Пена

У его любви тонкие пальцы с продолговатыми ногтями и хрупкие зацелованные запястья. Его любовь рассказывает сказки и заплетает его жёсткие рыжие волосы в косу. Кроули чистит затупившимся ножичком жирный бок пойманной скумбрии и позволяет Азирафаэлю сидеть на его крыльце. Внутрь Азирафаэль не заходит никогда. Однажды, когда придёт время, когда Кроули откопает в себе решимости, он вернётся к своей любви и снова положит голову на её худые коленки. — Как ты их ловишь? — спрашивает Азирафаэль, когда Кроули отрубает рыбине голову, а потом проворно сдирает с неё плавники и жесткий хвост. — Как и все, — жмёт плечами Кроули, — ставлю сети. — Я никогда не видел твоих сетей. — Ну, — говорит Кроули отправляя скумбрию в глубокую чашу и валяет в специях и муке, — их не видно с берега. Из открытого окна несёт морской солью и туманом. Старый дом скрипит половицами под босыми кроулевыми ногами и упрямо выдерживает все непогоды. Кроули льёт на сковороду принесённое Азирафаэлем масло, выкладывает на неё мучные рыбные тушки. Сковорода шипит и плюётся брызгами. Кроули поёт песню с забытыми словами. Однажды Азирафаэль спрашивает, откуда она, и Кроули честно отвечает, что слышал на Родине давным давно. Азирафаэлю непонятно, но он не уточняет. Родина Кроули для него загадочна и пугающа. На Родине Кроули он жил с его любовью. — Будет гроза, — говорит Азирафаэль, когда Кроули выносит ему тарелку с дымящейся рыбой. От влажного климата его поседевшие волосы вьются мягкими завитками. Кроули осторожно убирает ему их со лба. — Пахнет штормом, — Кроули садится рядом на дощатые ступеньки, старательно не замечая, как Азирафаэль увеличивает дистанцию между ними. Но тарелку принимает. — Успеешь добраться до дома? — Мне тут недалеко. Успею. «И куда же?» — Кроули никогда не спрашивает. Он никогда не зовёт Азирафаэля вернуться, но тот всегда возвращается, принося запах хлеба и людей. Запах цивилизации и жизни. Он честно держит обещание никого сюда не приводить и молчать о нём. — Я, вообще-то, рыбу не люблю, — говорит Азирафаэль, ловко отделяя прожаренное мясо от костей и отправляя его в рот, — но у тебя как-то очень хорошо получается. — Ты просто голодный, — говорит Кроули. Непогода неспешно входит во вкус, подгоняя кучерявые волны. В бухте они не взметнутся до небес, но берег тщательно вылижут и усеют к утру трупами неудачливых рыбёшек, насоливших морскому богу крабов, и надоевших русалкам медуз. Азирафаэль смотрит на него серыми глазами. Ветер треплет его волосы и бьёт по щекам. Азирафаэль серьёзен и хорош собой. Кроули почти улыбается. Азирафаэль никогда не остаётся. Его любовь зовут Есфирь. Она родила ему любимую дочку. И дочка унаследовала её чёрные волосы и его жёлтые глаза. Через неделю Азирафаэль приносит имбирное печенье и большую часть съедает сам, пока Кроули занят рыбалкой. Ловушки установлены за скалой, укрывающей их от подозрений с берега, и спрятанные отсутствием буйков с моря. Кроули прекрасно ориентируется в своей части бухты и знает, где именно нужно нырнуть, чтобы проверить набившийся в сети улов. Когда его любовь была совсем юной, она любила плавать у скал, там, на их Родине. Кроули учил её правильно двигаться, чтобы меньше уставать. А ещё учил задерживать дыхание, чтобы быстро скрываться от посторонних глаз. Когда родилась его любимая дочка, Есфирь стала больше проводить времени на суше. — Как ты так долго находишься под водой? — спрашивает Азирафаэль с очень слабо выраженной вопросительной интонацией, когда Кроули выплывает на мелководье. Морские окуни шустро молотят плавниками в закреплённом на поясе мешке. Чайки