***
Я, откровенно говоря, действительно недолюбливала этот город. И почувствовала это стократ сильнее, как только сошла с трапа самолёта. Столица Франции встретила служителей Кремля противным моросящим дождём и пробирающим до мурашек ветром. Создавалось ощущение, что сама природа была против моего визита сюда. Пока чёрный, не выделяющийся на фоне унылого пейзажа служебный Mercedes, натыкаясь на ямы, катил мимо Латинского квартала, я всей душой желала вновь оказаться в Москве, прочувствовать воздух родного города. Отгоняя навязчивые мысли и столь не к месту тоску о доме, я быстро протёрла рукавом пальто запотевшее стекло. Не так далеко виднелась величественная Сорбонна и однотипные размытые силуэты голодных студентов, снующих вокруг крохотных кафе в попытках скорее укрыться от усиливающейся немилости погоды. Тихий стон сорвался с моих губ − полный отчаяния и вселенского нежелания здесь находиться, как бы сильно я этого не хотела до. Mercedes с привычном скрипом тормозов остановился у обочины. Водитель выжидающе и с неким скептицизмом посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Я благодарно кивнула и, тяжело вздохнув, покинула автомобиль. Раздражающая морось крапала на лицо, заставляя табуны мурашек всё чаще проноситься по всему телу. Я невольно поёжилась, кутаясь в кремового цвета пальто, хотя уверенность в его функциях удержания тепла и в спасении от ожидаемой простуды достаточно быстро испарилась. Взгляд лихорадочно перебегал от одного служащего дворца к другому, снующих туда–сюда, пытаясь распознать в них знакомое лицо с фотографии в электронном письме, которое прислали в администрацию Кремля прежде, чем я отправилась к чёрту на куличики. Неожиданно передо мной появился высокий и худощавый мужчина с копной светлых волос. Его собранностью веяло за километр. Одетый с иголочки и пахнувший парфюмом ценою в пару моих зарплат, он лишь кивнул мне вместо приветствия, а затем не особо доброжелательно уточнил: — Мадемуазель Чарская? Из Кремля? Его лицо ровным счётом не выражало ничего. — Да, здравствуйте, — стало неуютно, однако, вторить его неприветливости мне не хотелось, поэтому я сдержанно улыбнулась, протягивая ему ладонь для рукопожатия. Тот на удивление охотно ответил на мой жест. Загадочный и довольно−таки самоуверенный спутник, что представился Жаком, так и слыл желанием выразить напутствие. Словно на войну провожал. — Месьё Ришар вас ожидает, — он провёл рукой, указывая, что мне следовало бы пройти вперёд. Помявшись с пару секунд, чувствуя, как уверенность во мне неумолимо испаряется, я сделала шаг. Ещё шаг. Отчётливый звук моих каблуков по брусчатке набатом стучал в барабанных перепонках, а предвкушение от работы ускользало, как песок сквозь пальцы. Елисейский дворец − бессменная резиденция французского президента и место встречи с главами других стран поистине величественно расстилался на огромной территории, окружённый каменной стеной, что отделяла его от оживлённой улицы Фобур Сент−Оноре и густым живым зелёным забором от знаменитых на весь мир Елисейских полей. — Я уверен, что электронное письмо было вовремя доставлено и вами внимательно прочитано, — Жак странно покосился за мою спину, но тут же вернул изучающий взгляд на моё лицо. Он почти заботливо придерживал зонт над моей головой. — Месьё Ришар сопроводит вас в отдельное помещение для пресс−службы президента Российской Федерации. Впрочем, вы и без меня осведомлены о всех нюансах, но в мои обязанности входит вас проинструктировать. — Хорошо. Мне стоило больших усилий, чтобы не обернуться. Находясь здесь, рядом с дворцом, в который доступ был открыт не каждому, моя самоуверенность слишком резко и неожиданно достигла небывалых высот. Я расправила плечи и кивнула, когда тот закончил свою напутствующую русскую речь с французским акцентом. Я улыбнулась ему на прощание и направилась к обозначенному месту. Когда я обернулась, сопровождающего на месте уже не было. Как и не было дрожи в коленях. Тяжело выдохнув, словно перед экзаменом, я не прошла и метра, как передо мной возник тут же узнаваемый месьё Ришар: подтянутый, вежливый и задорно улыбающийся мужчина средних лет. — Добро пожаловать, мадемуазель Чарская, — обратился он ко мне. Я почувствовала, как моё сердце забилось быстрее, будто я пробежала стометровку. Честное слово, мне будто восемнадцать, а не тридцать семь. Нужно собраться, я ведь профессионал. Откуда вообще эта нервозность, Екатерина? — Как долетели? Надеюсь, вы не промокли, Париж сегодня явно не в духе, — месьё Ришар хлопотал, засыпая вопросами. — Жак был снисходителен с вами? — Нет, не промокла, долетели отлично, — я ответила максимально непринуждённо и чуть повела плечами. — Благодарю вас, Жак был почтителен со мной. — Рад слышать. Он галантно пропустил меня вперёд, туда, где меня неминуемо ждала очередная встреча с Ним.***
