***
Пустая остановка разрезана надвое холодным светом фонаря. Автобус уже скрылся в тумане, увозя с собой биомассу с перепуганными лицами. Грязные волосы липли ко лбу, покрытому мелкими каплями холодного пота. Рука сжимала рукоять старого ржавого топора, и занозы противно впивались в тонкую кожу ладони. Он выплюнул собравшуюся кровь и вытер рукавом разбитые губы. Ему сказали, что он безумец. Забавно, как же все любят ошибаться. Нет, он не безумец. Он Санта. Тот самый, который исполняет желания. Только настоящий. И как же он счастлив, что может исполнить самое большое желание человека.***
Феликс выбежал из душного здания старшей школы и вдохнул столько свежего воздуха, сколько только могло поместиться в его легких. Сегодня был какой-то необычайно жаркий день для весны. Солнце мягко согревало, запуская свои лучи в светлые пряди маллета. На нос с россыпью веснушек села маленькая бабочка, но, пошевелив пару раз усиками, тут же плавно замахала крыльями и полетела дальше. — Ликс! Парень развернулся, услышав свое имя, и бросился в раскрытые объятия стоявшего у забора человека. — Чан! Ну как? Тебе понравилось? Наконец Феликса выпустили из крепкого кольца объятий и дали отдышаться. — Я-то чудесно, — Чан улыбнулся и потрепал парня по голове, заставляя и так не очень аккуратно лежащим прядям превратиться уже в совсем необъяснимое нечто из спутанных волос, — ты лучше про себя расскажи. Как мама? — Да не очень, — Феликс грустно выдохнул и провел рукой по голове, пытаясь вернуть изначальную прическу, — но она будет рада тебя видеть. Ты зайдешь? Чан кивнул и протянул Ликсу бумажный пакет, доверху забитый разноцветными упаковками сладостей: — Санта немного опоздал, ты уж не злись на него. Феликс схватил пакет и под тихий смех Чана стал воодушевленно в нем рыться. На дне нашелся брелок с кенгуру, маленькая плюшевая коала, набор кремов и красивая чашка ручной работы в коробке. — Крем и чашка твоей маме, а все остальное только для тебя, — Чан еле успел дать наставления по привезенному из Австралии подарку, как Ликс повис на нем, словно сам был самой настоящей коалой. — Спасибо, спасибо, спасибо, спасибооо! — Ну все, все, — Чан снова засмеялся и постарался отцепить от себя прилипшего Феликса. В конце концов парень поддался и освободил Чана из плена объятий. Они пошли к старому ветхому дому, в одной из квартир которого теснились Ликс и его мать, и стали обсуждать по дороге поездку Чана. На самом деле Австралия — родная страна Бан Чана. Родители переехали в Корею, когда мальчику было всего 4 года, учился он уже здесь. Но Чана всегда тянуло обратно, на его родную землю. Спустя огромное количество ссор и обид, родители заявили сыну, что он может делать все, что пожелает, но деньги на обратный переезд и учебу пусть достает сам. Тетя Чана всегда поддерживала племянника, и при первой же возможности забрала его на полгода к себе, чтобы он осмотрелся, пожил, и понял, правда ли он хочет тут жить, или это лишь детские мечты. — И что ты решил? — Феликс с интересом заглядывал в глаза своему другу. — Я перееду в Австралию. Сначала поживу у тети, а потом, когда поступлю в вуз и найду подработку, мы уже посмотрим, что делать дальше. — Ох, как я рад за тебя, ты бы знал! Феликс был правда рад. Чан — один из двух друзей, которые не отвернулись от него и помогли, когда отец сел за решетку. И если бы Ликс только знал, как он может отблагодарить, он бы сделал все возможное и невозможное. За скрипящей дверью находилась лестница. Затхлый запах заставлял впервые поднимающихся по этим ступенькам с неприязнью на лице зажимать нос рукой, но такие здесь появлялись редко, а жильцы совсем привыкли и даже не замечали его. Вот и сейчас Феликс радостно перепрыгивал через ступеньку, на ходу рассказывая о последних новостях своей жизни, а Чан, хоть раньше и бывал здесь часто, уже отвык от этого аромата лестницы в доме Ликса, но старательно не морщил лицо, и даже улыбался. В квартире за эти полгода ничего не изменилось. Старые обои, протертый ковер у входа. На одной из стен висел детский рисунок Феликса. На нем маленький мальчик держал в руках солнце и широко улыбался. Мама еще тогда спросила у Ликса, что как это можно держать в руках солнце, оно ведь горячее и может обжечь, но мальчик выхватил лист бумаги с желтым кругом, сказал, что мама просто ничего не понимает, и что его солнце — холодное. Мама посмеялась и, потрепав мальчишку по голове согласилась, что раз холодное — значит можно ничего не бояться. Послышался тихий щелчок выключателя, и на потолке зажглась тусклым светом люстра. Мать Феликса, увидев Чана, охнула, поцеловала его в щеку и побежала на кухню ставить чайник. — Мам, смотри, что тебе привезли из Австралии! Мать Ликса выглянула из кухни и покачала головой, разглядывая коробки, крутящиеся в руках ее сына. — Чанни, Чанни, не стоило, совсем не стоило. Мы и так тебе столько всего должны, что один лишь Бог может сосчитать. Да взять хоть учебу Ликса, если бы не ты, где бы мы денег взяли? Да Феликс на своей мойке за всю жизнь столько не заработал, а