London bridge is falling down, my fair lady

~ London bridge is falling down, Falling down, falling down. London bridge is falling down, My fair lady. Сегодня море шумело сильнее обычного. Между цветов на подоконнике развалился Кот, во сне помахивал пушистым рыжим хвостом-метёлкой, дёргал усами. Драцена качала тонкими острыми листочками под ветром, дующим из приоткрытого окна. Медленно день подходил к концу, Кирк просидел в одном положении несколько часов, пристально вглядываясь в качающиеся за окном ветви пихт. В глазах начало резать, и, когда он моргнул, по щекам покатились слёзы. Это от того, что он долго держал глаза открытыми, честное слово. Начался дождь с градом. Дверь хлопнула, на пороге послышались грузные шаги – Мёрдок вернулся из магазина. Надо же, отрешённо подумал Кирк, он ведь даже не слышал, как тот припарковался рядом с гаражом. Кирк вырос в состоянии умения определять настроение человека по шагам; сейчас Мёрдок был спокоен, даже немного весел, и, возможно, предложит посмотреть вечером дурацкую комедию и запить кисловатый вкус забавных, но пресных диалогов чем-нибудь из своей винной коллекции. О'Райли согласится и на то, и на то, даже если всё, что хочется делать – это закрыть глаза и исчезнуть навсегда. – Я дома! На кухне загремела посуда, Мёрдок распихивал по местам продукты, вот, холодильник открыл, поставил что-то звенящее, возможно, купил для Кирка колу в его любимом старом магазнчике на углу. Весело зашумела вода, вторя скачущим по карнизу градинкам, Мёрдок что-то насвистывал себе под нос, пока его руки слаженно работали, расставляли всё по местам. У Кирка внутри завелась маленькая незаметная пружинка, скручивалась всё туже и туже, начиная давить изнутри. Тик-так, педантично пели часики на стене. Обычно они помогали Кирку уснуть, помогали не отвлекаться на чужое шумное дыхание за тонкой стеной – в их домишке всё было слышно, негде было спрятаться. Кирк неосознанно напевал давно забытую детскую песенку, единственное доброе воспоминание, оставшееся от отца, и то исказилось в рефрен ужаса, текущего по венам вместо густой, алой крови. Лондонский мост всё падал и падал, а у Кирка в голове проносились странные преследуюшие образы. Тик-так, шаги всё ближе. Тик-так, нужно бежать. Ветер шарахнулся в стекло, хлопнув оконной створкой о стену, Кот спрыгнул на пол и сиганул под диван, а Кирк застыл каменным изваянием. – Вот это шумиха, – проворчал Мёрдок, заходя в гостиную. Сразу отпустило, словно Кирк почувствовал тепло камина где-то поблизости, но пружина внутри не разжалась, а только сильнее стиснула лёгкие. Дождь зашумел мерно, в одном направлении, не барабаня по крыше, а ласково поглаживая её косыми потоками. Побелевшие губы шептали повторяющиеся строчки, руки стиснули ткань свитера. – Эй, всё в порядке? Шум вокруг сгустился, как поверхностное натяжение воды, не позволяя вырваться, и вдруг горячая большая ладонь на плече выдернула из глубины, заставляя глотнуть воздуха. От глубоко вдоха на миг потемнело в глазах. Кирк кивнул, снова отворачиваясь к окну. Тик-так, мост падает, тик-так, дождь усиливается. Кирк обнаружил себя в свитере Мёрдока, продрогшим насквозь, шепчущим какую-то чушь себе под нос. Пора было греться. Пружинка внутри толкнулась было вверх, но только помогла подняться на ноги – они затекли и мышцы закололо. Кирк думал о средневековой легенде, где говорилось, что для того, чтобы каменный мост стоял долго, в него заживо замуровывали девушку. Take a key and lock her up, Lock her up, lock her up. Take a key and lock her up, My fair lady. Чай был горячим, голос Мёрдока – спокойным, дождь – ласковым, а у Кирка внутри всё сжималось от страха каждую секунду, что он проводил без сна. Во сне страх сменялся ужасом, и так – по кругу. С каждым часом тяжелее дышалось, в минуты просветления медикаменты делали ужас мутным и густым, как ил на дне старого грязного пруда, в котором купают коров и свиней. Кирк нырял в эту муть с головой, и бульканье грязи заглушало вопли в голове, заставляло нескончаемый рефрен на благословенные минуты утихнуть. Таблетки и коньяк убивают тебя, убивают тебя, убивают тебя. Таблетки и коньяк убивают тебя, моя милая леди. Они ещё ни разу не были вместе, но жавно жили, как супруги – убрали из семейной жизни близость и