Золото и янтарь

Ивана толкнули на простыни – он с гулким звуком плюхнулся на них спиной, вскинув взгляд на Яо – он скользнул за ним следом, скинув сияющий золотом халат, оседлал его, растерянного, положив ладони на плечи. - Расслабься. Шелковый голос под стать шелковым волосам, что струились с плеч темными ручьями, кончики ласкали Ивану грудь – весь эффект отразился в его широко распахнутых глазах, в искорке трепета, что вспыхнула в фиолетовой радужке и плясала на дрожащих ресницах; Яо знал, что янтарный ореол сиял вокруг его обнаженного тела от приглушенного света ламп – видели небеса, Ивану было, чем восхититься. Тыльная сторона ладони нежно огладила линию челюсти, раскрываясь, проводя кончиками пальцев по раковине уха и точке за ним: одно из тех мест, от прикосновения к которому била сладкая дрожь – Иван подавил судорожный выдох, прикусив губу. - С козырей пойти решил? Яо приблизился к его уху – узкая ладонь легла на грудь – шёпот стёк по шее и вниз, впитываясь в кожу: - Опять ты говоришь об игре. О борьбе, - едва заметные уколы ногтей на голой плоти. – О том, кто кого пересилит. Неужели так трудно просто принять мою ласку? Судорога в руках, сжимавших его бедра, была ярче любых слов. В постели Иван оказался жестким и властным: внутри него будто что-то взрывалось, и Яо не успевал опомниться, как оказывался под ним, обескураженный напором, совершенно беззащитный перед пылом, опалявшим его душу и тело. Высокий и крепкий, он словно был создан для грубого секса, такого, после которого у Яо подгибались колени; он контролировал всё и не мыслил себя ни в какой иной роли, неприязненно хмурясь, когда Яо интереса ради пробовал ответить ему тем же. Тем слаще было, когда эта гора мышц плавилась от простой ласки. Ласка – вот от чего Иван гнулся и стонал, вот от чего все защиты его падали и он открывался перед ним – такой податливый и уязвимый. Слова не слетали с его губ, но Яо понимал всё по взгляду, умоляющему и влажному, по тому, как он льнул к его ладоням, как вздыхал, прижимая его к себе, – стоило проявить лишь каплю заботы. Так восхитительно, что сила распускалась в груди темным цветком; и так печально, что сердце резало от нежности. Горячее дыхание у его уха – пальцы Ивана согнулись на ладони Яо, прижатой к его груди. - Я-я к такому не привык. Со мной обычно так не… - Яо не видел, но чувствовал, как порозовели его бледные скулы. Боже, ну что за птенец. - Я знаю, - он сместился: поцеловал в губы, медленно, прильнув к нему, обдавая всё тело теплом. – И по мне, так это самое настоящее преступление. Поцелуй разорвали – тепло его ещё пару мгновений тлело на губах – он опустился вниз, к ногам, не забывая оставлять влажные следы на груди и животе по пути к пряжке ремня: то, что на Иване до сих пор были надеты брюки, само по себе было преступлением. Яо огладил внутреннюю сторону бедер, разгоняя по телу жар, взялся за пряжку – туго натянутая ткань под ней как нельзя прямо говорила о его желаниях. - Ты слишком низкого о себе мнения для кого-то настолько роскошного, - он медленно вытягивал ремень из металлических оков, наблюдая, как на лице Ивана соединились замешательство и смущение – казалось, он терялся, что ему спросить: с чего Яо взял, что он низкого о себе мнения, или правда ли, что он считал его роскошным. Он не угадал ни с тем, ни с другим. - Слишком грубо льстишь, - усмешка, впрочем, не могла скрыть волнение и румянец. - А я о чём говорю. Сложно поверить моим словам? – ремень и молния уже расстегнуты; Яо гладил низ живота, внутреннюю сторону бедер, массировал везде, кроме того места, где Ивану хотелось сильнее всего – он нетерпеливо вдохнул, чуть подаваясь вверх. - Сложно поверить, что ты бы бросался ими так громко. Прямо как… Он замолк – персона (или же персоны) так и осталась неназванной. Яо смотрел на него несколько долгих, звенящих секунд. Ладонь лежала на плоти, твердой сквозь ткань белья, не шевелясь. Затем резкое движение – он отшатнулся, стягивая с Ивана брюки вместе с бельем, едва не заставляя его потерять равновесие; бросил их на пол и прильнул снова, меж его расставленных ног. Уверенно обхватывая набухший член и подался вперед, опустив ладонь на живот – карий взор жарко схлестнулся с его фиолетовым. - Не ты ли говорил, что я знаю – и понимаю – тебя намного лучше, чем все они? Горящий взгляд был ему ответом – это было сущей правдой. Уголки губ Яо приподнялись, он сместился вниз. Провел ладонью вверх от основания, сдавил – опустил её под шумный вздох. Опалил дыханием покрасневшую головку. Иван мог ничего ему не отвечать, да и не нужно – скоро ему всё равно будет не до разговоров. Он взял его плоть, плотно прижимаясь губами, раскатывая язык по всей длине, до которой только мог дотянуться, вслушиваясь в оборвавшиеся в груди стоны, что Иван так безуспешно давил – у него самого сводило пах от возбуждения, но рано – сперва затопить его лаской, так, чтобы мысли его превратились в патоку, чтобы он раскрылся перед ним, беззащитный, уязвимый, позволяя ему услаждать самое сокровенное без остатка. Кожа, покрытая венами – он водил по ним языком, заглатывая глубоко и медленно, чтобы дать ему прочувствовать, каждым