Пробудите спящего дракона

Весна подобралась к замку украдкой, едва слышно ступая про промёрзшей земле. Она накинулась на оплот одним ранним утром, точно пыталась заглотить снега, так упорно заметавшие его всю зиму, за один день. Яркая и неумолимая оттепель, столь нехарактерная для этих земель, где зима, как правило, уходит неохотно, началась. Она зазвенела в голосе ручейков талого снега, затрещала в толще льда Чёрного озера, заплясала искорками яркого солнца в стремительно тающих сосульках. Оттепель началась так быстро, что уже через день стала проблемой. Вода просачивалась то тут то там через свежие щёлки между рядами черепицы или плотные слои соломы, покрывавшие жилища зверей и домашних уток. Именно на второй день весны Том понял, где ошибся, когда создавал чары, согревающие замок. Те прекрасно справлялись с ветрами и сухими трескучими морозами, виртуозно изгоняли скопившуюся сырость из постелей, а плесень - из тёмных углов, но были совершенно беспомощны в дни первой весенней оттепели, когда природа пытается сбросить оковы тёмной зимы. Затыкая очередную щель в крыше промасленной ветошью и накладывая на неё укрепляющее заклинание, Том кусал губы от досады. В конце концов, даже Хельга заметила его беспокойство. – Прекрати видеть в своей работе одним минусы, – упрекнула она возлюбленного, – ты славно потрудился: даже половину заготовленных дров для каминов мы не израсходовали, хотя никто и не берёг их. – Ты просто пытаешься утешить меня Хельга, – сказал Том, – я просто не подумал о том, что сырость может стать такой… вездесущей. Если бы продумал всё это с самого начала… – В формуле чар стало бы слишком много переменных, а мы мёрзли бы ещё несколько недель, – категорично заявила девушка, спрыгивая на землю с последней ступеньки ветхой лестницы, державшейся исключительно силой волшебства в неё вложенной. Стоило Тому последовать за основательницей, лестница ловко попрыгала в сторону сарая, будто она была пасхальным зайчиком. –Ну, нет, – сказала Хельга, увидев решительный взгляд Тома, – спорить со мной дальше я просто тебе не разрешаю! Имей уважение к старшим! Том рассмеялся. Досада не ушла из его сердца, но голос её стал чуть тише, Хельге же было, что ещё сказать. – Скажи мне Том, когда изучал защиту замка – сколько в ней насчитывалось нитей? – Полторы дюжины, – ответил Том, слега поморщившись. Воспоминания о том, как он разбирался в хитросплетении узлов и пересечений, случайных и задуманных, вызывали у него раздражение до сих пор. – Отлично, – ответила девушка, – как думаешь, почему она была не одна? – Что ты имеешь ввиду? – с искренним недоумением переспросил младший Слизерин. – Я пытаюсь сказать: мы все участвовали в создании этих нитей и никто из нас не учёл всё с первого раза. Например, Салазар, когда создавал защитный барьер, так увлёкся идеей защиты, что совершенно забыл о том, что как-то нужно попасть внутрь или выйти наружу. – Ты серьёзно? – Ещё бы! Мы три недели не могли покинуть земли оплота, а тогда никакого замка ещё не было: жили под навесом, сколоченным из стволов молодых ёлочек и ели то, что смогли найти. Зато я тогда так местный лес изучила – любо дорого! Том улыбался не таясь, а Хельга, внезапно, ловко схватила его за ворот мантии, притягивая к себе Властным и нетерпеливым движением. Том, вынужденный склониться к самому её лицу уже закрыл глаза в ожидании поцелуя, но вместо этого… Хельга укусила его за кончик носа. – Эй, за что? – За тщеславие, заносчивость и самоедство. Имей ввиду: станешь ворчать слишком часто – я стану невыносимой ведьмой. Потому что все знают: у ворчливых мужей сварливые жёны. Хельга дразнила его, только вместо привычного смущения из-за шуток подобного рода, Том, ощутил какой-то особый вид нежности. Обхватив её за талию, он, всё же, добрался до её губ своими, целуя долго и чувственно. Прежде замечания Хельги об их гипотетическом браке вводили его в оцепенение, теперь – нет. Она ответила на поцелуй. Несколько долгих ударов сердца он не прекращался. – Что это с тобой, – спросила она, когда Том отстранился. – Весна, должно быть, – ответил он.

