***
После смерти Кеджиро Ренгоку нужно было взять еще одного столпа. Цугуко у Кеджиро не было. Оставалось искать охотника ранга Киноэ, убившего 50 демонов… Или луну… Но это вряд ли. Кто сейчас в состояниии убить луну… В этот момент охотники ослабли до предела. Как Глава не пытался бороться с пессимистичными мыслями, они приходили все чаще. Чем меньше он видел, тем больше было убитых демонами, тем больше было самих демонов. Пока Кибуцуджи Мудзан процветал, Кагая Убуяшики умирал. «Один из них не может жить, пока жив другой». Как бы странно это не звучало, это было той единственной правдой… Кагая уже почти сошел с ума. С виду — да, он спокоен, но внутри его разъедает беспокойство, болезнь, осознание собственной безнадежности… И того, что он умрет первым. А его жизнь не решит ничего в этой бесконечной войне.***
Юки стремительно уворачивается, в уме просчитывая движения — свои и врага. — Дыхание мороза. Первая ката. Кружащийся снег! Демон падает, сгорая. Она молча смотрит на испаряющиеся останкиГори в аду.
Но внутри девушки вдруг просыпается какое-то радостное осознание. Конечно. Это был пятидесятый демон, которого она убила после ранга Киноэ! «Сестренка, — думает она, вспоминая покойную Ёсико, — Я теперь стану столпом, сестренка!»***
Она не умела быть спокойной, не умела сидеть на одном месте, не умела думать, вернее — она не умела думать, когда ей выделяли для этого время. Юки почти знала — если дашь мыслям выделенное время, они не придут. Мысли — как люди… Но сейчас ей было как никогда спокойно. Пресловутые мысли в ее суматошной голове пришли в порядок. Больше ничего не путалось — и все из-за этого голоса, такого тихого, успокаивающего, мягкого. Интересно, можно ли влюбиться в голос? Если бы можно было, это и произошло в тот момент с Юки. В тот момент она вдруг почувствовала какое-то странное, неведомое ей чувство — будто ответственность за ранг столпа. Ей поставили эту планку — и ее нужно держать. Она стояла с опущенной головой, не смея поднять ее и взглянуть на обладателя такого голоса. И уже в самом конце она быстро подняла глаза… Никогда она не видела человека, подобного Главе. Она видела самых красивых, самых сильных, самых мудрых… Но таких, как он — нет. Он не человек, проскочила мысль в голове девушки. Он Бог! Он больше, чем Бог… На мгновение они встретились взглядами. И сколько боли и печали было в этих лиловых глазах! Несмотря на все это, фиолетовые радужки все еще излучали тепло и заботу… Никто не мог знать о любви больше, чем этот человек, стоящий перед Юки — ведь он любит всех.***
Любить всех — любить никого, думал Кагая. Девушка, стоящая на коленях перед ним… Ее глаза пылают восхищением. А он сам недостоин восхищения. Что он сделал? Он набрал столпов и велел им сражаться. Сам он не убил своими руками ни одного демона. Все, что он умеет — говорить. И это умение мало чем ему пригодится в битве против Мудзана. Он не умеет ничего, он даже видеть не может! Ярость и злость к самому себе захлестывают его с головой, и было бы прекрасно, если бы он мог сказать кому-то о них… Это сильнее любых утрат — быть среди людей, не имея возможности сказать им то, что убивает тебя в душе. Просто бояться сказать. Потому что он будет отвергнут. Но его в любом случае отвергнут.***