мне тоже на моей работе платят гроши, хоть в ноги им кланяйся и умоляй поднять зарплату. — Ну не надо, тетя Ли, нет никакого долга, я же уже много раз говорил. Давайте лучше чай выпьем. Чан называл маму Феликса тетей Ли еще с самого знакомства. Никто из троих так и не понял, как так вышло, но, так как никаких возражений не было, то так и повелось. Время пролетело незаметно. Тетя Ли крутилась вокруг Чана, предлагая все, что только смогла откопать в доме. Феликс, увлеченно слушая друга, заполнял рот сладостями. Потом, случайно кинув взгляд на часы, он резко вскочил, и кинулся к выходу, объясняя все на ходу. — Чан, прости, я с Хенджином встречаюсь, мне бежать надо, — парень натягивал на себя поношенные кроссовки, — мам, буду поздно, не сердись, — послав воздушный поцелуй, адресованный матери, Ликс выпрыгнул на лестницу, не забыв схватить стоявший на тумбе еще со вчерашнего дня пакет, и кинулся вниз.***
Хенджин стоял, облокотившись на бампер своей машины и задумчиво смотрел на небо, выпуская изо рта дым. Наполовину выкуренная сигарета, зажатая между двумя пальцами, медленно тлела. Феликс на секунду остановился, разглядывая изящные руки, двигающиеся плавно, словно в воде, темные волосы, кажущиеся чернее влажной земли. Серебряная сережка блестела, отражая лучи яркого солнца. — Говорят, что если художник умирает, то небо окрашивается в его любимый цвет, — Хенджин так и стоял, запрокинув голову, — как думаешь, это правда? — Хенджин, Хенджин, — Феликс раздраженно выдохнул и подошел к машине, — ты что, только вчера обнаружил существование интернета? Я об этом слышал лет миллион назад. Очень заезженная фраза. — А если я ночью умру, то что тогда? Феликс замер, схватившись за ручку двери, и внимательно посмотрел на стоявшего перед ним парня. — Не пойму, ты умирать собрался? — потом немного подумал и добавил, — может и правда, кто знает? Хенджин наконец посмотрел на Ликса, сделал затяжку, выкинул в сторону бычок и улыбнулся. — Тогда я хочу красное небо. Феликс хмыкнул и запрыгнул в машину. — Хоть я и не художник, но хочу желтое. Знаешь, как гуашь, которой дети солнце рисуют. Будет мне тебя напоминать. Хенджин завел мотор, и машина дернулась вперед. — Опять скажешь, что я твое солнце? Феликс кивнул, поцеловал Хенджина в щеку и выудил из кармана небольшую заколку. Замысловатые металлические узоры складывались в красивое солнце с лучами-волнами. — Ты думал, что я забыл о том, что у тебя сегодня день рождения? — Ликс широко улыбнулся и протянул парню подарок. — Пх, раз помнил, мог бы не опаздывать, — Хенджин наклонил голову к рукам Феликса, не отрывая взгляда от дороги. Заколка, забравшая за ухо часть челки с помощью мягких движений Ликса, теперь мерцала в черных прядях волос. Феликс, довольный проделанной работой, нажал на кнопку включения радио. Машина свернула на лесную дорогу и, проехав еще немного, остановилась у маленького озера с прозрачной водой. Вдвоем они часто сюда приезжали, ведь Хенджин любил все, что в его глазах казалось красивым и эстетичным. А природу он считал неповторимой. Считал, но упорно пытался ее повторить, снова открывая чистый лист альбома, а затем вновь разрывая его на мелкие кусочки. А Феликс как зачарованный наблюдал за руками, держащими кисточку. Он был помешан на этих руках. Хенджин расстелил на поляне плед, который он достал из багажника, и сел в самый центр, жестами показывая Феликсу, чтобы тот взял термос, всю дорогу перекатывавшийся из стороны в сторону на задних сидениях. Через секунду термос уже стоял перед ним, а в руки был впихнут пакет, который Ликс с очень довольным видом назвал «подарок номер 2». Хенджин заглянул внутрь и вынул прозрачный контейнер. — Дай угадаю. Брауни? — Ага, твой любимый. Феликс сидел, как на иголках, ожидая, когда же Хенджин наконец прожует этот свой кусок и скажет, как получилось. — Ну как? Хенджин выдержал драматичную паузу, потом сделал задумчивое лицо и, в конце концов, вынес свой приговор. — Мне нравится. Довольный Ликс тоже взял кусок своей же выпечки в рот и блаженно закрыл глаза. На языке почувствовался вкус шоколада, сахара и кофе. Хенджин уже разлил чай из термоса, и сунул в руки Феликсу горячий напиток, пахнущей мятой. — Знаешь, я хочу сегодня нарисовать что-нибудь красивое, — Хенджин поднялся на ноги и направился к машине за карандашом и бумагой. — Ты никогда не рисовал ничего некрасивого. Хенджин обреченно выдохнул и вернулся обратно. — Всю романтику испортил. — Как? — Феликс непонимающе посмотрел снизу-вверх на парня. — Надо было спросить, что именно я хочу нарисовать. Снова непонимающий взгляд, за которым тут же следует послушный вопрос: — Что именно ты хочешь нарисовать? — Тебя, Ликс, тебя я хочу нарисовать. Хенджин присел на корточки и обхватил лицо Феликса своими ладонями, от которых по коже разошлись миллионы теплых лучей. Ликс задержал дыхание, когда чужие губы, на которых еще остался вкус мяты, нежно, но требовательно накрыли его. Он очнулся от обжигающего прерывистого дыхания Хенджина у самого уха: — Ты очень красивый, Ликс, — он