Спутница белых ночей

Доктор решительно подбирается к ребятам, его взгляд тяжёлый, пулей он подлетает к троице, подзывая Игоря. Тот, ступает осторожно, как с опаской. Оба мужчины заходят за угол. Полина теребит пальцы рук, поглядывая на Валеру. Тот, также заинтересован в этом тайном разговоре. Блондинка поднимается на ноги, разминая кости. Солнце слепит в глаза, словно весь свет упал на преступников, дабы ещё сильнее застыдить. На сердце падает груз совести, такой грязный, липкий, покрытый гадкой правдой о них. Девочка хмыкает, утыкаясь себе под ноги. — Я же просил тебя помочь — Крики с другой стороны привлекают внимание обоих пионеров, сломя ноги Романова несётся к источнику шума. Приходится перелезать через эту громоздкую конструкцию, пытаться хотя бы как-то их успокоить. — Пожалуйста, ведите себя адекватно! — Светлоголовая хватает доктора за край халата, отцепить его кажется невозможно, Игорь толкает лекаря в сторону. Выглядит, как дикий зверь, которого, спустили с цепи и он готов всех порвать. Абсолютно всех. От этого чувствуется слабость, в ногах, ещё та минута и упадёт. Держась за спасательный круг, в виде лечебного халата оппонента, Полина встаёт между мужчинами, такое ей не нравиться, но это единственное, что приходит в голову. — Я-то себя нормально веду. В отличие, от некоторых аморолистов— Валентин Сергеевич кашляет, яд пропускается по венам Корзухина. Они всё понимают, о чём речь. — Игорь Саныч — Вторым подлетает Валерка, рыпаеться к вожатому, перекрывая проход. Встав между мужчинами, два пионера приводят их в тонус. Испуганные, лазурные глаза Лагунова, бегают по девочке, заостряя на ней внимание, это всего миг. Лекарь потирает свою лысину, закрывает ладонью глаза. Он медленно встаёт с холодной земли, испачканный халат придётся стирать, главное, чтобы после такой потасовки ещё синяки не остались. Мужчина машет рукой, предлагая пойти за ним. . . . . — Некоторые из них приходили ко мне в лазарет, умирать, — Врач смолкает. Полина стоит около него, устремив глаза в трухлявый пол коридора, по-хорошему, его давно должны были поменять. Да кто будет, так, раз в три года стены красят, и на том молодцы. Она готова занимать мысли этим, только не тем, что там, за этой хлипкой дверью. Которую, с двух сторон обокрыли Валера и Игорь. Она видела всего фрагмент, как они там лежат. Ощущение, что мертвецы. Может, вправду потом умрут. От её раздумий болит голова, навязчивые крики не уходят из головы. — Некоторые, на природе умирали. Валентин Сергеевич бесстрастно вздыхает, отходит подальше, колеблется около любимой лестницы. Романова шатается по коридору, дожидаясь, когда ребята окончат смотреть на пострадавших. От них. — В кабинет — Мужчина поднимается на второй этаж, пока тройка в замедленном темпе следует за ним, ноги как пластиковые, опустошение после подобного визита накрывает с головой. В висках появляется ноющая боль. Холодная рука друга ложиться на предплечье, мальчишка слабо улыбается, стараясь подбодрить, выходит не очень. Медицинский кабинет встречает острым запахом препаратов. Пионеры прикрывают нос, куча бутылок разбросаны по главному столу. Открытый журнал, и злосчастная кушетка. Про неё вспоминать меньше всего хочется, Корзухин пару раз кашляет, отмахивается рукой. — Что ты тут только мешаешь — Врач наливает себе рюмку, выпивая залпом. По пустым бутылкам под столом, можно сделать вывод. Выпивает доктор часто, очень часто. Полина проходит к окну, открывая его нараспашку. Свежий воздух веет в лицо, раздувая настоявшийся аромат алкоголя. Лучи солнца блещут в лицо, заставляя жмуриться. Мужчина отодвигает стекляшки, опираясь щекой на свою руку. — Точно не святую воду — Усмешка выходит горькой, даже больной. Болезненной. Лагунов