Кровь. Так много крови. — О боже мой, — сиплю, прижимая руку к глазам. С силой надавливаю на веки. Всё какое–то иррациональное, ненастоящее. Это как будто сон. Если во сне могут так сильно трястись губы. Ущипните меня кто–нибудь. Пусть я проснусь, приду в себя, иначе всё пропало. — Не бойся, — я не узнаю свой голос. Мне хочется выдрать голосовые связки, чтобы больше никогда не слышать этого тембра. — Я бы хотела, чтобы ты жил. Потому что я всегда готова умереть за тебя.***
Тишина. Такая громкая, всепоглощающая тишина. Здесь, между двумя мирами, есть только она. Когда мозг уже не фиксирует полную тактильных ощущений реальность, но сердце всё ещё продолжает биться в живом теле, именно здесь оказывается сознание – в полной тишине и темноте, заключённое в тюрьму собственных мыслей. Здесь спокойно и тепло, будто бы находишься в утробе матери, изолированный от жестокой реальности. Странный, но абсолютно не враждебный мир. Блаженство. И хотя спустя несколько минут хочется вырваться наружу и вернуться в собственное тело, эта утроба не отпускает, обласкивая тишиной, обещая покой в душе. Я просыпаюсь мучительно медленно. Вздыхаю, чувствуя, как давление в висках увеличивается. Я не чувствую боли – лишь жар в губе, отголосок металла на языке. Дезориентирована, мне хотелось приподнять голову и понять, в чём дело, но как только я осознала, что встать мне не удастся, воспоминания неспеша начали возвращаться, будто недостающие в мозаике пазлы. На мгновение я испугалась, но в следующую секунду почувствовала прикосновение чужой руки к своему плечу. — Вернулась, значит, — я не заметила и того, как рядом со мной уже явно некоторое время сидел доктор. — Откуда? — несвязно хриплю, ужасаясь тому, как отвратительно звучит мой голос. — Из Парижа, — усмехнулся врач, что–то записывая в своих бумажках, одновременно поглядывая на меня. Сердце бьется всё сильнее, как заведённое – Париж, встреча президентов, аэропорт, темнота, – почти разрываясь, сбиваясь с ритма. — Где... — В Москве. Вопросы не успевали формироваться в моём сознании. Смотреть было всё тяжелее – сидящий передо мной доктор начал терять очертания. Что–то душило изнутри, заставляя шире открыть рот. — Я не совсем помню... — шёпотом, вновь безуспешно пытаясь пошевелиться. Доктор закончил свои записи, поднялся с места. Я проследила это движение безучастным взглядом из–под полуприкрытых век. — У вас, Кремлёвских, всегда с памятью проблемы, — то ли пошутил, то ли оскорбил. — На президентском борту вам стало плохо. Прямо при посадке в Москву. Первая мысль была – позор. Свалиться в обморок и удариться головой прямо перед высшими лицами государства. Вторая – Он всё видел. — Опасности для вашего здоровья уже нет, через пару дней встанете на ноги, — доктор взглянул на медицинскую аппаратуру возле моей койки. — Вскоре подойдёт медсестра, а пока что к вам посетитель. Следующие пара секунд замерли и навсегда отпечатались в моей памяти: Его силуэт показался в дверном проёме. Мой взгляд неверяще уставился в одну точку, словно в прострации я наблюдала за тем, как Он делает шаг за шагом, приближаясь. Настолько близко, что воздух в палате спёрся мгновенно, накалившись до немыслимых пределов. Я старалась дышать ровно, что выходило крайне трудно. Сердце колотило где–то в глотке, а горло пекло так, будто оно вот–вот зажжётся огнём. — Здравствуйте, Екатерина Александровна, — мягкий, бархатистый тембр накрыл опаляющей волной, вкручивающейся под лопатки. Я пыталась связать буквы в слова, но звенело в голове, нарастая, разбухая, двигая по сосудам эти ощущения, и казалось, что тело сейчас