говорил это тихо, почти касаясь губами кожи, которая от этого шепота покрылась мурашками, — очень. Найди мне человека, красивее тебя. У Феликса вырывается стон, когда язык Хенджина начинает рисовать дорожку от уха к ключицам. Он делает ее запутанной, с множеством поворотов, медленно обводит кадык и спускается ниже. Смятая школьная рубашка теперь грустно лежит в компании упавшего термоса и забытого брауни. Хенджин приподнимается на руках, восхищенно смотрит на тело Феликса и, зарываясь пальцами в его волосы, снова возвращается к губам. Феликс не сопротивляется ничему. Ни настойчивому языку Хенджина, желающему пробраться в его рот, ни его руке, уже проскользнувшей под резинку его боксеров. Он лишь слышит, как быстро стучится у него в груди сердце и позволяет Хенджину все. Он хочет, чтобы эти руки трогали его всегда, чтобы они гладили, сжимали, он хочет стать глиной. И пусть Хенджин лепит из него все, что захочет, ради него Феликс готов стать чем угодно. Лишь бы это нравилось Хенджину. — Чтож, — голос Хенджина стал более хриплым, — кажется, у меня есть идея подарка номер три. Он отбросил в сторону ремень своих штанов и перевернулся на спину, усаживая Феликса себе на бедра: — Давай, Ликси. И Феликс снова повинуется. Беспрекословно, даже не думая о том, что можно ослушаться, сделать что-то не так, как просит Хенджин. Опускается ниже, оставляя горячие поцелуи на каждой клеточке тела, на каждой родинке, которую только может найти, и теряет жалкие остатки рассудка, когда чувствует, как эти самые руки хватают волосы на его затылке. Феликс проводит языком по члену Хенджина, и пальцы, переплетенные со светлыми прядями его маллета тут же сжимаются сильнее. Феликс сразу идет с козырей. Он берет настолько глубоко, что горло начинает болеть. Но все эти мелочи отходят на второй план, когда он слышит хрипловатый стон Хенджина. Он готов слушать это вечно, записать на диктофон и переслушивать каждую секунду, как помешанный фанат. Но ведь он правда помешан. Хенджин тащит Феликса за волосы наверх. Он дышит тяжело, оставлет на губах Ликса еще один поцелуй и тянется рукой к карману валяющихся брюк. В его ладони появляется смазка и презерватив. Хенджин садится и, облокотившись на одну руку, другой сжимает ягодицу Ликса, оставляя под пальцами белые следы. Феликс приподнимается, позволяя сразу двум пальцам Хенджина войти в него. Он запрокидывает голову и закрывает глаза, понемногу расслабляясь. А Хенджин смотрит на раскрасневшегося Ликса и думает, что это самый красивый парень, которого он когда-либо встречал. Он и есть воплощение красоты в человеческом обличии. Феликс двигал своими бедрами навстречу чужим, чувствуя внутри член Хенджина. Он не может оторвать взгляд от горящих глаз и приоткрытых губ, даже если от этого будет зависеть жизнь: это просто невозможно. Ему хотелось стать дождем, чтобы он мог зацеловать Хенджина с ног до головы, каплями стекая по его телу. Но каплями по спине стекал только пот. У Феликса болел зад, который Хенджин сжимал как тесто, болело горло и ляшки, которым приходилось то поднимать, то опускать вес его тела. Но как на это можно обращать внимание, если Хенджин сейчас перед ним, с расслабленным выражением лица и только что кончивший. Ликс сам уже был на пределе и потянулся руками вниз, слезая с члена Хенджина. Подул прохладный ветер. Феликс уткнулся носом в чужую шею и посильнее закутался в плед. Уже одетые, они сидели в плотную друг к другу и жевали всухомятку остатки брауни. Разлитый чай с мятой теперь питал корни какой-то травы. — Холодно? — спросил Хенджин, когда Феликс снова мелко задрожал. Тот улыбнулся и отрицательно помотал головой. — Неа, а знаешь, почему? — Неееет, только не…. — Да-да, потому что ты мое солнце. Хенджин закатил глаза и провел рукой по волосам, случайно задев заколку. Сегодня выдался жаркий денек для весны, но ближе к вечеру температура начала понемногу падать. Из-за заката облака превратились в персиковое суфле, медленно плывущее по небосводу. — Я тебя люблю, Джинни. Безумно люблю, — Феликс схватил ладонь Хенджина и крепко ее сжал. — И я, — Хенджин улыбнулся и оставил на носу Ликса еще один поцелуй, — безумно влюблен в твою неземную красоту. Феликс хмыкнул и еще сильнее прижался к Хенджину. — Знаешь, я больше всего на свете хочу, чтобы у нас с тобой была одна большая квартира с панорамными окнами, а мама бы вылечила свой сахарный диабет, — парень мечтательно вздохнул, — ты бы был известным художником, а я… ну учился бы в начале, а дальше решили бы вместе. Хенджин засмеялся, слушая эти светлые мечты о будущем, и поправил свою челку. — А знаешь, о чем мечтаю я? Ликс в ожидании притих. — Я хочу быть в чем-нибудь первым. Создать новое направление в искусстве, или что-нибудь в этом роде, — он поднял взгляд наверх, наблюдая за надвигающимися тучами, — как думаешь, это слишком глупо, мечтать о таком? — Нет, — Феликс закутался еще сильнее в плед, — совсем не глупо. Ты самый лучший, так кто, если не ты? Хенджин улыбнулся и, зарывшись носом в макушку Ликса тихо выдохнул.***