присаживается рядом, готовый слушать далее. — Их ничем взять нельзя. Хотя бы, я так думал Полина болтает босоножками, вспоминая, как всё это начиналось. Никто из пиявцев, как он таким стал не скажет. Но, есть же тот, от кого пошёл источник. Может, даже и не один. Кто они, секта, такие же пионеры, врачи, маньяки, убийцы ? Кто ? — Надо искать источник — Голос девочки слегка тише обычного, но не потух. Этот огонь есть, был и будет. Всегда. Чтобы не творила. Корзухин обращает на девочку внимание, достаёт тетрадку, с небольшим листочком. Как можно понять, он уже занимался этим вопросом. — Вопрос, как найти — Вожатый крутит ручку, вдумываясь в закорючке на молочном листе. Лекарь встаёт со своего места, проходя по кабинету. Его физиономия выдает всё то недовольство, что хранится внутри. — Я в этом участвовать не намерен — Мужчина огрызается, расставляя руки в разные стороны от себя. Корзухин сжимает листок, подавляя излишнюю агрессию, которая, в свою очередь распыляется, как едкое пламя. Сжигая всё на своём пути. — Не принуждаем. . . . . . Ночь покрыла собой всё. Прекрасное время, она прикрывает преступников, она свидетель всех бед, убийств, и страданий. По статистике, больше преступлений совершается ночью. Нежели днём, также, это время романтики, время признаний, под яркой царицей признаются в любви. Раскрывают секреты, обнимаются и танцуют. Танцуют до упаду. Этой ночью Полина не спала, бессонница, теперь её лучший друг. Дождавшись храпа от своих одногруппниц, она быстро вышагала из комнаты, пробираясь через зловещие коридоры. Повезло, что в самом корпусе охраны нет. Всё чисто, и гулять можно со спокойной совестью. В её ладони был плотно зажатый тюбик, а в руках стопка книг с фонариком. Этот ценный груз, пионерка несла не просто так, совесть грызёт изнутри, после долгой консультации со своим психологом Валерой, Романова собрала смелость заглянуть в одно место. Ноги тряпично несли её к нужной двери, а мысли в голове катались кубарем. Блондинка вздыхает, делая два шага вперёд. Взгляд застывает около окошка, по ту сторону разрывается её разум. Она помнит, накрытые одеялом, в ворохе бинтов. Это они. Великая троица без мозгов. Девочка прижимает к переносице пальцы, потирая кожу. Какой-то стоп – кран кричит остановиться, можно было бы передать всё это через Валеру. Он же заходил. Но тогда, это выглядело бы ещё отвратительнее. Да и ... вряд-ли был он примет. Её план был продуман до мелочей, пока Лёва спит она оставит на его тумбочке около кровати записку с вещами. Может, физически это ему и не поможет, но как-то морально. Днём приходить девочка не стала. “ Смелости не хватило ” Подушечками пальцев светлоголовая проводит по двери, топчется на месте. Как-то даже страшно заходить, вдруг кого разбудит. Полина закусывает нижнюю губу, злость сама на себя. А как рвалась ещё два часа назад. Была готова сломя ноги бежать, теперь, когда одна трухлявая дверь отделяет её от цели, она боится, и подойти близко страшно. Тревога сжимает грудь, переступая через своё " Я " блондинка тихонько отворяет дверцу. Та мерзко скрипит, выдавая её присутствие. Переступая через порог, Романова юркает ближе, крадётся хищником по половицам, ступает очень осторожно, настолько, насколько только может. В каждой кровати укутан пациент, пионерка старается не поднимать своих глаз. Слишком стыдно, первая, вторая, третья. Девочка не сразу находит койку Хлопова, по знакомым вещам узнаёт хозяина. Голубоглазая осторожно тянется ближе, лишь бы её не заметили. Улаживает груз всякого поверх, одна книжка на одну. Лучи лунного диска освещают её лицо, вызывая ещё больше пугливости. Разворот. На неё смотрит он. Тихо, такими абстрактными глазами. Полина рывком ловит воздух, застывая в ужасе. С виду, он