Наконец Юки покинула собрание. Столпы с плохо скрываемым любопытством смотрели на нее — кто она, какова ее история, сильная она и как будет к ним относиться. — А ты кто? — не выдержал наконец Удзуй — Звать тебя как? — Это… Юки звать, — слегка смутилась она. — А вы кто? Ну, вы все тут кто? — Мы — Хашира, — безэмоционально пробубнил Муичиро. — Хашира — самые сильные девять мечников… — скучно затянул Обанай, но Юки его сразу перебила. — Это-то я в курсе. Но вы Хашира чего? — Чего? — не понял Удзуй. — Ну чего?! Хашира воды, пламени или чего?! — не зная, плакать тут или смеяться, спросила она. — А! — наконец дошло до Тенгена, — Ну, я блестящий Хашира Звука. — Я — Хашира Любви, — весело засмеялась Мицури. Новая сотрудница казалась ей довольно милой. — А Обанай… — Змея. — четко, как отрубил, сказал Обанай. — А я теперь чего, получается, Хашира Мороза? — для уточнения спросила Юки. — Ну, ты блестяще используешь дыхание Мороза? — уточнил Удзуй, и получив утвердительный кивок, продолжил, — Ну значит да. А, кстати! Меня Тенген зовут. Я — бог всего блестящего, покровитель праздников! Она кивнула, будто видела таких богов каждый день. Узуй надуто отвернулся. Столпы по очереди (и без очереди) представились. Рассказали ей о Кеджиро Ренгоку, место которого она заняла. Оказалось, она о Ренгоку даже и не слышала… Но чуть печально стало после рассказа об этом чудесном мечнике, защитившим всех. Он - герой, конечно. — А как ты стала охотником? — вдруг спросила доселе молчавшая Шинобу. — Я? Ну… — она слегка смутилась, будто не зная, что сказать. — Ну, у меня была сестра Ёсико, и она, в общем, охотницей была. А потом она… Ну… Ну, умерла… — она чуть запнулась на этом моменте. — Она меня всю свою жизнь учила. Она старшая в семье была. Ну, кроме нее у меня еще брат младший есть, вот… Ну и я решила, что продолжу дело сестры, — наконец закончила она. — Не зря же она меня учила. — А твоя семья? — неожиданно подал голос Обанай. — Где твоя семья? — спросил он, будто желая выбить из нее слова «мою семью убили», будто бы желая сделать так, чтобы ей стало хуже. А на деле ему было интересно. Интерес к семьям других - потому что у него никогда не было семьи. — А, без понятия я про семью эту, — вздохнула она, — Я из приюта. Меня бабушка забрала. Меня, Ёсико да еще брата маленького. Столп понимающе кивнул. — А, кстати! — вспомнила она, — Этот… Человек, с фиолетовыми шрамами… Он кто? — Это не шрамы, — довольно спокойно объяснила Шинобу, — Это болезнь. А человек — это Кагая Убуяшики… — закончить ей не дали. Ее сразу же перебил Санеми. — Как ты смеешь упоминать имя Господина с таким неуважением?! — он чуть ли не меч вытащил… Видимо, и правда был очень, очень зол. Ага, подумала Юки, Господин значит… Какое у него имя красивое. Кагая. Как будто хруст ткани. Мягкое такое… Она стала перебирать в голове ассоциации с этим именем. Ручей. Трава. Что-то такое… Свежее, ароматное. Как запах свежескошенной травы. Или глицинии. Такие непохожии, но так Ему подходящие… Думая, она и не заметила всеобщего молчания и взглядов, обращенных на нее. Потом вдруг осознала, что слишком тихо. — А-а-а-а-а! Я по-о-о-онял! — с выражением лица как у идиота, протянул Удзуй. Но заметив выражение лица Санеми, продолжил — А… Не понял… "Спасибо", мысленно и искренне поблагодарила Санеми она. Но как только Санеми отошел зачем-то, на Тенгена сразу же набросились с вопросами. — А чего ты понял? — с высочайшим интересом зашептала Мицури. — Ну скажи, чего понял! Обанай пренебрежительно фыркнул. Ему неинтересно было знать какие-то сплетни и пересуды, даже если ими интересовалась Мицури. — Я буду хранить это в блестящей тайне! — провозгласил Удзуй, глянув на благодарную Юки. «Это еще самое-самое начало, — подумала она, — Ёсико, представь, какое прекрасное начало!»