АААААААААААААААААААААААААААААА.

Гигантская синяя клякса нарисовалась на разлинованном листе бумаги, напоминая огромную и грязную собаку с угрожающими клыками. Над ней неаккуратным мальчишеским почерком нацарапана дата сегодняшнего дня: 23 октября. Художник ехидно улыбался, сидя на стуле и сминая чернильными пальцами очередную бумажку в мелкий шарик. Рядом с мальчиком за короткий срок времени образовалась крохотная, но всё же кучка. Глаза иногда мелькали на доску, возле которой девочка с бантиками в волосах торопливо рассказывала стих Есенина, пытаясь придать голосу хоть какую-нибудь выразительность. Преподаватель внимательно слушала, параллельно записывая что-то на листочек. Мальчик не знал, почему решил, что она слушала внимательно, просто был в этом полностью уверен. Но ещё большую уверенность ему придавала мысль, бушующая в мозгу и в сердце ещё с первого урока. Почему бы не запульнуть этими шариками, как ядрами, в своих одноклассников? Изумительная идея, не правда ли? Мальчишке тоже так казалось, тем более он находился на самой последней парте, вдали от Тамары Витальевны. Его замысел было невозможно разгадать даже, если носить самые мощные очки. А бинокля у неё не было, поэтому фигушки она там что-то увидит или заподозрит. Это кабинет литературы и русского языка, а не географии. — Что я могу тебе сказать, Рыбкина, садись, три, — с обыкновенной поучительной интонацией произнесла женщина в квадратных очках, — в следующий раз будешь учить лучше. Тёмный подол сарафана зашевелился, направляясь ко второй парте среднего ряда. Школьник успел запечатлеть у себя в памяти лишь грусть в серых глазах — это последняя эмоция, которую он увидит на её лице. — Так, следующим пойдёт... — взгляд под очками забегал по бумажному журналу. Сердце мальчишки невольно сжалось. Он, как всякий школьник, боялся, что его заметят, вызовут, он ничего не сможет сказать, ведь не учил, все начнут над ним смеяться, показывать пальцем. А он, тем временем, превратится в алый помидор и, как крот или червяк, ускользнёт под землю. Но этот мальчик же не из простых трусов. Он притворится, будто всё знает и начнёт рассказывать любой другой стих. Например, "Бородино". И не важно, что его он тоже не учил. Придумает ещё что-нибудь. Самостоятельно, на ходу. Там же всё на одно лицо! Природа, любовь, природа, природа. Синички летают.. Маки расцветают, А облака тоже летают. И мы с тобой, словно синички, летаем.. Ну вот, не хуже, чем Пушкин. Только вот, школьник не был уверен в доверчивости людей, с которыми находился в одном кабинете, а в остальном, по его мнению, всё складно. Натуральный Фет! — Анатолий, у вас давным-давно нет оценок по предмету. Давайте, выходите, — Тамара Витальевна кинула взгляд в сторону хорошиста на ряду у стены за первой партой. Струнцов сидел струночкой со сложенными руками и приглаженными короткими волосами. Услышав своё имя, он с тенью уверенности на лице вскочил со своего места и, как солдатик, зашагал в центр "казни". Мальчуган мысленно выдохнул, но и испытал чувство досады: как же так? Зачем тогда я столько трудов вложил в своё великое произведение? Через мгновение он совсем позабыл о своём стишке, вновь погрузившись в грандиозные мысли о ядре. Наконец закончив создавать всё новые и новые мятые шарики, мальчик уже было хотел кинуть первый — пробный, как преподаватель назвала следующего: — Женя Смирнов, хоть на этот раз ты готов предоставить что-нибудь нам? — голос показался Жене чрезмерно писклявым и скрипучим, но он попытался не обращать на это особого внимания. Обычно её тон напоминал орган, на котором играют только низкие ноты. Но перед этими мыслями школьник вздрогнул от неожиданности и мимолётного испуга — конечно он ничего не готовил. Даже в мыслях не было. Но делать нечего. Мальчик по фамилии Смирнов неторопливо начал подниматься со своего места, невесомо опираясь о наклонённую наискосок парту. Медленно, нехотя побрёл между узких рядов, пока дотошные одноклассники смотрели вслед: некоторые предвкушая, а некоторые бессмысленно. — Смирнов! У урока время не резиновое, чтобы вот так плестись! — отчеканила Тамара Витальевна. Но мальчик будто не слышал её наставительных слов. Только тихо хмыкнул: — Ну, я могу себе позволить, у меня ещё много времени, в отличие от вас. По классу пронеслась волна смешков, в которой кое-кто отличился тихоньким ахом. — Смирнов! Как ты смеешь так говорить?! Кто тебя такому научил? Уж точно не я. А вы, все остальные, лучше помолчите! — Евгений, рассказывайте, а не то я вас при... — голос выключился, будто кто-то нажал на кнопку "выкл". Сама женщина зависла, как и дети. Евгений непонимающе заморгал глазами, смотря то на своих товарищей, то на Тамару Васильевну со скрючившимся лицом и странно вывернутых руках. Её тон так же был искривлён — звучал к концу фразы низко, ненатурально, неестественно. Мальчишку это напугало не на шутку. Он в испуге отпрянул к входной двери, левой рукой пытаясь нащупать ручку. Лицом всё ещё стоял к учительскому столу. Железная дверь отворилась, и школьник помчался по пустому коридору, совершенно ничего не соображая. — "Что происходит? Почему никого нет? Неужели все зависли?" — вскрикнул в голове Женя, боясь сказать хоть слово. Он остановился, будучи уже на первом этаже. Там он встретил завуча, который разговаривал с Иваном Павловичем — учителем арифметики. Подбежав к ним, мальчик истерично затараторил: — Иван Васильевич, там такое происходит, на втором этаже, — поднял руку, указывая указательным пальцем в потолок, — ужас какой-то, я еле сбежа... — Смирнов запнулся, потому-что встретился глазами с сумасшедшим взглядом Ивана Павловича. Его голова с треском повернулась к Жене. Мальчишка глядел так заворожённо и с таким ужасом на учителя, что совсем не заметил, как Ирина Игнатьевна — завуч, скрылась в темноте коридора. Если бы он услышал, то, наверное, не поверил бы своим ушам: конечности женщины двигались с рывком и издавали хрустящий и булькающий звук. — Мальчик мой, как ты назвал меня? — почти милым голосом произнёс мужчина. — Как? — непонимающе шепнул Евгений. — Не по истине, мальчик мой, разве не помнишь, как меня зовут? Я же уже пять лет у тебя преподаю и являюсь твоим классным руководителем. Ты тю-тю? — покрутил пальцем у виска, медленно договаривая предложение. — Из-извините, я не это имел ввиду, Иван Васильевич, ой, Иван Игнатьевич, ах, ой, не так... — глаза метнулись в пол, — Иван, Иван... да как же вас... — паника в груди нарастала с большей силой. Казалось, что, если он вовремя не вспомнит эту чёртову фамилию, Иван разорвёт его на куски и съест с костями. Гостями. Ай. Так он и было бы, но палец, всё это время крутивший кровавую дыру в голове заслуженного учителя математики, с оглушающей громкостью выстрелил ему в бошку. От этого действия в черепе образовалась дыра с трещинами, а мозги с кровью и кожей брызнули в разные стороны, запачкав Женю Смирнова, стеклянную витрину с кубками, статуэтками и медалями школы, пол и стену. Лица На Иване Павловиче не находилось. Он бездыханно свалился на холодную и грязную поверхность, издав лишь прощальный хрип. Душераздирающий вопль раздался эхом во всех помещениях школы. Несчастный мальчик взялся обоими ладонями за обе окровавленные щёки. Волосы встали дыбом, из-за чего Смирнов стал походить на ежа. В ужасе он так кричал около минуты. Через время захлопнул рот и надулся, как рыба. Начал торопливо рыскать по карманам, пытаясь найти хоть какую-нибудь салфетку. В глазах читалось отчётливое чувство шока, непонимания, животного страха и дикого адреналина. Когда он заходил за порог школы, точно не думал о том, что его настигнет такая участь свидетеля самоубийства. Он ничего не нашёл. Попятился назад, подальше от трупа, и сел на мягкую скамейку, над которой светилось окно. Сгорбившись, сидел, смотря в пол круглыми глазами. Ни о чём не думал, но вдруг его посетила мысль сбежать от сюда как можно быстрее. Собрав себя в кучку из живых нервов, школьник бросился к выходу. Было бы интересней и логичней, будь дверь открыта. К сожалению, кусок стали с ручкой открыл свои очи.