очень даже хорошо спал, спал ли? Лёва лежит тихо, даже не шевелиться, лишь огромные омуты тьмы, выдают его. Прикрыть бы их, чтобы больше никогда не видеть. — Прости — Блондинка склоняет голову, скрепляя руки между собой. Кажется, сейчас в этой комнате кроме них нет никого. А ей бы, хотелось исчезнуть. Настолько поглощает взгляд на его шрамы, которых она даже увидеть боится. — За что ты извиняешься ? — Белые прядки падают по обе стороны. Закрывая её лицо. То и к лучшему. Она чувствует, как тело превращается в неподвижный камень, даже ступать куда-то страшно. Прохладный воздух обходит её ноги, вызывая уйму мурашек. В одной ночнушки и тапочках, чем только думала. Пионерка мысленно корит саму себя, за то, что отказалась попросить Валеру. Было бы намного проще, а теперь.. — Почему ты молчишь Тембр его голоса становится чётче, Полина непроизвольно поднимает свои глаза, их взгляды встречаются. Взор бегает по всему телу, тем открытым участкам. Молочная кожа покрылась волдырями. И теперь, на неё даже смотреть горько, его щёки закрыты бинтами, губ почти невидно. Руки укутаны, и умышленно спрятаны под одеяло. Ночные реки света дают возможность взирать, так ясно, что начинает тошнить. А горло схватывает спазмом. Насколько он печально выглядит, но даже с этой галочкой больного, не теряет своих принципов, и через пелену своего сожаления она видит. Того же Лёву, который был вчера, неделю назад. — Это я причастна к твоему... — Знаю. — Мальчик перебивает её, словно, об этом противно говорить. Ему, наверное, даже очень. Юнец хмурится, но лишних движений не делает. Пристально наблюдает за ней, разглядывая каждую морщинку, каждую родинку, каждую ссадину на её теле. — Я тебя, не об этом спрашивал. — Мне просто стыдно — Девочка перекатывается с ноги на ногу, стараясь сформулировать ворох мыслей воедино. — Стыдно, за такое. Жаль От собственных слов хочется откусить язык, но юнец ничего не говорит. Абстрактно разглядывает её, опираясь на свою руку. — Жаль значит — Романова отступает назад, в попытки отстраниться подальше. Уходить вот так неприлично, с другой стороны, о каком приличии идёт речь ? — Садись рядом Мальчишка перебивает поток её мыслей, рукой дотрагивается до обложки одной из книг, утыкается в её содержание глазами. Голубоглазая застывает в непонимании, Хлопов хаотично переворачивает страницы, хотя, кажется, при таком освещении мало, что почитаешь. — Садись — Голос слышится, как приказ. И на удивление, она, сама того не понимая, исполняет его. Присаживается, но не на кровать, оседает на пол, рядом с койкой, прижимая ближе к груди свои колени. Лёва долго осматривает её, осторожно отодвигает часть золотых прядей, одну наматывая себе на фалангу. — Почитаешь для меня? Посчитаю за искупление Романова хмурится, желая повернуть к нему лицо. За что, он оттягивает волосы дальше, с такой силой, что ещё немного и вырвет. Пионерка пищит, прижимая ко рту ладонь. Его движения становятся более жестокими, и всякая напыщенная хрупкость ранее, спадает, как ветром унесло. — Нас могут услышать — Поля потирает висок, стараясь не обращать внимание, на тупую боль. Но та, распыляется только с большей силой, повторяя ей, о том, в каком положении оказалась. — У них крепкий сон, об этом не стоит беспокоиться — Ирисовые глаза падают на грязный пол, в голове всплывают воспоминания о кошмарной ночи, когда она пришла проверять теорию Валеры. Это была главная ошибка, увы, её она уже совершила. Ночнушка, после этого останется грязной, но сейчас, это не самое важное. — А ты почему не спал ? — Капитан футбольной команды оттягивает с новым плеском силы, приказывая замолчать, и она молчит. Долго, изнурительно. Сапфиры находят книжку, одна из её любимых. Фарфоровые ручки тянуться к