очарование, оставив старческую рутину и тягостное ожидание искупления. Кирк ходил кругами, как конь на выпасе, на том месте, где когда-то была радость, сейчас осталась вытоптанная бессонными неделями пропасть. И Кирк падал и падал туда вместе с чёртовым лондонским мостом, оставаясь на поверхности и стёртыми в кровь ногами вытаптывая свою могилу глубже. – Хочешь посмотреть что-нибудь смешное или глупое? Я могу открыть коньяк. Кирк кивнул, словно забыл все слова. Наконец-то вокруг всё замедлится, хоть ненадолго позволяя погрязнуть в тине и иле, отпустить бесконечный страх. Незаметно от Мёрдока он закинулся несколькими таблетками – в таком количестве они, и правда, однажды его убьют. Ну и пусть, о нём никто и не вспомнит. Некому вспомнить, некому заложить его в фундамент, некому строить с ним что-то прочное и вечное, его закопают, как необходимую опору и будут ходить по нему ногами. Плоские, вязкие слова на экране тикали и тикали, коньяк лился медленно, сюжета не было, или О'Райли от таблеток разучился связывать больше двух предложений. Он где-то читал, что у стариков сначала умирает способность общаться, а потом только тело. Он чувствовал себя тысячелетним старцем с длинной-длинной бородой, в дырявой потасканной рясе. Тик-так, пружинка сжимается туже. Тик-так, дождь становится сильнее. Руки двигались сами по себе. Блаженное забвение не пускало в мысли ничего осознанного, Кирк даже не знал, когда последний говорил что-то связное. От него, наверное, уже ничего не ждали, кроме того момента, когда коктейль из горсти препаратов и коньяка сделает своё грязное дело. Когда Кирка можно будет заложить в каменный фундамент и замуровать, чтобы блядский мост стоял долго. У Мёрдока было большое лицо с орлиным носом, густой бородой и растерянными глазами. Кирк чувствовал, что ему осталось не так много, и ждать решения Мёрдока было бы глупо. – Постой. Тик-так, тик-так. – Ты говорил, что у тебя уже было раньше. Не отвлекай, хотелось закатить глаза или ударить Мёрдока со всей силы. – Да. И мне тогда понравилось, почему ты спрашиваешь? Дождь капал и капал, створка окна покачивалась на ветру. В таком состоянии концентрация уходила на задний план, навязчивые мысли отступали, но Кирк чувствовал себя надёжной опорой и говорил то, что мог вспомнить его мозг – лишь малую, малую долю реальности. – Я хочу знать, как тебе нравится. Как ему нравится? Пружинка в груди сдавила лёгкие. Руки Мёрдока, большие и ласковые, поглаживали спину, кажется, против шерсти. Внимательные зелёные глаза выжигали волю, заставляя послушно распахнуть губы для покорного: – Мне нравится также, как тебе. Лондонский мост падал, утаскивая Кирка за собой на дно бесконечной пропасти, каменные осколки отлетали от земляных стен, сверкали в свете где-то наверху. «Удобным, ты должен быть удобным», шептали стены пропасти, «иначе по тебе неудобно будет ходить». Кажется, Мёрдок убрал руки со спины, Кирк смотрел на него пустыми глазами, и никак не мог додумать хотя бы одну мысль. – Пожалуйста, поговори со мной. Я не хочу сделать тебе больно или непрятно. Мне нужно знать, как тебе нравится. Как ему нравится? Он не мог вспомнить, как это было. Пульсирующая пружинка внутри затянулась на горле, не позволяя сделать ни вдоха. Окно заскрипело, ударилось о стену, где-то взбрыкнул и побежал куда-то Кот. Стены земляной пропасти начали рушиться вместе с лондонским мостом, далеко наверху кто-то завыл, ударяя кулаками по краю пропасти, камни перемешались с чёрной грязью. Как ему нравится? Как же ему нравится? Нужно что-то ответить, нужно вспомнить, что тогда произошло. Кирк вдруг с огромной скоростью рухнул на дно пропасти, его придавило собственным весом, сверху посыпались камни и земля, погребая заживо. Впервые за долгие годы безликий страх лишь на секунду сменился ужасом, на короткий миг возникло вязкое оцепенение, и внутри всё взорвалось воплем. Ему тогда совсем, совсем не нравилось. Кирк завыл, как пойманный в ловушку дикий волк – либо в капкан, либо пуля в морду, а по бокам красные флажки, лучше любого колючего забора. Внутри со звоном лопнула тугая пружинка, её железные острые кусочки впились в закрытые веки, выдавливая бессмысленные потоки слёзы. Скрепы моста рушились, несмотря на все десятки замурованных в каменные основания