Небо Неаполя

Густая краска необычно теплого для ноября заката заливала небо над Неаполем. Вода, омывавшая борта стоявшего на якоре «Британика», казалась кроваво-алой. Суетливые, мятущиеся чайки то и дело подавали беспокойные голоса с высоты, все звали куда-то, тревожа сердце. Город, гомонивший весь день, гудевший, как растревоженный улей, постепенно утихал, темнел, затягивался лиловатой дымкой сумерек, и за короткой полосой, примыкающей к гавани, начинали зажигаться первые огни. Тут и там сновали последние лодчонки — пополнение провианта, припасов, перевязочного материала. Тот, который щедро «ссудили» им с «Галеки», уже подходил к концу. Рожок уже давно протрубил к ужину — и немногочисленные пассажиры почти в полном составе находились в обеденном салоне. К великому счастью одной одинокой мисс, застывшей в очаровании громадой Везувия вдалеке и наслаждавшейся редкими минутами свободы — которых так мало у гувернанток, горничных и сотрудниц секретных служб. — Добрый вечер, мисс Кэмпбелл, — голос судового капеллана, раздавшийся прямо за ее плечом, заставил ее вздрогнуть и обернуться. — Мистер Рейнольдс… — Я счастлив уже по двум причинам: вы не назвали меня святым отцом и не схватили свой револьвер. Мисс Кэмпбелл чуть повела бровью. На самом деле схватила, но Рейнольдсу или как там его совершенно не обязательно об этом знать. Сегодня она почему-то решила переложить оружие в муфточку, поэтому, нащупав пальцами тут же нагревшуюся сталь, успокоилась и медленно выдохнула. — Что вам нужно? — Поговорить с вами, разумеется. — Взгляд, чистый и прозрачный, как горный воздух, скользнул по лицу мисс Кэмпбелл, изучая ее до малейших подробностей. Каждую черточку и оттенок эмоции во взгляде. Мерзавец. — О чем же? Не стоило отпугивать его очередным скандалом или того хуже — пальбой, как в один из первых дней пути. Довольно с него. — О вас. Мистер Таунсенд рассказал мне, что вас иногда видели на шлюпочной палубе ночью. Вы не пожелаете ли рассказать мне, что вас так тревожит, что вы тратите драгоценные часы ночного отдыха от трудов на прогулки по темному и, будем откровенны, небезопасному кораблю. Вы помните, о чем мы говорили, мисс Кэмпбелл? Иногда, чтобы стало легче, просто нужно по-го-во-рить… Он произнес последнее так, что Вера внутренне поежилась, осознав, насколько она близка к тому, чтобы не сорваться, не вскочить, не закричать, не обвинить его — при всех, кто ее услышит. Усилием воли пришлось унять дрожь в коленках. Но вот с дыханием не справилась — и взгляд капеллана Рейнольдса, как хищная птица на беззащитного зверька, обрушился на пульсирующую над воротничком жилку на шее. — Я знаю вашу историю, мисс Вера Кэмпбелл. И знаю, чего вам стоит сейчас находиться на борту «Британника». В любом качестве. Она снова поежилась — уже от тона, не терпящего возражений, безапелляционного, обвиняющего. Он совершенно точно знал, кто она и что она, и больше не пытался делать вид ни почтенного слуги божьего, ни простоватого сухопутного пресвитера, по ошибке попавшего на госпитальное судно Его Величества. — Позвольте задать вам вопрос, мисс… Думаю, для вас не секрет, что в ящиках над трюмом «Британник» перевозит боеприпасы и стрелковое оружие. Вы понимаете, о чем я? Мимо пробежали четверо палубных матросов — последняя лодка прибыла, погрузка заканчивалась, и назавтра «Британник» отчалит к бирюзоводому Мудросу, овеваемому теплыми ветрами Малой Азии. Вера притихла, чувствуя, что попала в ловушку. Неаполь с соборами, улочками и Везувием на горизонте совсем скоро останется в туманной дали — за Лемносом начиналась зона боевых действий, и кто знает, кто знает… Неужели она провалила задание… Утеряв веру? В небе кричали неугомонные чайки, и последние лучи солнца тонули в ледяных ноябрьских волнах. Воспользовавшись суматохой на нижней палубе, на секунду отвлекшей Рейнольдса от задушевного разговора, больше похожего на допрос в застенке, Вера молниеносно бросилась в противоположную от капитанского мостика сторону — к главной лестнице и к спасительным каютам. Он нагнал ее скоро, бесшумно, продемонстрировав такую выучку, что мисс