Островки белой пены стекали вниз по черному корпусу старой машины. Рядом стояло ведро с относительно чистой водой. Феликс, задернувший рукава своей кофты до локтей, усталым взглядом окинул проделанную работу, вытерев рукавом вспотевший лоб. От царившего здесь запаха химии хотелось бежать, куда глаза глядят, но машина сама себя не помоет. — Эй, Ликс, хеллоу! Парень обернулся, встретившись взглядом с другом своего детства. Их познакомили отцы, которые частенько любили вместе выпить пиво и покидаться сухарями в экран телевизора, где герои дорамы действовали как последние идиоты, а футболисты совсем не умеют играть, и даже их сыновья сыграли бы лучше. Когда отца Ликса посадили в тюрьму, Сынмин попросил устроить своего друга на мойке, чтобы они с матерью хоть как-нибудь могли себя содержать. И отец по старой дружбе согласился. Так Феликс и оказался в этом месте, где ему шесть дней в неделю приходилось до блеска отмывать чужие машины. — Сынмин! Ты чего так рано пришел? — Да вот, что-то мы давно с тобой не виделись. Решил, что пора это исправлять, — парень протянул Феликсу стаканчик кофе, но, увидев, что руки того мыльном растворе, поставил напиток на ближайший невысокий шкаф. От Сынмина пахло карамелью и кофейными зернами. В его каштановых волосах мирно висел оторвавшийся бутон сакуры, а тонкое бежевое пальто было чуть ниже его колен. Они были такие разные с Феликсом, но не зря говорят, что противоположности притягиваются. Их дружба — это то, что Ликс хранил и берег, а Сынмин не раз его выручал в трудную минуту. — Ох Сынмин, знал бы ты, с кем я хочу тебя сегодня познакомить. Сынмин поднял бровь и с воодушевлением спросил: — Да неужели с тем самым красавцем, который отбирает у меня твое свободное время, и о котором мы постоянно говорим? Феликс радостно улыбнулся и активно закивал головой. — Ага, спустя огромнейшее время, у меня все же вышло его уговорить забрать меня с работы. И наконец-то ты поймешь, что все, что я говорил о нем — чистейшая правда. — Да я никогда и не сомневался в правдивости твоих слов, — Сынмин оглядел Ликса с ног до головы, — но неужели ты на свидание опять пойдешь в таком виде? Феликс вспомнил о кофте отца, найденной на дне какой-то коробки дома, вспомнил о протертых штанах, но махнул рукой и вновь вернулся к работе. — Нормально, так пойду. Что? Для Хенджина не впервой. Сынмин лишь пожал плечами, и снова покорно стал выслушивать о том, что Хенджин — это бог во плоти, и что с ним никто не может сравниться. Что он великолепный художник, который в будущем точно прославиться, и о нем узнает весь мир. Что Хенджин заменил Феликсу солнце. Время тянулось очень долго. Ликс грязно выругался, получив неодобрительное цоканье со стороны Сынмина, когда за пять минут до закрытия на мойку влетела очередная машина. Но вот и этот водитель расплатился и укатил к себе домой, выплюнув напоследок в лицо Феликса большой клубок серого дыма. — Господи, как ты здесь работаешь? — Сынмин откашлялся, недовольно сморщив нос. — Вообще-то ты владелец, так что мог бы и улучшить условия работы, — Сынмин что-то хотел сказать, но Феликс уже ринулся к темному силуэту, стоящему на другой стороне дороги. — Хенджин! Сынмин тихо вздохнул и поплелся за своим другом, по дороге натягивая улыбку. Сегодня он вымотался, и уйти домой часа два назад ему мешало лишь данное обещание увидеть вживую парня друга. — Хенджин, это — Сынмин, Сынмин — это Хенджин. — Феликс был так воодушевлен, что чуть ли не прыгал на месте. — Добрый вечер! — Сынмин первый протянул руку и мягко сказал, — Наслышан о Вас. Должен признать, что все рассказы Феликса о том, что он встречается с прекраснейшим человеком, оказались правдой. — А я же говорил! — Ликс следил за тем, как плавно рука Хенджина пожимает чужую. — Приятно познакомиться. Феликс смотрел, как Хенджин внимательно разглядывает Сынмина, и решил, что завтра обязательно с обоими поговорит и спросит мнение друг о друге. — Ну что, может сходим куда-нибудь вместе? Сынмин посмотрел на Феликса и отрицательно покачал головой. — Прости, я сегодня очень устал. Давай как-нибудь в другой раз, — развернулся и ушел, унося за собой окутывающий аромат кофе и карамели. — А мы? — Феликс поднял глаза на Хенджина, наблюдающего за исчезающим в темноте бежевым пальто, — может куда-нибудь сходим? — Не могу, у меня завтра учеба. — Ладно, тогда подкинь меня до магазина, если тебе не сложно, а дальше я сам. Хенджин кивнул и сел за руль. Феликс что-то пытался спросить у Хенджина, но тот отвечал как-то односложно, невпопад, и в конце концов Ликс отвернулся к окну и стал наблюдать за мелькавшими в окне фонарями. В круглосуточном магазине продавец, сидящий за кассой, увлеченно играл на своем телефоне и оторвался лишь раз, чтобы пробить Феликсу его хлеб и яйца и, не попрощавшись в ответ, обратно вернулся к своему занятию, очень недовольный, что его оторвали. Феликс тихо зашел в квартиру, наступая на носочки, чтобы не разбудить маму, которая посапывала, лежа на диване на кухне. Она уже давно привыкла, что сын возвращается с