кричат над их головами. — У меня хорошие лёгкие. Он устало запрыгивает на гнилой от времени деревянный пирс, заброшенный после того, как город давным давно сместился к западу по побережью, и выжимает воду с волос. Море треплет его по щиколоткам ласковым котенком, выпрашивающим похвалу за принесенную рыбу, и Кроули тихо поет ему благодарную молитву. — Откуда ты вообще взялся? — перебивает Азирафаэль в который раз. Кроули шлёт ему тонкую улыбку и не смотрит в глаза. — Издалека. Азирафаэль протягивает печенье, и, замученный рыбной диетой, Кроули охотно вгрызается в него зубами. Оно хрустит и остро сыпется крышками. Они называют свою дочку Леей. Их дочка много болеет и любит фантазировать. А ещё, она такая худенькая, что даже семилетнюю, Кроули таскает её на плечах без особого труда. Их дочка не ходит в школу, но всё, что ей нужно знать, ей рассказывает его любовь и он сам. Однажды он не успевает убраться из воды вовремя, и неожиданно сильные волны относят его от берега дальше, чем Кроули считает для себя безопасным. Море не поддаётся уговорам и жадно тянет на дно сильными руками, будто мать пытается вернуть любимое, сбившееся с пути дитя, домой. Кроули борется с ним несколько часов и, истощенный, из последних сил выбирается на сырой песок. Подожди, милое, ещё не время. — Это дом моей бабушки, — говорит Азирафаэль, когда Кроули просыпается в постели, которую уже начал считать своей. — Я тебе тогда не рассказал, почему пришёл, а сейчас говорю. Хотел осмотреть его, а потом выставить на продажу. В мареве лихорадки он слышит детский истошный крик, видит распахнутые чёрные глаза и округлившийся в ужасе рот. Во всех своих снах Кроули всегда опаздывает. У Кроули болят рёбра и руки от сражения со стихией и смертью. Азирафаэль помогает ему сесть и поит горячим травяным настоем, а потом продолжает сидеть рядом и позволяет опираться на плечо. Кроули его об этом не просит. — Сколько ты здесь живёшь? — спрашивает Азирафаэль. От его дыхания пахнет лимоном и чёрным чаем. У Кроули нет ни лимонов ни чая. И будущего, на самом деле, тоже. — Не знаю, — хрипло говорит Кроули, сползая обратно на подушки. — Около года. Наверное, Азирафаэль нашёл его на берегу и доволок на своём горбу сюда. На самом деле, Кроули не понимает, почему он к нему так добр. — Ты можешь остаться тут на оставшиеся шесть, если хочешь. Я никому не скажу. — Шесть? Кроули мечется в западне из боли во всём теле и простуженных, забитых водой альвеол. Азирафаэль кажется ему далёким и подсвеченным ангельским светом. — Да ладно тебе, я уже давно всё понял, — говорит Азирафаэль, укрывая его одеялом по самую шею. Кроули страшно думать, что именно понял Азирафаэль. Насколько он проницательный и насколько он умеет сопоставлять факты. Но у Кроули всё равно нет сил паниковать. — Ты же шелки, — тихий шёпот доносится до его измученного сознания. Кроули прикрывает глаза. У него пьяное дыхание и заплетающийся язык. Кроули позволяет целовать себя в закрытые веки и расчесывать пальцами спутавшиеся волосы. — Не думал, что морского мужа можно так легко напоить. — А я не думал, что ты осмелишься зайти в моё жилище ещё раз. — Я больше не боюсь исполнить твоё желание. Кроули смешно и жарко. Заканчивается июнь. У порога его дома цветут низкие жёлтые цветы, названий которых он не знает. Азирафаэль говорит, что эти многолетники росли ещё при его бабке — тоже какой-то ведьме. — Не передался тебе дар? — По женской линии передаётся. А я — обычный. — Мне нравится, — шепчет Кроули жмуря слезящиеся глаза, пока Азирафаэль прижимается губами к его дёргающемуся горлу и гладит ладонями выпирающий