Разные комнаты

      Антонина Петрова. Звучит так грозно, что на дрожь пробирает. Казалось бы, почему — хрупкая девчонка, длинный белоснежный хвост, напуганные голубые глазки, увеличенные толстенными окулярами. Именно так Бяша и думал при первой встрече три года назад. Шестой класс, суровая зима, пропажи детей и странная новенькая. События горят на веках так ярко, словно вчера Тонька с размаху зарядила Бабурину в нос.       — А потом он завизжал, как хрюшка и грохнулся в кучу дерьма! — гогот друга над ухом заставил съёжиться. Боже, годы идут, а Ромка и не думает меняться.       — Серьёзно, Тонь? — удивлённая Морозова во все глаза глядела на Петрову, так и застыв с расчёской над головой.       Петрова сковано промычала.       — Да подумаешь… Я и ударила-то не сильно, так, — тонкая ладонь неопределённо очертила круг. — Он поскользнулся, наверное. Вот и упал.       Смирнова недовольно зацокала, мастерски нанося румяна на щёки.       — Что ты, Тоня, прибедняешься! — с какой-то гордостью продолжила Катька. — Никак Бабурин поскользнуться не мог, если только не об свои ноги. А врезала ты ему знатно! — на секунду она даже отвлеклась от косметики, озорно щуря глаза. — Даже Пятифан от такого удара не удержался бы, не то, что Бабурин!       — Ну и дела, — проворчал Рома. — Я и забыл, что ты тогда закрысила за нами.       Катя возмущённо фыркнула, возвращая внимание себе любимой.       — А Ромыч-на и правда от Тонькиного кулака не удержался! — прыснул Бяша, отскакивая от замахнувшегося товарища.       — Молчи, трепло! — Пятифан аж покраснел от воспоминаний.       Глаза Полины снова засверкали:       — А что было, Бяш? Тонь? — волосы были затянуты в высокий хвост, и теперь Морозова легла на живот, подперев голову руками.       — Ничего! — Рома завёлся, пыхтя, как танк, отчего даже тихая сегодня Тоня рассмеялась. Смирнова незаметно навострила уши, подмечая для себя новые истории.       — Короче, — от воспоминаний Бяша начал смеяться. — Дело было весной, на ночь перед днём рождения Олежки. Мы с Ромкой окна перепутали, — Петрова с Пятифаном заметно помрачнели, тоже вспоминая события трёхмесячной давности. — И начали, как ненормальные, стучать по закрытому окну-на. Ромыч всё ныл, тип, «чё эт Тоха окна запирает, договаривались же», а потом шторы как раскрылись, мы было обрадовались, что это Тонька, — тут Бяша откровенно заржал, подпитывая интерес Полины с Катей. — За окном реально Тонька была, но такая злющая, на башке будто иголки-на! Затащила нас за шкирку в комнату, на пол бросая. И тут мы с Ромычем догнали — комната-то совсем не Тохина! Ночь была, нам повезло, а-то Тоня разоралась бы…       — Я бы не сказал, что повезло, — пробурчал Рома, страдальчески смотря в потолок.       — … А потом слышим рыдания. Поворачиваемся, а там — Олежа, напуганный до чёртиков! Слезы в три ручья, глаза по пять рублей, дрожит, как нарик-на! Нам Тоня уши как вывернула, — теперь Бяша поморщился. — Неделю болели…       — Так что там с поверженным Тоней Пятифаном? — заскучала Катя, подзывая Полину, чтобы накрасить.       — Ну и вот, смотрим, ревёт пацан, как девчонка! — осуждающий взгляд Тони тут же осадил. — Ну… Олежка же тогда ещё и Совой бредил, типа, в окно долбит, как ёбнутая, Тоне в юбку бегал прятаться, — подзатыльник заставил обдумать слова. — То есть, делился своими страхами с Тохой-на. А мы его напугали прям до истерики, у Ромки-то вон, клешни! И ебашил по стеклу он как камаз, не то, что Сова какая-то! Я-то сразу извинился, и перед мелким, и перед Тонькой, — Пятифан ойкнул, когда подруга влепила ему оплеуху за ранее сказанное «подкаблучник». Бяша аж засветился, почувствовал себя под защитой и продолжил. — А этот олух при Олеже начал, как сапожник, материться, что пиздец. Встать толком не успел, как Тоша ему в солнышко¹ припечатала! — задыхающийся смех снова стал частью истории. — Ромыч аж задохнулся-на! Синяк потом такой был, ВО! — и драматично раздвинул руки, демонстрируя, какой была травма у Пятифана. — Месяц ходил, как паинька, ни одного мата не вякнул!       