работы поздно, но каждый раз надеялась его застать и накормить ужином. Ликс поставил пакет с продуктами на стол и пошел в комнату за одеялом. Укрыв маму, он нежно чмокнул ее в щеку, покрытую темными пятнами, и пошел умываться. Но когда он снова вышел в коридор, на кухне горела лампа. — Мам? Все хорошо? — Феликс заглянул в комнату. — Да, да, сынок, не волнуйся, все хорошо. Просто опять хочу пить, — она взяла дрожащими руками, на которых так и не зажили уже довольно старые порезы, стакан, доверху наполненный водой, и полностью выпила все за раз. — Может все же пойдем к врачу? Потратим деньги Чана на лечение, а не на учебу, — Феликс грустно выдохнул и подошел к матери. Но она лишь строго посмотрела на сына и пригрозила пальцем. — Даже не думай об этом! Мы сколько раз это с тобой обсуждали? Феликс не спорил. Он знал, что переубедить маму все равно не получится. Она мечтала, чтобы сын закончил университет, нашел хорошую работу и выбрался из этого пропитанного грязью дома. Пускай один, оставив ее гнить здесь, но выбрался. Ночью матери стало плохо. Ее несколько раз вырвало, а потом она на некоторое время потеряла сознание. Феликс испугался до смерти, вызвал скорую помощь, но когда врачи прибыли, тетя Ли уже очнулась и, отдав им денег, сколько положено, сказала Ликсу, что тот опять зря потратил сбережения, которые могли бы быть вложены в его будущее. — Я все равно скоро умру, — она тепло улыбалась и гладила Феликса по голове, — чувствует мое сердце. Но тебе, Ликс, тебе еще надо долго и счастливо жить. Волнуйся лучше о себе.***
Будильником на следующее утро послужил звонок Чана, который сообщил, что он сегодня улетит в Австралию, поэтому обязательно заглянет к Феликсу, если тетя Ли не против. Но тетя Ли была только за, и уже через час Чан стоял с большими конвертами в руках у входной двери. — Чанни, проходи, посидим, чай выпьем, — мать Феликса побежала на кухню, но голос Чана ее остановил. — Не стоит тетя ли, я буквально на секунду. Только отдать Ликсу это, — и он протянул парню конверты, которые все это время находились у него в руках, — должно хватить до окончания школы. А остальное я постараюсь прислать из Австралии. По щеке тети Ли потекла слеза, которую она тут же смахнула тыльной стороной ладони. — Храни тебя бог, Чанни. Не знаю, за какие добрые дела ты нам послан, — и мать Феликса склонилась в поклоне, но долго так простоять не получилось, так как Чан вмиг оказался возле нее. — Тетя Ли, что вы делаете? Пожалуйста, не надо кланяться, я вас умоляю, — потом он посмотрел на свои наручные часы и, потрепав Феликса по голове вышел обратно на лестницу, — ладно, Ликси, учись хорошо, не расстраивай тетю Ли. И постарайся есть поменьше сладкого, а то у тебя непонятная зависимость от сахара. А от зависимостей надо избавляться. Потом улыбнулся на прощание. — Все, мне на самолет пора. Пиши, как время появиться, я лечу с перелетом, так что уже к трем часам дня буду в Гонконге с интернетом, а до Сиднея полечу только на следующий день. Феликс махал из окна, наблюдая, как Чан садиться в такси и скрывается за углом. Так жаль, что он уезжает так скоро. Но ничего, может в будущем Ликс сам прилетит к нему в гости, и уже он будет привозить Чану разные подарки, чтобы напоминали ему о стране, в которой он провел свое детство. День в школе тянулся медленно и скучно. Феликс грыз гранит науки, думая о том, что надо бы сегодня встретиться с Хенджином. Но сегодня еще была работа, поэтому шансов почти никаких не было. С поникшим настроение Ликс снова поднял взгляд на доску и в ужасе понял, что на ней магическим образом появились еще пять формул, и парень не имел ни малейшего понятия, о чем говорил учитель последние минут пятнадцать. Работа была еще более нудной, чем учеба. Сегодня на мойке было мало клиентов, и Феликс тихо скучал, наблюдая за дракой птиц за хлеб. Даже Сынмин с кофе не заглянул. Погода резко начала портиться, и, хотя дождя не обещали, но воздух стал влажным, а небо затянулось вязкими тучами. Ликс брел по улице, вымотанный полностью, хотя так и не смог понять из-за чего. В груди нарастало непонятное напряжение. Старая дверь дома скрипнула, как всегда, на лестнице лежит разбитая бутылка, как всегда. Феликс поднялся до квартиры через ступеньку, как всегда. Открывает дверь ключом, чтобы не будить мать, которая уже точно заснула. Как всегда. Феликс на цыпочках проходит в коридор и включает тусклую лампу. Лампа негромко жужжит, но парню все равно кажется, что в квартире тихо. Слишком тихо. До ужаса тихо. Что-то не так, и волнение с каждой секундой лишь нарастает, заставляя Ликса бояться сделать лишний вдох. Что-то случилось, и Феликс чувствует это как-то подсознательно, но что именно — он не знает. И почему-то не хочет знать. Ему страшно. До смерти страшно. Он хочет убежать отсюда сейчас же, кинуться с этой лестницы к выходу и выбить ту скрипящую дверь. Но почему-то не может сделать даже шага. Он начинает слышать, как бьется собственное сердце. Тук-тук. Тук-тук. Этот звук бьет по ушам, словно сердце Феликса вырвали из груди