ways of akivili

      — Келус!       Келус крупно вздрагивает, выныривая из мыслей и, наконец, отворачиваясь от окна вагона; пейзаж за стеклом и на сей раз простирается тот же, что и всегда, но это не уменьшает его очарование: небесные светила не движутся, лишь радуют глаз и светят, зависнув в невесомости, словно подвешенные на ниточках декорации.       — Снова уснул? — Март 7 обеспокоенно оглядывает его с головы до ног, присаживаясь рядом. Келус легко покачивает головой. — Ты сам не свой с момента, как мы отбыли с Ярило-VI. Тебя что-то беспокоит?       Келус неловко замирает, отводя взгляд в сторону, туда, где Пом-Пом, не обращая ни на кого внимание, довольно танцует у фонографа под музыку найденных в Белобоге пластинок.       С их разговора прошло уже достаточно времени, хотя на экспрессе без дела оно течёт довольно медленно, неосязаемо, эфемерно, и Келус не пришёл к каким-то особенным выводам.       Он старался меньше думать о вещах, которые его беспокоят, старался быть занятым и не сидеть на месте: нужно было помочь Молли, приглядеть за Рысью по просьбе Гепарда и Сервал, которая, как оказалось, всего лишь гуляла с Пелой, отыскать вместе с Хук подарок на день рождения для её отца и побыть рядом с Кларой, когда она нашла старые записи данных Паскаля, а ещё немного позже Пела была занята поиском вора реликвий из Краеведческого музея и Келус согласился поучаствовать в его поимке.       Пока шло расследование Келус занимался сбором оставшихся пропавших раритетов, которые дядюшка Хультен слёзно просил помочь найти. Ладно, не слёзно. И да, его не пришлось долго уговаривать.       На самом деле, управление музеем стало своего рода... Отдушиной. Нужно было за многим следить: ремонт залов, проведение экскурсий, найм персонала, походы за экспонатами, снабжение образовательными материалами, оформление рекламы, распределение экскурсоводов по залам.       Особенно сильно ему приглянулись собеседования с друзьями. Было так забавно шутить над Зеле («Зеле Без-фамилии-если-что», «Насмехаешься?») и наблюдать как Хук уверенно взяла на себя ответственность проводить собеседование Кларе, хотя должно было быть наоборот.       Был, правда, один смущающий, но не смертельный факт: Сампо, который, как позднее выяснилось, и был тем вором, которого они с Пелой всё это время искали (Келус был разочарован и действительно собирался сдать его Среброгривым стражам, но Коски вовремя предложил выгодную сделку: ему, Келусу, деньги, А Сампо – свобода), каким-то образом стал в музее экскурсоводом.       Просто взял и стал, и никто ничего не сказал. Но, кажется, Келус что-то слышал от Элис и Лилы, мол, Сампо что-то пытался украсть, но Пела поймала его с поличным, и тот возмутился, что не воровать сюда пришёл, а работать.       В общем-то, Сампо справлялся сносно. У него всегда был хорошо подвешенный язык. Взять хоть тот случай, когда Келус согласился помочь Сампо с поиском снаряжения в обмен на карту сокровищ.       Глупец, какой же Келус глупец. Повёлся на соблазнительные речи Сампо о невероятно щедрой награде, хотя до этого тот не чурался обмануть его пару раз и даже если то, как быстро «агент по древним реликвиям» передумал, и вызывало подозрения, он не придал этому значения.       Келус задумывался, почему Сампо так легко его обмануть, – Почему всем вокруг так легко его обмануть? Он глупый или наивный или, возможно, всё вместе? – но так и не понял. А спрашивать у кого-либо постеснялся, что бы это выражение ни значило.       — Замечтался, мой дорогой друг?       