани истощения. Отправили в один из местных приютов, где было менее паршиво. Прости, но взять тебя с собой мы никак не могли. А затем мы с тобой пересеклись здесь. Ей явно было неприятно об этом говорить, пока они проходили все еще пустой этаж. Звуки телевизора давно затихли. Мигель решил пока переключиться и принялся интересоваться дальше. - Сколько тебе лет? Ты не можешь быть старше меня. Маккена хмыкнула. - Двадцать семь. Но ты прав, я живу гораздо дольше тебя. - Ты будешь сейчас умничать о разнице во времени в измерениях? - Естественно. Но у меня с твоим дружком-далматинцем есть общая фишка. - Неудачно шутить? - Я не посмею посягать на твою прерогативу. Я о прыжках во времени. - И как это работает? Пещеры, устройства или сияющие металлические сферы? - Это в Германии, умник. У меня все проще. Здесь во время опытов я пыталась, само собой, диссоциироваться от происходящего. И узнала, что могу уходить в собственные мысли не только фигурально. Смотри. Она толкнула рукой в стену и под ее ладонью тут же возникла железная дверь, ведущая в палату, идентичную той, в которой находился Мигель. Там сидела Маккена. Тоже гораздо моложе. Тоже тощая. Тоже с бритой головой. Ее смирительная рубашка была более чистой, но вряд ли ее это волновало в нынешней ситуации. - Так это у тебя были вино и таблетки. Маккена ничего не ответила, лишь легонько кивнула. Ее зрачки уменьшились, глаза же раскрылись шире, практически округляясь, все ее тело было в напряжении. В палате было слишком светло и ярко. Кучка стоявших докторов не обращали на посторонних внимания, обходя стороной. Речь была не разборчивой, но галдеж при этом неприятно давил на чувствительный слух Мигеля. Жесткие пальцы Маккены вцепились в его предплечье. В этот раз он не стал вырывать руку из ее хватки. - Видишь?.. Видишь? Она практически прошипела этот вопрос. Он видел. Секунда и Маккена в смирительной рубашке исчезает. Еще две, и один из докторов падает с дикими криками на белый пол. Еще десять, и теперь все остальные следуют за ним, агонизируя и извиваясь от боли. Их глаза выпучены, они царапают себя и друг друга в попытках облегчить боль, хоть как-то отвлечься от мучений. Маккена из настоящего делает легкий взмах рукой и они снова оказываются в палате Мигеля. Оба наблюдают. Маккена возникает в палате. Ее одежда потрепана, тело трясется от перенапряжения и усталости. Словно она отсутствовала долгое время, а не пару минут. - Ты настоящая? Маккена словно только сейчас замечает Мигеля. Она смотрит на него, но не видит. Ей требуется время, чтобы дергано закивать головой. - Помоги мне. - Проект Космические нити? - Проект Космические нити. Ее плечи немного расслабляются. Из ее носа течет кровь. Она рассеяно вытирает ее рукавом и шаткой походкой приближается к Мигелю. Дрожащими пальцами Маккена достает из кармана больничных штанов складной нож и принимается освобождать его. Это занимает время, так что когда слышатся грохот ключей и крики за дверью, то ей приходится ускориться. - Как тебя зовут? - Мигель. - Микки? - Мигель. А тебя? - Алиса. Меня зовут Алиса. Она сказала это так, словно напоминала себе об этом. Ключ поворачивается в двери, заедая несколько раз. Мигель освобождается от рубашки и пытается встать, но его затекшие конечности подводят его. Он не может здесь остаться, но и Алисе также ничем не может помочь. Алиса словно все это читает в его взгляде и качает головой. - Так не пойдет. - Ты о чем? - Я не оставлю тебя здесь. Возьми меня за руку. Как только дверь с грохотом распахнулась, они оба растворились в воздухе. Охранники и медбратья рвали и метали, все еще не замечая посторонних. Мигель посмотрел на Маккену. - Разве Маккена это не имя? - Это фамилия. Но не настоящая. Как и имя. - И как тебя зовут на самом деле? Она вздохнула. - Тебе это ничего не даст, Шерлок. Слишком давно все было. Мигель принял такой ответ на этот раз, но это не означало, что он не попытается узнать правду потом. И понимал, что Маккена прекрасно это осознавала. - Что за Космические Нити? - Попытка создать сверхлюдей для защиты Её высочества. У них было ДНК Тора и Паркера. Оттуда и название. Новый Тор не получился, поэтому взялись за Паука. - И когда это было? Маккена странно моргнула. Это было похоже на нервный тик. - Десять лет назад.