и вставили в череп. В глазах потемнело, и Ликс схватился дрожащими за стену, чтобы не упасть. Надо просто сделать пару шагов, и все. Надо дойти до мамы, заснувшей на диване, сходить в душ, попить воды. Надо все делать как всегда, и все будет хорошо. Но Феликс не верил своим онемевшим губам. Он сделал один шаг, потом второй. Щелкнул выключателем на кухне. Диван пустой. Феликс хотел сделать третий шаг, но ноги, еле державшие его, резко подкашиваются, когда он спотыкается обо что-то мягкое. Ликс хочет кричать, но не может. Не может даже подняться с пола, и лежит, чувствуя, как из носа медленно начинает идти кровь. Ликс больше не слышит стука своего сердца: он не слышит ничего. Не слышит, как падает стул, за спинку которого он резко хватается, надеясь подняться. Не помнит, как в итоге сел. Он очнулся лишь когда взял в ладони холодную руку. Обжигающе холодную. — Мама, — губы не слушаются, — мама, — он чувствует, как внутри все падает вниз, в какую-то неизвестную пропасть, оставляя взамен пустоту. Феликс пытается кого-нибудь позвать, но получается лишь мычание. Он дышит прерывисто и совсем не чувствует нарастающую боль в груди. Феликсу кажется, что он тонет. Что тело сковывают тонны воды, и эта самая вода не дает вдохнуть, затекает в рот, в нос, в уши, во все отверстия. А потом выливается из глаз. Тук-тук. Тук-тук. Этот стук бьет по барабанным перепонкам. Кажется, что еще немного, и они разорвутся, вылетят из ушей окровавленным серпантином. Таким же, который остается на елке в Рождество ярко-красной пружинкой. Тук-тук. Тук-тук. Нет, это уже не сердце. Сердце держалось над пропастью на одной тоненькой ниточке и билось совсем бесшумно, боясь сорваться вниз. В коридоре раздались шаги. Глаза болели и отказывались фокусироваться, но через несколько секунд перед Ликсом все же предстало до боли знакомое лицо. Такое красивое, утонченное. Оно было в этом мире такое одно. — Хенджин…- Феликс сам не слышал своего голоса. Он смотрел покрасневшими глазами на пришедшего и снова и снова, словно больной, повторял одно только имя, — Хенджин… — Феликс, хватит. — Хенджин…- он продолжал смотреть снизу вверх, сжимая холодную ладонь матери. — Хватит, я сказал, — в его тоне раздражение и желание уйти отсюда как можно раньше, — заткнись и послушай меня. Феликс замолчал. — Молодец. Так вот, ты не брал телефон, поэтому мне пришлось самому идти к тебе, чтобы сказать, что между нами все кончено. Ты был красивым, но… Но не важно, всегда находится кто-то лучше. Просто забудь, что я существую и давай будем спокойно жить дальше. Ликс ртом хватал воздух, но легкие будто заржавели. Он вытянул вперед руку, дрожащими пальцами сжимая воздух и словно стараясь остановить уходящего прочь человека. — Хенджин… Парень остановился. Медленно повернулся и выжидающе посмотрел. — Не уходи, — Феликсу было тяжело говорить, но он упорно напрягал голосовые связки, — пожалуйста. — Я же сказал, что бросаю тебя, что ты хочешь еще услышать? Я не могу и не хочу оставаться, извини, я иду на свидание и уже опаздываю. В груди опять все сжалось. Стало холодно. — Пожалуйста, — Феликс дрожал всем телом. Он почти не говорил, лишь шевелил губами, — не уходи. Хенджин провел рукой по волосам, в которых уже не было той заколки, которую Феликс подарил ему, и раздраженно выдохнул. — Я опаздываю, — и, развернувшись, вышел на грязную лестницу, — Всего хорошего. — Не уходи, — он все смотрел на закрывающуюся входную дверь пустым взглядом, за ручку которой еще секунду назад держались те самые руки, с белоснежней кожей, с изящными линиями, такие невероятно и до безумия любимые, — не уходи. И Феликс закричал. Отчаянно, разрывая горло в кровь. Кричал, пока мог, пока изо рта не стал доноситься противный хрип. Свинцовая голова тянула вниз, и Феликс упал на пол, сильно ударившись затылком об ножку упавшего стула. Он беззвучно рыдал, потому что потратил весь голос на крик, захлебываясь в собственных слезах. Та единственная нить, которая держала сердце над пропастью, оборвалась, и Феликс уже ничего не чувствовал внутри. Ничего. Там была кромешная тьма, пустота, которая не отдает назад ничего, что когда-то смогла забрать.***
Феликс шел по темной улице без единого фонаря, сжимая лежащие в кармане кофты конверт с деньгами, который Чан оставил на учебу, и почти разряженный телефон. Надо устроить похороны маме. Где-то здесь было похоронное бюро, мимо которого однажды проходил Ликс, совершенно случайно забредший в этот район. Сил ни на что не осталось. Красные глаза, хоть и были опухшими, но сухими. Феликс не помнил, как он нашел силы встать, как спустился с лестницы, ни разу не упав, как скрипнула дверь. Он только знал, что маму надо похоронить, и надо это сделать сейчас. Не важно, что сейчас уже ночь, не важно. Бюро должно работать. Оно не может быть закрыто, просто не может. — Эй! Феликс не оборачивался. Он так и шел вперед сгорбившись, не обращая никакого внимания на то, что происходило вокруг. — Ты че, глухой? — его резко толкнули в плечо, и Ликс упал на воняющий мочой асфальт, сдирая