Келус оборачивается, когда до него доносится знакомый, глубокий голос с преследующими его всегда нотками веселья. Сампо, как обычно, любопытен, прозорлив и загадочен. Келусу всегда казалось это странно интересным: сколько же секретов может спрятать человек за улыбкой и смехом и сколько сможет спрятать Сампо.       — Просто задумался, — он отвечает немного с опозданием, но, кажется, Сампо не слишком обеспокоен. Наоборот, он выглядит так, как будто только этого и ждал. — Что-то случилось в зале истории?       — Ты во мне сомневаешься... Я поражён в самое сердце.       — Вовсе нет, — возражает Келус, и он знает, что это чистая правда. — просто беспокоюсь за порядок.       — Я ведь уже говорил, что не виноват. Та... Кхм, «прекрасная», — Сампо в самом деле обозначил в воздухе кавычки, натянуто улыбнувшись, — дама неверно истолковала мои слова.       — Она сказала, что ты болван, оскорбивший её интеллект.       — Если она состоит в обществе гениев – это ещё ничего не говорит окружающим об уровне её знаний, — мужчина фыркнул, переводя свой взгляд на стену, куда Келус смотрел перед тем, как мысли полностью его поглотили. — А Репини постарался и в этот раз, да?       Келус моргает, снова смотря на картину маслом с видом на Белобог.       «Рассветный луч», читает он одними губами, и продолжает рассматривать как белоснежный снег на картине плавно покрывается светло-малиновыми лучами восходящего солнца. Келус не совсем понимает смысл этой картины. Восход как восход. Привычная картина с утра пораньше в заснеженных полях, ничего необычного. Репини каждый раз ворчал на Келуса, когда тот так говорил, и рьяно пытался показать почему стоит считать иначе.       — Ты видишь здесь надежду? — Вопрос срывается с его губ раньше, чем Келус осознаёт. Он решает не двигаться вообще, чтобы скрыть собственное удивление этому факту.       — О чём задумался твой маленький недалёкий мозг? — Сампо выглядит... Сложно. Ни то разочарованным, ни то позабавленным. Келус понятия не имеет, почему это трогает его так глубоко, что Стелларон в груди начинает слегка обжигать, и он с усилием никак не меняется в лице. — То есть... Я хотел сказать, мой самый любимый Первопроходец, что тебя так беспокоит?       Келус коротко вздрагивает, смущённо опуская глаза на носки собственной обуви, которая ярко контрастирует с туфлями Сампо.       — Ничего такого, — невнятно бормочет он, стараясь не смотреть, как мелко изгибается в ехидной улыбке один из уголков губ Коски. — С чего ты это вообще взял? Со мной всё в полном порядке.       — Ты так считаешь или хочешь считать?       На сей раз Келус не вздрагивает.       Он мелко и судорожно дрожит, стиснув челюсти, напуганный и взбудораженный, как будто только что Сампо залез ему в голову, и тот, кажется, остаётся произведённым эффектом доволен.       — Мне всегда было интересно у кого ты научился врать, — мужчина напротив недоверчиво фыркает, махнув рукой, а Келус съёживается. Сначала Пом-Пом, теперь Сампо. Его видно насквозь или же они оба просто знают, куда следует смотреть?       — Я не уверен, — всё-таки отвечает он спустя долгое и неуютное мгновение тишины. Нет смысла отнекиваться или переводить тему, раз его поймали. — Я просто... Врал.       — Хочешь сказать, что ты не забывал?       Келус раздражённо поджимает губы, сводя брови. Да откуда он вообще это знает...       — Не кипятись, дружище! — Сампо взволнованно отпрыгивает в три маленьких шажка и поднимает руки в капитулирующем жесте. Он нервно посмеивается и ловко начинает движение куда-то в сторону зала истории, приглашающе кивая за собой, и Келус без раздумий идёт следом, успокаивая разошедшийся Стелларон мягким похлопыванием по груди. — Я просто решил поговорить с тобой по душам, но раз тебе не нужна дружеская жилетка, чтобы поплакаться, то...       — Ты ужасен в общении с людьми, если это не сделка, Сампо.       — ...а теперь ты снова меня задираешь! Но я не в обиде, совершенно точно нет. Я рад, что ты так хорошо меня знаешь.       Келус вздыхает, не отвечая. В этом весь Сампо.       — Ты хотел мне что-то показать? — Спрашивает Келус, нарочно меняя тему. Сампо чуть впереди, оглядываясь из-за плеча, заговорщически улыбается, подмигивая.       Ладно. В этом весь Сампо.       Келус неуютно оглядывается по сторонам – окружающим нет до них дела, они внимательно слушают экскурсоводов, ведающих об историях прошлого, – и автоматически анализирует зал: посетители любознательно рассматривают собственноручно добытые им же реликвии, восторженно задавая ещё больше вопросов.       Будь я простой реликвией, Келус задумчиво, невесомо и плавно скользит ладонью по краю стенда с замёрзшими фигурами Фрагментума, у меня бы тоже были значимые воспоминания?..       Возможно, будь он простым предметом, неспособным забывать и умеющим лишь хранить, у него тоже была бы своя история? Он бы знал с какой он планеты, был ли у него собственный дом, имеет ли связь с каким-то народом, свои традиции и обычаи или, быть может, даже язык?       Или же... У него никогда ничего этого не было.       — Изволь не заниматься самобичеванием в моём присутствии, дружище, — Келус непонимающе поднимает голову к Сампо, а тот обречённо вздыхает, словно ему приходится иметь дело с ещё более худшим посетителем, чем приходившим до этого.       Тут Келус споткнулся и чуть не врезался в плечо внезапно остановившегося сладкоречивого мошенника. Шикнув, Келус уже собирался возмутиться, но замер, встретившись взглядом с нарисованными, забитыми, печальными очами восьмой хранительницы Белобога, что взирала на него над позорной, порочащей надписью, вешающей на неё ярлык неудачницы.       — Слышал когда-нибудь о Сирил Рэнд, мой дорогой друг? — Сампо сложил руки и тоже посмотрел на картину. Был ли то отблеск от сумеречных фонарей в зале музея или разыгравшееся воображение, но Келусу показалось, что в изумрудных глазах его «товарища» мелькнул печальный огонёк ностальгии.       Келус отодвинулся, встал прямо напротив картины, плечом к плечу с мужчиной, и задумчиво нахмурился. Что-то здесь было не так.       Келус вспоминает день, когда только-только познакомился с Сирил, безобидным отголоском Фрагментума: он лениво прогуливался в запретной зоне Среброгривых стражей, тоскливо подкидывая биту в воздухе после утомительного боя со спинкой-копилкой, и неожиданно встретился с маленькой девочкой, преданно ожидающей близкого человека. Тогда он даже не подозревал какую историю скрывает её грустный, наполненный скорбью и надежды голос.       Но дело было даже не в том, что он говорил с фрагментом бывшей хранительницы, а в том, что Сампо – был тем самым человеком, у которого Келус в своё время попросил о помощи: вытащить измученную малышку. И именно Сампо был тем, кто нашёл дневник Сирил, в котором Келус прочёл не самые приятные подробности её жизни.       — Дядя Хультен рассказывал, — Келус небрежно пожимает плечами, отворачиваясь от внимательных малахитовых глаз. Он был тем, кто принёс дядюшке Хультену потерянные записи и благодаря кому сейчас под первоначальным описанием портрета красуется дополнительное, правдивое, но не стал ничего говорить.       Если Сампо и забыл о той вылазке, то Келус не будет утруждать себя напоминанием. А если Сампо помнит и прямо сейчас разыгрывает очередной спектакль... Что ж, Келус надеется, что безмолвное согласие поучаствовать в представлении ничем ему не аукнется.       — Старик Хультен хороший исследователь, знающий толк в подлинных сокровищах. Но в таких вопросах нужен взгляд обывателя, не замыленный героическими сагами первых хранительниц, — хмыкнул мужчина, искоса взглянув на него, но тут же вернул взгляд к картине. На секунду в его голосе промелькнули нотки серьёзности, — История Сирил Рэнд ужасно печальная и несправедливая, не думаешь? Быть ведомой всю жизнь и выйти из тени лишь для того, чтобы быть сожжённой яростью собственного народа.       Келус молчал. Картина перед глазами расплывалась, и вместо печальной женщины он видел большие запуганные глаза ребенка, найденного в Запретной зоне.       — Как думаешь, она нашла покой? — парень осознал свой вопрос только после того, как спросил. Конечно, откуда Сампо знать про призрак Фрагментума, показавшего Келусу почти всю жизнь прошлой хранительницы. Откуда Сампо знать, сколько Келус метался, пытаясь добиться для неё хоть толики облегчения в посмертии.       Возможно, этот вопрос следует задать себе, а не Сампо?       Или... Келусу нужно, чтобы ответил кто-то другой.       И Сампо смотрел на него внимательно, вглядываясь в черты и блики глаз, так, словно ответ у него был. Где-то там, в кармане, между розовой каской и вечным двигателем, только предложи свою цену.       — А ты бы хотел?       — Что? Чтобы она нашла? — Сампо скучающе вздыхает, поджимая губы; Келус невольно думает, что снова раздражает его своей недалёкостью, но собственное раздражение за Сирил перевешивает. — Конечно же, хотел бы. Теперь ведь все знают, что на самом деле с ней происходило.       Сампо позабавленно фыркает.       — И ты считаешь, что это что-то меняет?       Тело Келуса немеет, а Стелларон внутри нагревается, заставляя его рвано вдохнуть.       — О чём ты...       — Не понимаешь? Тогда давай по порядку, — мужчина вскидывает ладонь, прерывая даже не успевший начаться поток защитных аргументов. — Будь Сирил хранительницей в наши дни и будь её действия идентичны действиям прошлого, ты думаешь, что людям было бы интересно, являлась ли она с самого детства жертвой манипуляции и обмана? Ключевое слово в её звании – хранительница, Келус. Людям даже не было бы интересно кто она и почему делает что-то не так, когда народ и его благополучие должно было быть единственным её беспокойством. И опережая твои вопросы – нет. Ни в то время, ни в это никто не стал бы разбираться в мотивах её поступков, и просто-напросто избавился бы, если это означало спасти Белобог от рук неумелой хранительницы.       Келус нахмурился, чувствуя, как заухало ядро в груди. Очень хотелось злиться и спорить, но он должен себя контролировать. А Сампо только и рад его подначивать.       — Но она не выбирала быть хранительницей, — скрипнула челюсть, ладони сжались в кулаки, — Она не отдавала приказов, не принимала решений. Она просто... Просто...       — Была фанерой. Верёвочной куколкой для публики, — легко согласился мужчина, привычно улыбаясь, — Её роль эпизодическая и незначительная. Она найдёт покой, когда найдётся на свете такой же безвольный тип. А такие, благо, появляются частенько.       — Как хорошо тебе живётся, когда все раскиданы по ролям, Сампо, — фыркнул Келус, бросив даже мысль с ним спорить, — И какая же роль у твоего гения в этом спектакле жизни?       — Зритель, конечно же! — Сампо взмахивает руками, сводя в недовольстве выразительные брови, и Келус на мгновение решил, что действительно смог задеть его, но мужчина тут же широко улыбается, подмигивая, и выпрямляется, складывая руки на поясе. — Какая роль уготована мне – не столь важно, но вот твоя роль, дружище, вызывает гораздо больше интереса.       