Кэмпбелл оставалось только горько улыбнуться, попутно пробуя выдернуть локоть из каменной хватки капеллана Рейнольдса. Если какие-то сомнения у нее и были, то сейчас они рассеялись без остатка. — Сюда. Если бы не обходительный тон, парализовавший волю, она бы закричала в ту же минуту, как оказалась втиснута в палубный отсек для шлюпочных снастей, спасательных жилетов и прочего нужного морского груза, загроможденный почти до самого потолка и темный, хоть глаз выколи. Оказалось, что в помещение, куда с первого взгляда и мышонка не втиснешь, могут поместиться два взрослых человека, особенно если они не попытаются попутно убить друг друга. Вера замерла, мучительно прикидывая, как далеко может отсюда быть слышен выстрел. Долетит ли он до мостика и до ушей капитана Бартлетта? — Бросьте ваши игры, Вера… — Ловко, точно фокусник, Рейнольдс достал из муфты револьвер, отложив его на какой-то из ящиков. — Бросьте и послушайте меня. Деваться, в сущности было некуда — сам Рейнольдс надежно перегораживал и выход, и свет, едва проникающий в прорези в нижней части двери. — Говорите. — Этот корабль обречен. И вы это понимаете. Не можете не понимать — и подводные лодки, которые преследуют нас по пятам, уже не остановить. Это судно для них — законная цель. Таковы правила войны, Вера. Кажется, он приблизился еще — так, чтобы шепот раздавался над самым ухом, и от спокойного, тихого голоса, так легко говорившего о смерти, по затылку и спине поползли мурашки. Ну и что с того, хотелось кричать ей, если даже она обречена и корабль погибнет? Она не смогла, не справилась, это не та работа, которую можно доверить женщине!.. Неужели?.. — Вы слушаете? Сил кивнуть хватило. — Вера, вы знаете, на своем опыте знаете, вы переживали гибель громадного корабля. Вы помните, что это такое?.. Вкрадчивый тон с тонкой нитью металла, надежно укрытого лаской и заботой. — Я не знаю, чем все закончится… И вы не знаете. Никому не дано. Кроме бога. — Как, капеллан Рейнольдс, вы вспомнили о боге? — Тссс… Указательный палец лег прямо на ее губы, призывая молчать. Отступить было некуда. — Постарайтесь, дорогая мисс Кэмпбелл, сделать так, чтобы этот корабль не утонул… Поговорите с капитаном — еще не поздно оставить груз в Мудросе. Гарантирую — «Британник» больше не тронут. — Уберите руки! Но идти было категорически некуда, только вперед, к двери, но на пути — презренный капеллан Рейнольдс, или как его там, кайзеровский шпион, который только что угрожал ей и всему кораблю неминуемой гибелью. — Я не предам и не стану уговаривать… Боже, как могла вам в голову прийти такая мысль? — Вера, подождите. Ну вот, опять ее локоть во вражеском плену. — Я очень не хотел бы двух вещей. Чтобы этот корабль затонул и чтобы, если он все же затонет, то вместе с ним не сгинули бы и вы. Тяжелое дыхание стеснило глотку — или это были руки капеллана? — Отпустите… Немедленно! Не разбирая, куда именно, она вновь рванулась вперед, в поисках свободы, выхода, глотка свежего воздуха. Отчего-то ей показалось, что эта кровавая вода за бортом и небо Неаполя были последними, что она видела в своей жизни. Или могли стать таковыми в любое мгновение. Но вместо желанной свободы оказалась стиснута в объятии — слишком крепком для любовного и слишком нежного для убийственного. — Пообещайте, Вера… Пообещайте, что останетесь живы… — все тот же шепот, чуть свистящий, со странным выговором. Но прежде, чем она разомкнула губы, чтобы закричать, почувствовала, что совершенно свободна — ее никто не держал, темное сукно пресвитерской робы исчезло из-под побелевших пальцев. Рейнольдс, распахнув дверь, шагнул на палубу, поправляя белоснежный воротничок. Едва слышно всхлипнув, Вера выбралась вслед за ним, зацепившись каблуком за какую-то деревяшку и ссадив руку до крови. Когда, отдышавшись и отыскав свой револьвер в темной подсобке, Вера вернулась на палубу, вокруг было совершенно безлюдно. Чайки стихли, даже волны заметно улеглись — в небе зажигались первые звезды. Быть может, она и утратила веру в себя. В отличие, кажется, от капеллана Рейнольдса — он-то в нее верил. Даже если в бога — нет.