кожу ладоней. — Кошелек гони, — к горлу приставляется нож, и кожа покрывается мелкими мурашками от холода металла. Их трое. Половина лица скрыта маской, хотя Феликс все равно вряд ли разглядел их в такой темноте. Один стоит прямо впереди и угрожает ножом, два другие чуть поодаль. От них несет потом и давно не стиранной одеждой. Ликса вывернет прямо на их ноги, если они не отойдут хотя бы на шаг. Надо то-то придумать. Он не отдаст деньги, ни за что не отдаст. Феликс пинает стоящего перед ним между ног, и, пока тот сгибается пополам, громко матерясь и шипя, вскакивает и бежит так быстро, насколько только могут позволить ему ноги. Он слышит за собой крики, и делает поворот, потом еще один. Он уже давно потерялся. Выхватив из кармана телефон, Феликс судорожно открывает список контактов. Он прикладывает телефон к уху, не сбавляя скорости. — Хенджин, — наконец-то после долгих гудков на другом конце взяли трубку, — Хенджин, пожалуйста, помоги. В боку начинает колоть из-за нехватки кислорода. Феликс замечает фонарь и табличку с адресом на стене дома. Говорит все Хенджину, не обращая внимание на то, что легкие уже горят от долгого бега. — Ликс, я же сказал, что тебе надо сделать вид, что мы друг друга не знаем, — снова этот раздраженный голос, — отстань от меня. Я сейчас с Сынмином, и попрошу меня не отвлекать. Феликс все еще не верит, когда слышит протяжные гудки в телефоне. Это все какой-то кошмар, который должен закончиться в ближайшее время. Такого не бывает по-настоящему. Но грубый толчок в спину убеждает его, что это реальность. А потом в подтверждение идет еще и жгучая боль разбитых колен. — Ах ты, сука, — Феликс чувствует, как в челюсть прилетает удар кулака, выносящий пару зубов, — сбежать хотел? Он не сопротивляется. Просто не осталось сил. Феликс лишь пытается вдохнуть, пока еще кулак находится в воздухе. А потом слышится хруст. Из носа хлынула кровь. — Бегун гребаный, — Феликсу плюют в лицо, и чужая слюна неприятно стекает по щеке к уху. Потом бьют по виску, и в ушах начинает звенеть. Этот противный звон иглами пробивается в голову, которую приподнимают и резко стукают об асфальт. Феликс не знал, жив ли он еще, или ему лишь кажется, что он может вдохнуть. Через жуткую боль, с хрипом, выплевывая сгустки крови и кашляя, но может. Те трое ушли, забрав с собой конверт и телефон. У Феликса ничего не осталось. И никого. Он медленно поднимается, и, шатаясь, хватается за шершавую стену дома. Перед глазами все плывет, словно облака в небе. Пустая улица с большими переполненными мусорными баками, которые не убирали уже несколько месяцев. Никто не пришел к Ликсу на помощь. И никто уже не придет. Парень снова отхаркивает кровью и медленно переставляет ноги, не разбирая направления. Надо лишь найти какую-нибудь автобусную остановку, а дальше он что-нибудь придумает. Перед глазами возникает Хенджин. Да, Феликс не может допустить того, чтобы этот мир прогнил. Раз его желание не исполнилось, он обязательно должен исполнить чье-то другое. Как Санта. Никто же не исполняет желания Санты, правильно? Но все равно каждый год под елкой появляются подарки. Так было всегда, и так должно продолжаться. Феликс запоминал каждое слово Хенджина, каждое его действие. Он знал наизусть тексты его любимых песен и имена любимых художников. Хенджин хотел быть в чем-то первым? Чтож, Ликс давно поклялся, что будет исполнять каждое желание Хенджина, каждую его прихоть. Если он захотел быть первым — значит будет первым. И Фелилкс сделает все для этого. У грязного бака кучей лежал разный мусор. Деревянные балки, рамы, куски стекла. Ликс разбирал весь этот завал в поисках чего-нибудь полезного. Ему подойдет что угодно: сломанный нож, часть трубы, разбитая бутылка. Но тут под доской с облезающей краской он замечает топор. Почти развалившийся старый топор. Феликс и подумать не мог, что ему так повезет. Похоже, что для него сама вселенная решила приготовить подарок. Феликс побрел дальше, держа в руке неудобную рукоять. Он подошел к какой-то громко плачущей девушке, что сидела, откинувшись на входную дверь, и вежливо попросил дать на минутку телефон, чтобы сделать звонок. Девушка подняла на Ликса заплаканные глаза и, громко вскрикнув, быстро кинула в него уже разблокированный телефон, который держала все это время в руках, и забежала в дом. Феликс набрал номер Чана, и стал терпеливо ждать, когда тот возьмет трубку. — Ликс, что случилось? — из трубки послышался обеспокоенный сонный голос. — Ты был прав, Чан. От зависимостей надо избавляться, — из разодранного горла вырвался какой-то дикий смешок, — ты во всем был прав. Хенджин ушел. Мама умерла. Но ты ошибся в одном: ты сказал мне, что я этого не переживу, — резкий приступ кашля заставил Феликса прерваться, но ненадолго — Я с тобой разговариваю прямо сейчас. Стою на улице и дышу. Мое тело не гниет где-то в канаве или в лесу. — Где ты сейчас? — голос Чана настороженный. Феликс огляделся по сторонам и усмехнулся. — Без понятия. Но это не важно. Я отсюда выберусь и найду Хенджина. Я клялся