Келус невольно отшатывается, сглатывая. Сампо говорит словами, которые звучали только в его сознании, в мыслях, которые он бережно прятал, скрывал и никому не показывал, и только убегал, – от себя, от других, от вопросов, — лишь бы не встречаться с сокровенным и нерешёным лицом к лицу.       — Нет во мне ничего интересного, — почти выплёвывает он, и даже не может удивиться собственной искренней грубости, а Стелларон в груди сумасшедше бьётся о рёбра, боится, волнуется, хочет сбежать.       — Ну почему же, — Сампо усмехается, оглядывая его с головы до ног, читая каждый взволнованный вдох, и словно специально смотрит в бегающие золотые глаза, призывая смотреть только на него, требуя чего-то, чего Келус не знает и не может понять, но боится до ужаса, и начинает кружить вокруг него. — Не так часто среди Безымянных случаются пополнения. А ты, мой милый друг, сильно отличаешься от Идущих по пути, что я встречал. Ни в одном не было столько страхов, сколько в тебе. Ни в одном не было столько отрицания, сколько в тебе. Понимаешь свою уникальность? Уверен, и Безымянным ты стал случайно.       С каждым словом Сампо Стелларон колол так, что было тяжело дышать, и Келусу всё больше хотелось сбежать. Не ударить и убежать, а именно сбежать, чтобы тот просто оставил его в покое, в тишине и одиночестве, но тот, кажется, даже не думает заканчивать. Мужчина перед ним только сладко улыбается одним уголком губ, всезнаюче вскидывая брови, и наблюдает, наблюдает, наблюдает. Ждёт чего-то, что его порадует, что будет наградой, стоящей реликвией в пещере коррозии, и продолжает важно вещать, останавливаясь прямо перед Келусом и подло наклоняясь вперёд, близко-близко к лицу.       — Почему тебе так важно, чтобы Сирил обрела покой? Тобой движет сочувствие, доброта, наивность? — Келус упрямо стоит на месте, напряжённо сжимая в руках полы плаща, — Или отчаяние? Надежда, вера, облегчение? Если они найдут покой, его найдёшь и ты? Хочешь, чтобы кто-то сказал, что ты его заслужил, даже если не знаешь кем ты был в прошлом, потому что сейчас совершенно другой? Или ты боишься, что ты такой же, как они? Как Сирил, как Коколия?       Ступни Келуса приросли к месту. Он не мог сделать ничего, ни отклониться назад, ни даже свободно вздохнуть, потому что Сампо, казалось, забирал у него всё: покой, тишину, стабильность, он словами раскладывал его по частям, совсем как сам Келус битой разбивал на материал своих противников.       В музее вмиг стало тесно и жарко, ещё немного, и потолок обвалится прямо им на головы, и тогда не получится даже задушено вдыхать ту мизерную часть доступного воздуха. К горлу подступила кислая желчь, ещё чуть-чуть и Келуса правда стошнит, а Стелларон зашёлся в бешеном ритме, как будто его только что поймали, схватили, сжали и теперь никогда не отпустят. Как будто он в ловушке.       Келус крепко зажмурился, испуганно и устало прошептав «прекрати, пожалуйста» и прикусил нижнюю губу. Сампо не тот человек, с которым хотелось обсуждать все свои страхи. С ним можно было поделиться секретом, и тот оставался бы таковым до тех пор, пока не найдётся клиент, готовый выделить крупную сумму на гадкие сплетни и жалкие новости. И его, Сампо, Келус не воспринимал как кого-то, кто мог бы ввести его в панику. На собственной памяти с ним такое происходило всего два раза: когда на станции Герта оказался Зверь Судного дня, чуть не убивший Март 7, и когда одно из копий Коколии болезненно пробило грудь, почти убивая его.       