корочек, заветные страницы открываются её взору. « Алые паруса » Одна из её любимых книг. Подушечки пальцев замыкаются на буквах, вдумываясь в незамысловатые строки. Каждый звук выходит с дрожью, она перечитывала эту повесть сотни раз. Такую сейчас отрыть сложно, в провинциях подобных книг не найдёшь. Хрупкая, как самое тонкое стекло, мечта. Она есть у каждого, у каждого, даже если ты веришь, что нет. Есть, на задворках, скорее всего в могиле. Самая первая, самая нежная, любимая, глупая, больная. Детская. Твоя самая детская мечта. Такая есть и у Полины, мечта о папином здоровье. В мечтах он не умер, папа жив, папа рядом, и его золотые волосы, как у неё, он рядом с мамой. Она не плакала бы по вечерам, от груза работы и тяжести, разделили вместе. И денег больше, и условия лучше. И она, счастливее. У Лёвы тоже есть мечта, девочка об этом знает, мечта стать футболистом. Из глаз капают слёзы, маленькие капельки покрывают старую бумагу. Хлопов хмурит брови, убирает её волосы, дабы рассмотреть лицо получше. Голос дрожит, теряет свою грациозность. Романова смотрит в одну точку, из глаз вытекают солёные ручьи. “ Как же она часто плачет ” — Ты хочешь меня убить ? — Вопрос прямо в лоб, поглощает всё внимание пионера. Тот, полностью садится на спальное место, не отводя своего взгляда от пшеничной макушки. На шумных одногрупников, что, раскинувшись, храпят, внимание вовсе не уделяет. Для него, их тут нет. Просто, сброд всех пострадавших от одной идеи. Её идеи. — Очень — Хрипящий баритон заполняет её перепонки. Романова молчит, совсем, совсем, ни слова, ни звука. Только длинные ручьи, лишь они. И её дрожь. Лицо безотчетно краснеет, напоминая Лёве, оттенок маминой помады, той, которую она у подружки Люды на базаре покупает. — Тогда, почему не убил ? — На этот вопрос капитан отмалчивается. Стихийно склоняет голову, накручивая солнечные лучи. Её локоны великолепны, абсолютно всегда. Разбросаны по всей спине, бурлящие, во все стороны, как морские волны. Полина стирает нахлынувшие слёзы, отползает подальше, желая уйти, пока не поздно. Холодная рука ложится на её плечо, футболист придерживает рядом, подавляя все порывы. — Останься ещё..ненадолго — Собеседница помалкивает, некоторое время, просто застыв на месте. Внутри всё перемешивается, и эта книжка, и её действия, сбивчивое дыхание, кажется громче всего на свете. Я, — На пол слове она осекается. Поджимая свои коралловые уста, сильнее. — Хорошо Лёва ухмыляется, жестом, одобряя её выбор. Именно этого от неё и ждал, Романова садиться на то же место, но русый на такой исход не соглашается. Тянет к себе на кровать, отодвигаясь к самой стенке. Его шрамы, даже смотреть на них страшно. Голубоглазая бубнит под нос о недовольстве, но юнец не особо слушает, укрывая одеялом. Сейчас, пусть только сейчас, в её глазах он будет ни пионером, ни капитаном, ни пиявцем, а Лёвой. Лёвой Хлоповым, тем, который затерялся в её воспоминаниях. Темноглазый поднимает с грязного пола толстую книжку, пару раз проходится ладонью по обложке. Блондинка вскидывает брови, застывая в непонимании. — У каждого вампира есть своя способность. У кого-то развит нюх, или зрение, выносливость. У меня, слух, я слышал, как ты заходила, тебя из кучки других, по одному дыханию возможно определить — Пионерка скептически оглядывает футболист, затаив дыхания внимляя его слова. Тёмные озёра проникают в самый рассудок, Полина прижимает ближе к себе одеяло, заламывает мягкие пальцы. — Для чего ты мне это рассказал? — Мальчишка пожимает плечами, его воззрение бездумное, совсем флегматичное. Таким он и был всегда, хотя бы прикидывался. А если правда, какой он, настоящий. Каким был до укуса, до лагеря, солнечным, весёлым, или ещё хуже? Лёва прикрывает