позвоночник. От старой масляной лампы по дому течёт пугливый свет и ложится рыжими пятнами Азирафаэлю на краснеющие щёки. Прекрасные щёки. Кроули бережно целует их поочерёдно. Азирафаэль проникает внутрь него пальцами, ласково прикусывает мочку уха и не даёт слишком резко двигаться навстречу, удерживая его за подзвдошную кость. А Кроули хочется. У него дыра в душе и плачущее, кровоточащее сердце. — Тише, — шепчет ему Азирафаэль, сгибая внутри пальцы, — мы никуда не торопимся. — Ты потратил целый год, чтобы прикоснуться ко мне. — Нужно было убедиться, что твоя морская жена не придёт за тобой. — Она нынче из моря не выходит. Его морская жена носит длинные чёрные косы, рассказывает их дочурке о звёздах и смотрит на горизонт глубокими глазами. Кроули душу продаст за её громкий смех. Только дождись меня, дорогая. — Почему? — Морской царь её от себя больше не отпускает. Азирафаэль сосредоточенно слушает, хмурит светлые брови и тянется поцеловать Кроули в губы, одновременно насаживая его, ёрзающего и изнывающего, на член. Азирафаэлю хочется задавать вопросы, но Кроули хватается за него мозолистыми руками и не даёт слишком много думать, выстанывая его имя в тёплое ухо. Кроули любит и Азирафаэля тоже. И от этого всем только хуже. — У тебя странный акцент. — Только сейчас заметил? — Я сразу заметил, просто не спрашивал. Кроули жмёт плечами и окунается с головой под воду. Звуки приглушаются, разум очищается. От соли раздражаются глаза, но он держит их открытыми, чтобы видеть, как проплывающие рядом рыбешки глупо и бесцельно смотрят мимо него пустыми зрачками. — Что мне делать, когда ты уйдёшь? — Ещё рано об этом говорить. Ты сам сказал, я могу провести на земле семь лет. У меня ещё целых пять. С волос быстрыми ручейками бежит вода. Кроули заправляет пряди за уши и не стучит зубами от ветра, когда выползает на пирс. — Да, но потом ты уйдёшь, — упрямо повторяет Азирафаэль и обиженно смотрит, как он вытаскивает пустые раковины. Кроули вкладывает одну Азирафаэлю в бледную ладошку и нежно целует в висок, прижимаясь к нему сырым телом. Ему не нравится отвечать на вопросы. Там, где правда, там горе идёт рука об руку с его ошибками и двумя парами любимых глаз. Там злые люди и много-много грехов. — Нет, скажи, — не отвлекается Азирафаэль даже тогда, когда Кроули усаживается ему на бёдра и трётся носом об скулу. У Азирафаэля льняная рубаха покрывается мокрыми пятнами. — Что сказать? — Останешься ты, или нет? Где твоя тюленья шкура? У его тюленьей шкуры пожухлый мех и плаксивая история. В этой истории маленькая девочка больше не держит его за руку и не зовёт папой. Кроули отчаянно жмётся к напряженному Азирафаэлю и лезет целоваться. Азирафаэль злится, что его игнорируют и, кажется, всё ещё боится. Почему? — Прекрати. Как тебя зовут? Кроули сползает с его колен, стряхивает с волос водоросли и с плеском ныряет в море. Азирафаэль кричит ему вслед, что он заслужил знать хотя бы его имя. Кроули нечего ему возразить. Тёмные воды выключают ему слух и застилают глаза покоем. Кроули хотел бы остаться под водой навсегда, но, пока не истекли предсказанные Азирафаэлем семь лет, Кроули будет оставаться человеком. Кроули вынесет своё наказание целиком. Есфирь больше всего любила песню о русалке, сидящей на камне, и льющей слезы по суженному, затонувшему в пиратской бухте. Кроули поёт эту песню Азирафаэлю, вспоминая отдельные слова через раз, но тот всё равно не знает языка. — Я устал. Кроули наливает ему травяной чай. Грубо сколоченный деревянный стол покрыт тонким слоем пожелтевшего от времени лака. Кроули тщательно протирает его после