Стелларон стал отбивать особенно отчётливый ритм, и Келус вздохнул, потянувшись рукой и смяв в ней футболку на вспыхивающей ярким золотым время от времени груди. Где-то сбоку выдохнул Сампо, но Келус не решался открыть глаза, чтобы увидеть его лицо, но тот вдруг стал назойливо над ним хлопотать, не переставая приговаривать:       — Да ладно тебе! Я просто хотел немного пошутить. Чтоб тебя.... Келус, давай, успокаивайся, у меня ощущение, что я бессовестно обидел ребёнка возраста Хук, а я не такой негодяй! — Келус, стараясь успокоиться, прислушался, сосредоточил внимание на окружающем: цоканье каблуков и туфель, снующих туда-сюда посетителей, тихие речи экскурсоводов, фантомное чувство прожигающих глаз где-то со стороны портрета Сирил, – она за ним следит? смотрит? чего хочет картина? – и, кажется, даже ощутил колебания воздуха рядом, словно Сампо хотел его коснуться, но никак не решался, как будто ему это запрещено. Неожиданно он перестал ощущать даже его дыхание, как будто тот отстранился, и голос, звучащий чуть дальше, чем до этого, только подтвердил его предположения. — Дань Хэн, Пела, как я рад вас видеть!       Келус жмурит и без того закрытые глаза до красных пятен и, немного поворачиваясь спиной к приближающимся шагам, сутулится, стараясь стать меньше.       — А мы тут...       Пела недовольно говорит «Что ты снова натворил, Коски?» в то же время, когда Дань Хэн чуть обеспокоенно спрашивает «Что произошло?», и Келус почти всхлипывает от боли, но сосредотачивает слух на знакомых голосах, отвлекая себя от жара в груди. Пела начинает ругаться на Сампо, пока тот неловко запинается и оправдывается, что он с Келусом ничего такого не делал, тот просто неправильно его понял.       Внезапно тёплая ладонь касается его лба, и Келус, вздрогнув, распахивает глаза, тут же встречаясь с необъятным морем, омывающим берега. Дань Хэн стоит напротив, хмуро рассматривает взмокшие виски и загнанно дышащую грудь с уже редкими янтарными всполохами.       — Хочешь уйти отсюда? — Он тихо спрашивает, пока Пела и Сампо продолжают спорить, всё дальше от них отдаляясь. Келус судорожно кивает, и рука Дань Хэна плавно и мягко скользит со лба к ладони, и только когда она касается его собственной, переплетая пальцы, он понимает, как сильно дрожит.       Вихрь мыслей, не успевающих оформиться всё кружится и кружится, рождая в голове бесформенную пустоту. Похоже на густой непроходимый туман, обволакивающий всё зримое и незримое, и Келус увяз в нём, как в болотной тине, без шансов выбраться.       Дань Хэн, кажется, ведёт его на экспресс, специально выбирая малолюдные улицы. Не то чтобы Келус хотел сейчас возвращаться, – у него всё ещё много работы в музее и Репини, кажется, скорее умрёт, чем продолжит работать без всяких капризов, приговаривая как все недооценивают художников-гениев, а Борис, заскучав, снова начнёт докучать старику Хультену – но всяко лучше, чем оставаться здесь.       Келус глубоко вздыхает, и поднимает глаза на пушистый затылок впереди.       Дань Хэн серьёзен как никогда прежде. Это ощущается в том, как крепко сжимается ладонь на собственной, как напряжены мышцы. Келусу непонятно – за него ли друг так испугался или его самого, и всё равно ничего не спрашивает, открыто признаваясь себе, что боится ответа. Он и понятия не имел как будет разбираться с последствиями при любом из ответов.       — Хочешь поговорить?       Келус моргает. Внимание возвращается к стражнику экспресса; тот даже не остановился, только слегка обернулся через плечо, вопросительно изогнув бровь. Келус открывает рот, но тут же его закрывает: о чём, чёрт возьми, он должен хотеть поговорить? О Сампо? О Сирил? О том, что последние несколько месяцев он только и делал, что убегал?       Стелларон в груди несильно колит, и Келус еле удерживает себя от того, чтобы не выдернуть руку из дружеской хватки.       