***

— Евгений, рассказывайте, а не то я вас приведу к директору и вам уже не будет так смешно! — строго пригрозила Тамара Васильевна. Она хотела ещё что-то сказать, как вдруг кабинет озарила сильная вспышка красного света. У всех, у кого на носу находились очки, отразился цвет. Кто-то в классе завизжал, как свинья, от испуга. Кто-то другой, видимо, захлопнул ему рот. Вспышка превратилась в крохотный шарик и стремительно пронеслась сквозь дверь. Один из учащихся осмелился встать и подбежать к двери в желании посмотреть вслед непонятному чуду. Преподаватель настолько была повергнута в шок, что даже не сделала замечания смельчаку. — Это что было, Тамара Васильевна, не знаете? — громко спросила та самая девочка с бантиками. Одноклассник посмотрел на неё, как на слабоумную. Она правда была такой. Женщина поправила очки и ответила тупо: — Нет, не знаю, Алиса, не знаю... — Может быть, он умер? — С чего ты решила, Рыбкина, а? От незнания какого-то дурацкого стихотворения? Вряд ли, — ответил задиристый мальчик, сидевший на первом ряду. — Тогда что же с ним произошло? — Прекрати задавать дурацкие вопросы, Рыбкина. Скорее всего, ему просто надоело сидеть на этом дурацком уроке. Вот он и ушёл. Очухавшись, учительница прикрикнула: — Так, тихо, Петров. Я сейчас пойду и всё решу. Вы сидите тихо, я скоро вернусь, — она встала и скорым темпом пошла к двери. Смельчак уже вернулся на своё место. Последнее, что слышали ученики от своего преподавателя по русскому языку и литературе — звонкий стук чёрных каблуков.