рыбного обеда. — Я устал от тебя, — уточняет Азирафаэль. Кроули не сказал ему ни слова за последний месяц, просто потому что он не может ему врать, а осторожные обтекаемые ответы Азирафаэля больше не устраивают. Кроули поёт. — Нет, не смей уходить, — Азирафаэль хватает его за руку и крепко прижимает к себе. — Почему ты всегда сбегаешь? Кроули думает о том, что слишком много ему позволял и вот, к чему это привело. Азирафаэль думает, что имеет на него права. На него имеет права только его любовь. Азирафаэль тоже его любовь. — Почему ты не хочешь рассказать? Азирафаэлю обидно. У Азирафаэля подёрнутые дымкой серые больные глаза. И больное сердце. Кроули нечем его залечить. У Кроули ни умений, ни сил на это нет. Но Азирафаэлю больно. Так больно, что он впервые так неосторожно сжимает его в руках. Я делаю тебя жестоким, — думает Кроули, — мне так жаль. — Я люблю тебя, — говорит Кроули сухими губами. Потому что ему нечего больше сказать. Потому что у него давно кончились слова. Потому что морскому мужу вообще не стоит открывать рот на суше. — Тогда расскажи, — упрямо просит Азирафаэль дрогнувшим голосом. И руки у него — тоже дрогнувшие. Кроули обнимает его за шею и прижимается лбом к плечу. Потому что Азирафаэль — его любовь, а его любовь не должна страдать. Есфирь, в конце концов, всё ещё ждёт его, и смотрит с той стороны моря. Кроули нельзя быть дрянью. Но он есть. — Почему тебе мало? — выдыхает он ему в шею. Шум моря проникает в этот старый дом и немного лечит. Пока есть море, Кроули знает, что он не один. — Почему меня не достаточно? — Потому что я не знаю, чего от тебя ждать. Потому что я боюсь, что приду однажды, а тебя не будет. Потому что я хочу тебя на всю жизнь, а не на пять лет. — Ты ещё и пяти не выдержал, я надоем тебе к тому времени. — Нет. Кроули думает, что он никогда его не оттолкнет сам. Но Кроули нельзя ничего обещать. — Ты же знаешь, что ты не удержишь меня, если я захочу уйти. — Но я хочу удержать. Кроули молчит. Ему холодно и печально. Язык присыхает к нёбу. Азирафаэль крепче сжимает его в руках, и у Кроули почти трещат рёбра. Кроули всегда защищает свою любовь и никогда не справляется. Его любовь теперь пытается защитить его самого. Кроули не позволит видеть своих сырых глаз. Он дышит ровно и тихо, гладит Азирафаэля по затылку, ероша коротенькие кудрявые волоски и поёт ему на ухо. Азирафаэль баюкается, переступая с ноги на ногу, и объятия становятся мягче и нежнее. — Ты же расскажешь мне? Когда-нибудь? Кроули думает о том, что он слишком много ошибался. Что его маленькая Лея так доверчиво лезла к нему на руки перед сном, и он мурчал ей колыбельные каждую ночь. А потом он точно так же пел колыбельную её мёртвому телу. И её мёртвой матери с красивым еврейским носом, пел тоже. И две их узкие грудные клетки были продырявлены каждая тремя огнестрельными. И Кроули, связавшийся не с той компанией, и отплативший за это спустя десять лет счастливой сказки, продал их жизни на порошки и подростковый безбашенный разгул. Который ему не простили. Его грудь сотрясается от беззвучных рыданий и обещаний прийти к семье каждую ночь. — Я тоже люблю тебя. — Антоний. — Что? — Меня зовут так. — Антоний, — повторяет Азирафаэль медленно. — Антоний-Антоний-Антоний-Антоний-Антоний-Антоний. Тебе абсолютно не идёт. — Я сначала долго плыл и думал, что умру, а потом меня прибило к скалам. Я пролежал там три дня, а потом смог выплыть к берегу. Дом был заброшенный и я подумал, что если он кому-то понадобится, я успею уйти. — Почему не ушёл? — Из-за тебя. Кроули улыбается дёргающимися губами, и Азирафаэль говорит ему спасибо.