Соберись, Келус хаотично осматривается, старательно дыша чуть спокойнее, тише, и находит себя практически возле входа на экспресс.       Не забывай лгать.       Притворяйся, обманывай.       Ты в порядке, ты в порядке, ты в порядке...       — Ладно, я понял. — Голос у Дань Хэна уставший, действительно разочарованный, совсем не как у Сампо, и в груди сразу как-то сводит сильнее, но непонятно почему. Келус хочет взглянуть в его лицо, просто чтобы убедиться, что распознал всё правильно, но может видеть лишь его затылок. — Март 7 сейчас с Сервал, я слышал что-то про сувениры, а Химеко с мистером Янгом сейчас переговариваются с Броней. Я могу сказать Пом-Пом, что ты устал и решил лечь пораньше.       Они подходят вплотную к раздвижным дверям и Дань Хэн, наконец, оборачивается. Глаза стражника чистые, слегка потемневшие особенно при взгляде снизу, но всё такие же яркие, с бликами, напоминающими звёзды, которые видно из окна экспресса. Келус отвлекается на них и с растерянностью обнаруживает где-то на дне тихого озера искреннее и хорошо спрятанное беспокойство.       — Я не знаю, — на удивление самого Келуса, он сказал это без дрожи. — Я хочу поговорить, правда. Но я не... Я не могу. В голове такой... Такой кавардак. Не получается думать о чём-то одном или разделить мысли, я просто... — Он мнётся, кусая губу: пытается найти подходящее слово; Дань Хэн терпеливо ждёт, скрестив руки на груди. — ...я просто тону в них.       Дань Хэн мелко кивает, немного нахмурившись. Его лицо излучает глубокую задумчивость. Келус растерянно ждёт, пока тот что-нибудь скажет, и это так его отвлекает, что он даже полностью успокаивается, с облегчением ощущая в груди блаженное и тихое равновесие.       — Я... — Дань Хэн прокашливается, словно собираясь с мыслями, но мнётся, словно не уверен, стоит ли говорить, и Келус подбирается. Какое-то время между ними стоит тишина. — ...если тебе нужно будет поговорить, ты знаешь где меня найти. Уверен, остальные думают так же.       Келус отчего-то уверен, что Дань Хэн сказал не то, что хотел, и испытывает горечь.       — Да, — он кивает, поджимая губы. Желания разговаривать больше не было. — Я знаю.       Дань Хэн нерешительно открывает рот, но тут же его закрывает, качая головой.       — Отдохни, — тихо говорит Дань Хэн, плавно исчезая в дверях экспресса.       ...Взгляд Келуса проясняется и возвращается к терпеливо выжидающей ответа Март 7; она смотрит на него сразу обеспокоенно и взволнованно, словно готова просидеть здесь хоть всю жизнь, если ему захочется с ней поговорить, но и в то же время не будет против сорваться с места сию же минуту, чтобы подбежать к остановившемся ненадолго на экспрессе Луке, который внимательно слушает воодушевлённую рассказами Химеко.       Келус усмехается, уголок его губ почти незаметно, слишком устало для него, ползёт вверх.       — Снова плохо сплю. Прости, что заставил побеспокоиться, — Март 7 хмурится и уже открывает рот, наверняка собираясь излить на него целую тираду касаемо его «безответственного повеления», но он настойчиво продолжает: — Я правда в порядке. Посплю и всё пройдёт. Давай ты пойдёшь к остальным, а я пойду к себе?       Он встаёт с дивана и Март 7 молча следит за ним, подозрительно сузив глаза. Она явно ему не верит, но ей не достаёт уверенности заставить его остаться и устроить допрос.       И отлично, думает Келус, направляясь к спальному вагону. Март 7 его не останавливает и ничего не говорит, и Келус даже не оборачивается, чтобы посмотреть чем она занята. Ему кажется, что он не ответил бы, даже если бы она сказала хоть одно слово. Так устал со всеми разговаривать.