сантиметром, каждым изгибом – и Иван чувствовал, комкая руками постель, отвечая судорогами в мышцах бедер и шумным дыханием, от которого у Яо трепетало сердце. Небеса, как же… как же восхитительно раскрывать в нём эту сторону – голод вспыхнул в груди. - Обожаю, когда ты такой, - выдох на боковую часть ствола – Яо всосал нежную кожу губами, мышцы на бедрах и животе дернулись, Иван ахнул, не сдерживая голоса – и уже Яо качнул бедрами, прижимаясь пахом к покрывалу, жадный до любого трения – руки ему были нужны на ивановой плоти, где он прилагал все умения, приобретенные за долгие века жизни; провел языком, всосал с другой стороны – и снова эти вздохи… - Не сдерживайся, я… - Слишком… много… - он слова будто насилу прошли через горло – Яо вскинул голову, от увиденного по спине будто разряд тока прошелся: Иван лежал перед ним, раскрасневшийся и взмокший, смотрел на него влажными, очарованными глазами, взгляд его дрожал за длинными, светлыми ресницами – и то, что он пытался вымолвить, яркой птицей сверкнуло в сознании: слишком много заботы, слишком ново, слишком страшно; слишком непривычно в его мире, полном боли – и защит от неё, что были тверже, чем сталь. Слишком хорошо, чтобы это вынести. Сердце сжалось – Яо подался вперед, вновь оседлал (пульс разошелся внизу от долгожданного контакта, такого плотного, такого скользкого от его собственной слюны), обхватил руками плечи, вплел пальцы в растрепанный пепел кудрей. Лоб ко лбу – и тихий шепот: - Драгоценный мой… …Иван обхватил его талию, прижал к себе и поцеловал, жарко и яростно – Яо ахнул, только успевая отвечать. Минута объятий, тесных и мокрых от пота, поцелуев в скулы, укусов в стройную шею – Иван больше не дрожал, не таял от малейшего касания – но и не набрасывался, словно хищник на добычу: они ласкали друг друга, будто на одной, истекающей негой волне, сжимая тело, когда другой запрокидывал голову, целуя, когда другой водил рукой по спине и бедрам – Яо плыл от ощущений, в голове – лишь красный туман, что было не рассеять из-за зноя кожи под его ладонями. За эти ладони Иван держал его, когда Яо садился на него, прикусив губу, заполняя себя медленно и до конца – вот уж где было много и так горячо – не отводя взгляда от сдвинутых бровей над жгучим взором, отчего внизу всё свело сладкой болью. Яо выдохнул, прерывисто – почувствовал большие ладони на бедрах. Они двигались в такт, Яо – вверх и вниз, Иван – ему навстречу, попадая в ритм друг друга, высекая вздохи. Невидимая нить сияла в воздухе мягким янтарем, связывая их друг с другом – желания, понятные с полувзгляда; Иван провел по груди распластанной ладонью, взгляд – жаждущий, восхищенный – Яо догадался, нагнулся к нему; опустив руки по обе стороны от головы, обнимая. Снова запредельно близко, снова лицом к лицу – теперь можно было целовать, слышать вздохи у самого уха, что становились громче у обоих – ему теперь почти не осталось свободы движений: Иван обхватил его талию, вбиваясь резче, грубее – ответные поцелуи терялись во всхлипах, когда Яо пытался вернуть себе хоть каплю превосходства, хоть лаской, хоть укусами, содрогаясь от нажима в ту самую точку, Иван слишком близко, слишком красивый, да и чёрт с ним, с этим контролем – но взгляд, горящий фиолетом, не мог скрыть того, как Иван близился к грани, как пленён он был тем, кого сжимал в своих объятиях. Хрупкие вздохи ломались в воздухе. Член Яо был зажат между их телами, потными и горячими, пульсировал и сводил с ума – дрожащее «пожалуйста» слетело с его губ, и Иван понял, догадался каким-то волшебным образом, обхватил его рукой и сжал, качая, в ритм с движениями бёдер; сердце билось – Яо рассыпался в стонах, не в силах больше их сдержать, не в силах не вцепиться ладонью во взмокшие кудри – едва заметное дыхание у челюсти – - Ты мне так нужен… Иван громко ахнул у самого его уха, зажмурившись и замерев, едва находя самообладание, чтобы качать рукой дальше – Яо бы не простил ему, прервись он сейчас, пара резких движений – и судороги прошли сквозь позвоночник, разнося блаженство по телу волнами, заливая животы им обоим, заставляя обмякнуть, уронить голову в мокрую впадину между плечом и шеей. Прошло несколько расцвеченных золотом минут, прежде чем Яо захотел пошевелиться: слишком медленно оседала эйфория, слишком хорошо было лежать на широкой груди, чувствуя биение сердца Ивана всем телом. Тот неспешно водил пальцами по его спине, прочесывая длинные темные волосы – как он любил; как со временем полюбил Яо. - Несложно, - вдруг раздалось тихое. Яо нахмурился, подумав было, что ему послышалось. Поднял голову, вопросительно взглянув на Ивана. Тот лежал, всё такой же растрепанный и покрытый румянцем, но вместо огня в глазах его тлело мягкое пурпурное тепло. Прикосновение к уху – его погладили, заправили прядь. - Мне несложно поверить в то, что ты обо мне говоришь, - улыбка. – Когда ты ведешь себя так. Когда так смотришь на меня. Не переставай никогда, хорошо? Что-то оранжевое, нежное и крохотное затрепетало в груди, отчего захотелось целовать его, долго и сладостно – что Яо и сделал, сжав ладонью затылок. - И не подумаю. Воздух вокруг них сиял янтарем и золотом.