***

Василиск, казалось, тоже чувствовал, что пришла весна. Стоило лишь первому щебету весенних птиц, перезимовавших под сенью запретного леса и под скатами ховартсовских крыш, раздаться за воротами, он пошёл в рост. Малыш, беспомощный и слепой, окреп и уже не желал сидеть в гнезде. Он ориентировался на слух и запах, узнавал голоса своих приёмных родителей, тёрся сухим восковым лбом о ладонь Тома, точно трёхмесячный котёнок. – К концу года Афтандил станет большой змеёй, – с гордостью говорил восхищённый Салазар. – Меня больше волнует тот день, когда он прозреет, – мрачно заметил Поттер, притаившийся у дверей в лабораторию тем же вечером. Том знал, что именно беспокоит Поттера и причин винить его в этом не видел. Гарри чуть не умер будучи двенадцатилетним мальчиком и, вполне возможно, именно Автандил был тому причиной. Однако, младший Слизерин отчаянно уговаривал себя: это мог быть и другой василиск. Пусть редкое, но, всё-таки, не уникальное существо, могло родиться куда позже его крохотного воспитанника, который в равной степени любил и вяленое мясо, и козье молоко, которым Том потчевал его с серебряной ложки точно младенца. Может быть легенда о том, что именно Слизерин запер малыша в подземелье на долгие десять веков, была только легендой? Может быть всё было совсем не так? Будущее неизменно, но так ли много они, маги будущего, знали о своём прошлом? В том то и дело: нет. Даже в истории Хогвартса было сказано, что оплот был с самого начала элитной школой, в которую стремились дети самых богатых и магически одарённых семей; что маглорожденные с первого дня учились наравне с чистокровными, и только потом, спустя многие годы, Слизерин попытался изгнать их из Хогвартса. Только всё это было неправдой. Искажённая, вымышленная история, где вымысла было куда больше, чем истины. Миф, легенда… Слишком далёкая реальность, чтобы в двадцатом веке можно было наверняка сказать что там было и как. Потому, Реддл тешил себя надеждой, что здесь Поттер не прав и не Автандила он убил в тайной комнате мечом, который носит сейчас на поясе Годрик Гриффиндор. Не Автандила, которого Том полюбил.