исполнять все его желания, а клятву нарушать нельзя. — Спокойно, Ликс, спокойно. Не спеши, — Чан начал разговаривать как-то слишком мягко, — подумай, что ты хочешь сделать? Феликса начал раздражать этот слащавый тон. Такой притворный, что хотелось блевать. — Говори нормально, Чан, — это прозвучало угрожающе, — говори все, что думаешь, я же чувствую, что ты сейчас играешь. — Ладно, — Чан тут же вернулся к прежнему голосу, — ладно. Я считаю, что тебе нужна помощь Ликс. Ты… немного заболел. Давай я вызову врача, мне только надо знать, где ты. — О, ты опять неправ, я очень даже в прядке. — Нет, Ликс. Как ты сказал, твое тело не гниет ни в канаве, ни в лесу. Но ты сгнил изнутри, понимаешь? И тебе может помочь только доктор. — Тебе есть, что еще сказать, или я кладу трубку? — Стой. Послушай, это серьез… Феликс сбросил звонок, оставил телефон на том месте, где недавно сидела девушка и пошел вперед. Наконец-то появился первый фонарь. Как и ожидалось, пройдя еще немного, Ликс наткнулся на автобусную остановку, полуразваленная скамейка которой была устлана окурками. Под ногами, громко пискнув, метнулась крыса. Автобуса долго ждать не пришлось. Феликс зашел внутрь, и все в страхе отшатнулись от него. Даже старая контролерша не подошла, а лишь протиснулась в другой конец автобуса, спрятавшись за спинами какой-то веселой пьяной компании. Феликс ехал к озеру. Он подсознательно знал, что Хенджин там. Уже прохладно, так что они с Сынмином, скорее всего, сидят в машине и пьют мятный чай. Или Сынмин притащил туда кофе. Ликс держался за поручень и представлял, чем они еще могли там заниматься. Может те самые руки сейчас в волосах, цвета каштана, а может они нежно гладят по спине.***
Пустая остановка разрезана надвое холодным светом фонаря. Автобус уже скрылся в тумане, увозя с собой биомассу с перепуганными лицами. Грязные волосы липли ко лбу, покрытому мелкими каплями холодного пота. Рука сжимала рукоять старого ржавого топора, и занозы противно впивались в тонкую кожу ладони. Он выплюнул собравшуюся кровь и вытер рукавом разбитые губы. Чан сказал, что он безумец. Забавно, как же все любят ошибаться. Нет, он не безумец. Он Санта. Тот самый, который исполняет желания. Только настоящий. И как же он счастлив, что может исполнить самое большое желание человека. Феликс свернул на тропинку, ведущую к озеру. Как он и ожидал, здесь стояла машина Хенджина. Ликс тихо подошел, опасаясь хруста мелких сухих веток. Хенджин с Сынмином сидели, закутавшись в плед, и негромко о чем-то разговаривали. — Приветик, — Феликс с улыбкой наблюдал, как меняются их лица, стоило им только обернуться, — надеюсь, я вам не особо помешал. Хенджин, ты уже успел трахнуть моего друга? — Ликс посмотрел в глаза сначала одному, потом второму, — Или вы сегодня решили поменяться местами? — Что тебе надо? — первым заговорил Хенджин. Сынмин же в ужасе смотрел на топор и медленно вставал, утягивая сидящего рядом парня за собой. Феликс усмехнулся и сделал шаг вперед. — Не двигайся! — Сынмину было страшно. Очень страшно, и этот ужас слышался в его голосе. Оказывается, это так приятно, когда тебя боятся. Ты чувствуешь власть, контроль над человеком. Феликсу это понравилось. Он громко засмеялся и замахнулся топором. Раздался крик, разрезающий тишину спящего леса. Сынмин опустил взгляд на свое бежевое пальто, раскрашенное яркими красными пятнами свежей крови. Схватившись за волосы дрожащими руками, он снова громко закричал, отходя от свалившегося на землю Хенджина, из головы которого торчало всаженное почти наполовину лезвие топора. — Феликс, что с тобой? — Сынмин был в истерике. На его глаза наворачивались слезы, а голос срывался, — Что ты наделал? Ты всегда был добрым и милым, ты был солнцем для всех вокруг! Ты убил человека, ты понимаешь? Убил человека! Феликс не обращал никакого внимания на эти раздражающие вопли. Он присел рядом с Хенджином, взял его за руку стал медленно поглаживать по тыльной стороне ладони, разглядывая стекающую по лицу кровь. У Хенджина все еще красивое лицо. Такого больше нигде не найти. Оно одно на весь мир. Феликс держал руки Хенджина в своих ладонях. Пальцы понемногу холодели. Ликс усмехнулся. Получается, что солнце остывает. И скоро будет совсем холодное. Прямо как на том детском рисунке. — Ты хотел быть первым, Хенджин. Смотри, ты первый в моей истории, — сказал Феликс и улыбнулся.***
Рассветное небо окрасилось в бордовый. Разбуженные птицы весело защебетали, перелетая с одного дерева на другое. А где-то в лесу гнило разрубленное топором тело. Феликс шел вперед, перепрыгивая упавшие деревья. Через плечо перекинута веревка, которая нашлась в багажнике машины, а на ней болтались руки Хенджина. Феликс так и не смог их оставить. В голове крутились слова Сынмина о том, что Ликс был солнцем для всех вокруг. Так забавно. Получается, что в школе наврали, и тело Хенджина разлагается не из-за влаги и температуры, а из-за солнца. — Ты был первый, Хенджин, — Феликс остановился и провел кончиками пальцев по болтающейся ладони, — но не последний.