жертв. Тик-так, страх плыл волнами, топя под водой, откуда нельзя было выбраться. Тик-так, ужас поглощал, обрушивая на голову обрывки воспоминаний. Тик-так, густой чёрный ил утягивал на дно, забирая кислород. Тик-так, град шумел вдалеке, выбивая весёлую дробь на безжизненных останках, лежащих на дне пропасти. Тик-так, бессознательность поглощала их, пожирала заживо, а звонкие лопаты строителей закладывали последние кирпичи. Тик-так, и никакие безмолвные жертвы не помогли. Всё рухнуло. Build it up with stone so strong, Stone so strong, stone so strong. Build it up with stone so strong, My fair lady. Без таблеток, что Мёрдок выкинул в урну, мир казался неподъёмным и бесконечно-крошечным. Мир сжался до узоров древесины напротив его лица, до узости рефрена навязчивой мелодии. Когда он вспомнил всё, что было раньше, каждая нота стала вызывать рвотный рефлекс, но он ничего не ел несколько дней, и блевать было нечем. Промытый желудок сжимался и сжимался, живот рвало на части, но ни грама пищи не задерживалось внутри. За плотными шторами было солнце, и Кирк хотел бы ещё хотя бы раз его увидеть, но у него не было сил даже разжать челюсти, чтобы сдедать глубокий вдох. Скрип двери вырвал из тяжести раздумий – мысли бродили свободно, без привязи, кусок цепи болтался на шее и звенел при каждом шаге. – Пожалуйста. О'Райли с трудом поднял руку – в комнате почти совсем не было света, и кожа казалась белой-белой, словно длань призрака. Он знал, что Мёрдок скажет – пожалуйста, поешь, тебе нужны силы для восстановления, пожалуйста. Пожалуйста. Сзади почувствовалось тепло, потекло тонкой струйкой по горлу, помогая подняться. Тело Мёрдока позади было большим и добрым, последний приют, к которому Кирк жался, как плешивый кобель под дождём. Пожалуйста, да, пожалуйста, сделай что-нибудь с этой болью внутри, сделай что-нибудь, чтобы кишки не разрывались на части. – Это просто бульон. Давай. Пара глотков, не больше. Тёплый край чашки ткнулся в губы, гладкое и мягкое полилось в горло, вызывая тошнотворные ассоциации. – Тише, тише, – Мёрдок погладил по боку, пересчитал пальцами рёбра, остановил ладонь рядом с подмышкой, чуть-чуть касаясь кожи. – Ничего страшного. Это бульон, да? Кирк закивал едва заметно, но успокоился внезапно, сам даже удивился, какие у Макаллистера целительные ладони. Глоток за глотком, каждую секунду борясь с собой и отгоняя навязчивые мерзкие мысли, он выпил всю чашку. Он почувствовал себя переполненным, словно поглотил бесконечное множество жирной жареной пищи. Отвыкший от еды желудок заболел, но организм быстро начал делать своё благое дело, принял мельчайшие частицы пищи с благодарностью и начал перерабатывать всё во что-то хорошее. – Ты умница. Поспи, и я снова покормлю тебя. Веки сами сомкнулись. Он знал, что Мёрдок останется рядом. Ляжет за спиной, успокаивая размеренным дыханием и помогая исцелиться с каждой секундой. Слёзы привычно лились на подушку, словно прозрачная вода, Кирк давно-давно не чувствовал себя так свободно, давно не чувствовал себя незапертым внутри собственного ужаса. Пробуждение за пробуждением, час за часом, он отстраивал себя заново, учился шевелить руками и глазами, садиться и ложиться, учился жить без непрекращающейся разрывающей внутренности боли. Вскоре Мёрдок стал давать ему твёрдую пищу, стал давать больше чашки бульона, и у Кирка становилось всё больше сил. Через несколько дней Мёрдок открыл шторы. Свет ударил в глаза так ярко, что голова заболела, но его тут же отпустило. Кирк пялился на маленький квадратик неба со своей кровати, и вдруг внутри задёргалось что-то, он втянул воздух так глубоко, как только смог, и попытался встать. Мёрдок помог ему, поддерживая под руками и что-то говоря – Кирк не слышал, он часто-часто дышал и стремился поближе к окну. И тогда Мёрдок распахнул одну створку, чтобы Кирк мог вдохнуть свежего воздуха. Лёгкие наполнились запахом разбивающегося о берег моря, сухих трав и дорожной пыли. Фьорд возвышался над волнами неприступной скалой, и вдруг оказалось, что безо всяких жертв мост будет стоять также долго, главное подобрать прочный камень. Осколки медленно собирались, отстраиваясь заново, лопаты зазвенели, возводя новые колонны, рабочие запели весёлую песенку с повторяющимся мотивом, и впервые это