Комната наполнилась смехом. Рома недовольно закатил глаза, сложив руки на груди.       — Ну ты и трепло, братка.       Бяша высунул язык.       — Сам виноват-на. Нехер было при мальце нецензурщину ебашить!       — А ты у нас, Я смотрю, интеллигент ёпта?! — Ромка уже было встал, готовый выпотрошить друга, как Петрова предупреждающе подняла ладонь. Оба тут же по струнке вытянулись, закрывая рты.       Катя поражёно вздохнула.       — Ты это как?! Как собачонок заткнула, ну даёшь, Тонь!       — Кать, ну почему сразу «как собачонок»?       В общем, в дружбе с Тоней были свои ништяки. Когда надо — прикроет, списать даст, рану залечит, накормит, тему объяснит. Заткнет, если палку перегибают, и поддержит, если всё пучком. Перед другими защитит, хотя казалось бы, защита нужна ей — такой тоненькой, хрупкой, бледной. Редко, но бывало и в драку ради них лезла, — Бяше с Ромой понятия запрещали на девчонок кидаться, а Тохе — нет, вот и отыгрывалась за троих разом. Да что там, даже с пацанами махалась, уж тут друзья могли вмешаться.       Мысли о подруге и дальше бы лезли в голову, но тяжёлая рука друга внезапно ударила по спине.       — Пошли, Бях, девчонкам переодеться надо.       Так они оказались в комнате Олега. Мальчик был копией сестры, разве что глаза у него были тёти Карины, зелёные.       — А вы куда идёте?       Первое время младший брат подруги до заикания боялся хулиганов, когда те приходили позвать её гулять, и пулей убегал, лишь завидев их. В классе эдак седьмом это прекратилось, кажется, когда Бяша принёс Тоню без сознания домой на руках. Дурёха тогда несколько дней не спала и не ела, переживая ни то из-за уроков, ни то из-за каких-то «зверей» и «Алекса». Ребята тогда проверили, на всякий, наличие контактирующих с Тоней парней с именем Алекс, но никого не найдя, списали всё на вымученный бред подруги. В общем, сейчас Олежа не боялся их, а напротив, бежал их встречать, завидев знакомые лица в окно.       — Да так, погуляем…       — В клуб.       Бяша нахмурился, глядя на друга. Тот упорно игнорировал, понимая, что проболтался.       — Так… Вы клуб?       — Да.       — Нет.       Рома тут же сам треснул себя по лбу.       — Понятно, — Петров медленно кивнул. — Когда Тоню приведете?       Этот вопрос стал настолько частым, и по задаваемости стоял рядом с «как дела?» и «что вы натворили?».       — К вечеру.       — К утру.       — Ты угараешь что-ли?! — Бяша раздражённо махнул руками, тут же сильно растирая лицо.       Рома страдальчески застонал.       — А что мне отвечать?! Врать нельзя, материться тоже, но и правду умолчать надо!       Олежа устало вздохнул.       — Родители сказали, чтобы Тоня была дома до полуночи. Так что не пейте.       Логично. Олег сразу понял, что вернутся они поздно, поэтому придётся лезть через окно. А нетрезвым по этим кривым кирпичам только на тот свет.       — Так точно, капитан.       Вернулись они в пять утра, слегка (нет) подвыпившие, и когда Бяша, последний зашедший, коснулся пола, он показался ему слишком шершавым.       — Тонь…?       Нет. Они не могли снова перепутать комнаты. Наверняка Олег просто услышал грохот от пяти свалившихся туш и пришёл проверить.       — Бля-я-я…       Рома, осознав, что, где и перед кем сказал, застыл.       Тоня открыла свои голубые глаза.