***

Шли дни, прошло весеннее равноденствие, мягкий и тихий день, когда пекли булочки, а похлёбку варили с первыми ростками съедобных трав… Том и помыслить не мог, сколько прекрасного можно найти в лесу в пору, когда даже снег ещё не растаял полностью. Он шёл следом за Хельгой, высматривающей едва заметные зелёные побеги или крохотные грибочки внешне похожие больше на ингредиенты для отвратного (но полезного) зелья, а не на приправу к вкусному супу. Его тело, отвыкшее от долгих прогулок, вспоминало радость быстрой ходьбы, а внутри просыпалась сила, зарождавшаяся где-то в мышцах бёдер, делавшае походку обманчиво лёгкой и радостной. – Маги очень зависят от смены времён года, больше, чем маглы… Хотя, не совсем: иначе. Люблю весну! Да и к тому же скоро Годрик будет праздновать своё рождение, пышно, как и всегда… Обронённая вскользь фраза зацепилась за слух Тома и обернулась в нём целым ворохом мыслей. – Скажи мне, Хельга, – перебил он её, – а когда же родилась ты, Ровенна и Салазар? Неужели все вы появились на свет в конце весны? Хельга усмехнулась. Улыбка её была грустной и одной из тех, которые неминуемо напоминали Тому об истинном возрасте возлюбленной. – Видишь ли, милый мой Том, – сказала она, глядя на крохотный стебель в своей руке, – мы все родились очень давно. В то время счёт дням вели не все просто потому, что только в очень богатых и знатных семьях магов умели это делать. Только Годрик из нас четверых родился в достатке. Только он… Потому только он и помнит, когда именно стоит праздновать этот день. Празднует он его за нас четверых, так что… Над их головой хрустнула ветка. И маг, и колдунься обернулись в сторону звука. Том почувствовал, как быстро забилось сердце в предчувствии чего-то неприятного, но опасения его были лишними: это была всего лишь белка, неловко перепрыгнувшая с ветки на ветку, сломав по пути пересохщий за зиму сучок. Они рассмеялись, взглянув друг на друга, Том взял Хельгу за руку, посмотрел на неё… – Всегда робею, когда ты на меня смотришь так, – пробормотала, вдруг, Хельга, вновь превращясь в юную девушку. – Как? – переспросил Том. – Ты знаешь, – ответила она. Они пошли дальше. Спустя сотню шагов по ковру из прошлогодних листьев, Том спросил: – Ты не знаешь, сколько могут жить василиски? Хельга обернулась резко и посмотрела на него в упор совсем недобрым взглядом. – Почему ты спрашиваешь у меня, а не у Салазара? Вопрос был вполне логичным и не было ничего странного в том, что Хельга усмотрела в нём что-то подозрительное. Том всегда был хитёр и изворотлив, но привычка говорить Хельге правду слишком крепко въелась в его душу за последние месяцы. Она была похожа на дурное пристрастие: в равной степени и тяготила, и дарила чувство облегчения. – Дело в Поттере, – сказал он, – он думает, что… В общем, он когда-то встречался с василиском и уверен, что Автандил и был тем василиском. Там в будущем. Том замолчал. Он и сам понимал, насколько нелепо и путанно прозвучала его фраза, но Хельга, похоже, суть уловила. – Встреча была не из приятных, полагаю? - пытливо спросила колдунья. Том живо вспомнил белёсый шрам и печальный голос Поттера, рассказывающий крошечному птенцу о том, как убьёт его через много столетий. – Да уж, – изрекла леди Пуффендуй глубокомысленно, расценив долгое молчание как положительный ответ. Она двинулась дальше. Теперь Хельга меньше смотрела под ноги и чаще хаотично и почти случайно касалась шершавых стволов деревьев вокруг. Том следовал за ней и понимал: та больше не искала травы и грибы к ужину. Она раздумывала, прикидывала возможности, искала в недрах своей многолетней памяти ответ на интересовавший её вопрос. – Думаю, – сказала она, наконец, – это возможно. Она села на поваленный ствол дерева и похлопала рядом с собой, приглашая спутника. Том не стал садиться: он облокотился о ствол ближайшего дуба, оказавшись напротив неё. Она пожала плечами. – Полагаю, если василиск будет жить где-то на воле, он и впрямь не проживёт дольше двух столетий, как бы ни был силён, – начала она, – но, всё-таки, волшебные твари, особенно такие древние, – это тебе не пятнистый олень. Она помолчала немного. Том ждал, когда она соберётся с мыслями. – Думаю, если подразумевать под словом «жизнь» то, что мы имеем ввиду обычно – василиск бы не смог прожить тысячу лет. Но вот если какой-то маг погрузил бы его в сон, подобный тому, в который обычные змеи впадают в пору зимней спячки… Тогда магия и жизненная сила остались бы нерастраченными, а, значит, время бы в его теле остановилось. Ещё на середине фразы Том понял, к чему ведёт основательница, и это ему не понравилось. Он не мог понять, что его так встревожило. – Если бы маг пережил своего усыплённого фамильяра, что было бы тогда? Хельга задумалась ненадолго прежде, чем ответить: – Ничего, полагаю. Магия вызывала бы начало длительного сна, но не поддерживала бы это состояние потому, что для змей оно естественно, заложено в них самой природой. Полагаю, змея можно было бы разбудить, если изначально заклинатель оставил бы какой-то ключ: артефакт или… – … голос змееуста, – завершил за неё фразу Том. Хельга кивнула. – Как думаешь: Гарри случайно разбудил василиска там, в будущем? Том замер. Этот вопрос поразил его: он ведь сам, отчего-то, не задумывался, при каких обстоятельствах василиск укусил Поттера. Будто бы внутри что-то берегло его от этих размышлений. Он вспомнил голос Гарри. «Это твой питомец укусил меня, потому я его и убил. Там, в будущем.» Это твой питомец. Так он сказал. Вспомнил он мигом позже и урок Салазара: «Говори с ним, Том, пусть он будет хорошо знать и твой голос. Василиски подчиняются лишь тем змееустам, голоса которых знают с младенчества….» Внутренний голос, тот, который раньше ощущался как смутная тревога, непонятная и необъяснимая, прошептал у юноши над ухом: «Ты ведь уже догадался, правда, Том?». – Том? – позвала Хельга. Младший Слизерин вынырнул из своих мыслей и улыбнулся настолько обворожительно, насколько мог. Он порадовался тому, что Хельга только сегодня утром выпила сдерживающее зелье, а, значит, фальши в его голосе не почувствует. – Не знаю, может быть. В любом случае, он чуть не умер тогда. – Тогда понятно, почему он так не любит змей, – сказала Хельга, – а я всё гадала: как так вышло, что змееуст не милуется с каждой встречной гадиной. Том закатил глаза в наигранной возмущении, он оттолкнулся от ствола дерева лениво, нарочито медленно, хотя и хотелось ему другого. Он боялся напугать Хельгу своей догадкой. Боялся, что она плохо подумает о нём, если узнает, что за мысли блуждают в его голове в этот миг. Юноша опустился перед ней прямо на землю, положил голову ей на колени, уткнулся лбом в ткань её шерстяной юбки. Она зарылась пальцами в его волосы в привычном ласковым движении. Это притупило его страх, но не изгнало его из сердца.