было приятно. – Я всегда любил отца, – сипло произнёс Кирк. Говорить было сложно, но он старался, и Мёрдок, стоящий сзади, помогал ему, согнувшись и уложив подбородок на его плечо, но не давя. – Он был худым и сильным, пах шахтой и дешёвым виски. У него были добрые руки и твёрдый взгляд. Иногда он бил меня и мать, когда был пьян, но я верил, что это нормально, потому что он работал очень много, чтобы мы с матерью могли есть. Он отказывал в пище себе, но не нам. Однажды я порвал свою рубашку, и он побил меня, но потом отдал мне свою, а сам пошёл на работу в тряпье, – взгляд Кирка застыл в одной точке, воспоминания вырывались болезненно, с мясом отдираясь от подкорки сознания. – Каждый вечер, когда он был дома, он пел мне песенку про лондонский мост, и говорил, что ему нравится эта песенка. Мне она тоже нравилась, и я впитал её смысл: чтобы мост стоял прочно и долго, в него нужно замуровать девушку, чей дух поможет укрепить камень. Отец укладывал меня спать и шёл в спальню к матери. Я слышал, как она плачет, и думал о том, что отец хороший человек. Ему нужно отдыхать, и мать должна была помогать ему, он так говорил. Мать соглашалась со всем, что он говорил делать, и учила меня тому же. Я принимал это, и делал так, как говорил мне отец, – волны неспешно шлёпались о берег, серая вода плескалась у скал, тщетно пытаясь забраться вверх по вертикальному склону фьорда. – Однажды отец вернулся поздно. Он был пьян и весел, и я надеялся, что всё будет хорошо. Но он почему-то пошёл к матери сразу, и начал петь ей нашу маленькую песенку. Я не знал, почему он не пришёл ко мне, но скоро он замолчал, и мать тоже молчала, поэтому я не переживал. Потом он всё же пришёл ко мне. Тогда я понял, что моя мать плакала по ночам потому, что ей было больно, – Кирк зябко поёжился, прижимаясь спиной к груди Мёрдока и стараясь не чувствовать его бешено колотящееся сердце. – Утром отец сказал мне, что это нормально, и он просто перепутал нас с матерью. Он сказал мне закрыть рот и помочь матери приготовить завтрак. Когда он ушёл, мать смазала меня какой-то мазью, которая щипалась, но мне стало легче. Она плакала теперь не только по ночам, и через два месяца повесилась у себя в комнате. Отец снял её, когда был очень пьян, и сделал то же, что и обычно. Наутро он закопал её за домом, сказал мне заткнуться и приготовить ему завтрак, а потом ушёл на работу. Мне было двенадцать, и через три дня я сбежал из дома. Я ныкался по улицам, подрабатывал, чем мог, и старался забыть обо всём, что было раньше. Так я вырос, скопил немного денег и получил какое-никакое образование, а потом чудом устроился работать гарда. Потом я познакомился с тобой. Тик-так, тик-так, в голове всё успокоилось. Всё стало тихо, Кирк смог дышать без препятствий, ничего не стискивало изнутри и не рвало на части. Руки Мёрдока были тёплыми и добрыми, совсем не такими, как руки отца, и это было хорошо. – Я так сильно старался забыть об этом, что действительно забыл. Я заменил эти воспоминания на другие, заставил себя думать, что мне было хорошо, – Кирк закрыл глаза и откинул голову назад, нежась в ласковых объятиях. – Так я справлялся с болью, и этот обман помог мне не покончить с собой. Но потом я захотел вспомнить всё, чтобы избавиться от этого навсегда, но из-за таблеток не смог. Я не хотел, чтобы наш первый раз был испорчен, поэтому решил во всём с тобой соглашаться. Я знаю, что ты не сделал бы больно, но ты случайно заставил меня всё вспомнить, и это было моим триггером. Кот запрыгнул на окошко, почувствовав, что тяжёлый разговор закончен. Мёрдок молчал. Кирку было жаль, что ему пришлось выслушать это всё, но так было нужно, иначе О'Райли сошёл бы с ума, нажрался таблеток и сдох. Ни один из них этого не хотел. Волны медленно шумели на берегу, начинался дождь, и Кирк почувствовал на своём плече чужие слёзы. Мост никуда больше не падал, и Кирк чувствовал, что твёрдо и спокойно стоит на земле. Он знал, что теперь всё в порядке. – Хочешь посмотреть что-нибудь смешное или глупое? Я могу сделать нам чай, – едва слышно прошептал Мёрдок, сдерживая слёзы. Кирк надломленно каркающе засмеялся, и покорно ответил: – Да, хочу. Stone so strong will last so long, Last so long, last so long. Stone so strong will last so long, My fair lady. ~