глаза, закидывает голову назад. Его думы не понять, даже не объяснить, ведь в словарном запасе слов таких не существует, ещё не появились. — Не знаю, может ты когда-нибудь избавишь от мучений, ты же можешь — На его губах светиться улыбка, беззаботная, перерастает в самую горькую. За которой всё его, что не говорит, но глаза показывают. И губы тоже. — О чём ты? — Лёва вертит голову в разные стороны, прогоняя назойливые мысли. Он листает страницы, усаживаясь поудобнее на краю кровати. — Теперь я буду читать, ложись поудобнее, не переживай, я контролирую — Полина опускает свои озёры на ногти, представляет картины, как он жил. Где жил, и каким был вовсе. Картинки вырисовываются такие яркие, тёплые, как майские дни. Романова внимательно слушает каждую строчку, взор спадает на грациозную луну, которая наблюдает за ними через окно, как родитель контролирует. Глаза липнут, толи от усталости, толи от морального истощения. Блондинка теряет контроль, обрывая связь с этим миром. . . . . . Едкий дым заходит в горло, распространяясь мимолётно по всему телу. От губительного запаха меня цепляет головокружение, надавливая на глаза. Словно, вылезут сейчас из орбит. Перед моим взглядом огромный сугроб тёмного оттенка, это и есть дым. Глаза падают на молочное сооружение, уже более кремового цвета, от грязи и старости. В округе сотни людей, эти толпы ходят без угомона. Кричат, и что-то лепечут себе под нос, так что не разобрать. Распыляя во мне ещё больше раздражения. До меня не сразу доходит осознание, что именно горит. Церковь. Небольшая церквушка, каменная, побитая, явно познавшая жизнь. За талию меня галантно приобнимает мужчина, точнее не меня, а ту, в теле которой я оказалась. Этого незнакомца я уже где-то видела. Около реки, а потом и на балу. Он был со мной, эти еловые зеркала будоражат, мягкие губы накрывают мои, убивая на них всякую сухость. Сигаретный дым попадает в мой организм, вызывая кашель. А этот " джентльмен " не видит в своей привычке ничего плохого. Видимо, именно по этой причине вместо помощи он предлагает смех. Звонкий, ядовитый, наполняющий каждый угол. Около нас припаркован черный автомобиль, такой солидный. Ближе к нам подходит ещё один мужчина, со своей стопкой документов. Пока, те двое ступают, что-то обговаривать, вышагиваю дальше, толпы незнакомцев мне не мешают. Большей помехой становятся волосы, густые тёмные локоны бьют в лицо, преграждая весь вид. Шёлковый плащ с капюшоном закрывает меня от сильнейшего порыва ветра, интересно, насколько это дефицит в то время.. Время какое ? Огненные языки пожирают церковь полностью, и до самого окончания. Сметают всё на своём пути, для чего и зачем сжигают, я узнать не могу. Однако, предположения имеются. Волга буянит, небо затянутое пеленой, без единого намёка, на солнечный свет в общем, какие-то стихийные бедствия свалились. Переполненные крики наполняются чем-то неясным, схожее, на закипающий чайник. Звук сильный, чёткий, и с каждой секундой сильнее, даже при диком желании закрыть себе уши, сделать этого, увы не могу. Какой мерзкий, отвратительный, отвратительный, звук... — У него моё — Женский голос бежит у моего уха, я каждой клеточкой тела чувствую. Оцепенение, превращает меня в непробиваемый камень. Мурашки табором бегут по мне, но только в моральном смысле. Я больше не слышу чужие голоса, больше не слышу звук листвы, разговоров, да даже шороха ботинков на ногах, пусть и не моих. Только оглушающие дыхание чужой, и этот скользкий голосок.— У него твоё Я пытаюсь сглотнуть этот ком тревоги, не получается. Шёпот, такой приятный. Но когда не под ухом, на расстоянии протянутой руки. Я слышу жар в свой затылок, темнота, она пристально глядит на меня. Не сводит глаз. Забери, забери, забери, забери.