просто распадётся на молекулы, исчезнет. Лицезреть его каждый последующий раз равносильно всегда словно первому. — Вы нас очень напугали, — он говорил в пол голоса, словно с умалишённой. Быть может, так оно и стало ровно в тот момент, когда я оказалась в Кремле. — Здравствуйте, Владимир Владимирович, — шёпот, лишь одно движение пересохших губ, которое стоило невероятных усилий. Уголки его губ приподнялись в улыбке, образовывая ямочки на щеках. Он по–хозяйски расположился на стуле напротив. В его взгляде плескалось явно различимое волнение и тепло – предназначенные мне – и от осознания этого у меня перехватило дыхание. Я оказалась в мире связей, больших денег и политики ещё совсем юной. Пыталась развеять миф о том, что «наше правительство – наш враг» всеми возможными и невозможными способами, сама того не замечая, что стереотипы о хороших связях подтверждала собственными примерами и положением отца. Но его помощь на моём пути закончилась ещё в университете. Юность казалась мне настолько далёким и размытым периодом моего существования, что я старалась лишний раз о ней не вспоминать. Ведь возможности и встречу с Ним мне даровала уже взрослая и сознательная жизнь. Путин не торопился продолжать разговор, он просто смотрел: и взгляд его будто дёготь, он прилипал, ощущался на коже, не отпускал. В эту минуту я видела в нём совершенно не президента громаднейшей страны, а простого мужчину, что пришёл навестить девушку. В администрации людей было около двух тысяч. И пресс−служба Кремля казалась порою самой далёкой от президента. И первый опыт заграничной поездки выдался для меня не самым удачным и на потеху остальным. С кем не бывает, но случилось почему−то именно со мной. — Вы корите себя и очень зря, — он чуть склонился надо мною. — Чарские служат Кремлю поколениями, и один казус, тем более со здоровьем, ничего не изменит, поверьте мне, Екатерина. — Я... Он приложил указательный палец к своим губам, мол, не стоит, прошептав приободряющие слова, сопровождаемые всё той же улыбкой. По истине особенной, притягательной, такой... такой Его. Для меня. Весь его вид вдруг растерял собранность, всю ту серьезность, которыми он одаривал всех и вся. — Я видела... — мне пришлось прикусить губу, чтобы сдержать эмоции. В попытках не произнести чушь. Но молчать... молчать о тех видениях, что преследовали меня во сне и на яву вот уже несколько месяцев, мне не представлялось возможным. Обстановка располагала к разговору, который навсегда останется в стенах этой палаты. — Вижу во сне... Кровь... И вы... Всегда один и тот же сон. Он не усмехнулся, не осудил, лишь рука его медленно потянулась к моей, чуть сжав. Я опустила взгляд, теряясь и смущаясь. В Википедии под определением «дура» должна быть прикреплена моя фотография. — Знайте, Екатерина Александровна, то лишь сон, — он покачал головой, поглаживая мою ладонь большим пальцем. — Ни я, ни Россия никогда не будут сломлены. И я верила.***
Шесть лет спустя.
Стояли февральские морозы. И пока люди старались не высовывать из дому носа лишний раз, в Кремле решалась судьба страны. Стрелка часов давно перевалила за полночь, когда я вихрем ворвалась в его кабинет. — Это правда? Я дышала тяжело и натужно, позабыв обо всём на свете: приличия, субординация. Остановившись напротив большого дубового стола, я опёрлась обоими ладонями на поверхность и склонилась к президенту. Его взгляд заскользил по мне, но я вздёрнула подбородок, в нетерпении ожидая ответа. — Я знаю всё, что ты мне скажешь сейчас, — он отложил ручку и устало откинулся на высокую спинку кожаного кресла. — Но ты моя жена, а не министр обороны. Я нервно и мимолётом взглянула на золотое кольцо, красовавшееся на моём безымянном пальце, а затем выдохнула и произнесла чуть спокойнее: — И начальник Управления пресс−службы, — напоминание, от которого Путин лишь натянул вялую улыбку. — Я глубоко переживаю за нашу страну, но, прежде всего, как твоя жена, волнуюсь о тебе. Он выпрямился, потянувшись через стол к моей руке, находя мои пальцы и переплетая со своими. — И поддерживаешь моё решение, — спокойствие и уверенность в его взгляде ощущались почти что физически, обволакивая, принося разгорячённому сердцу и накалённым нервам желанное облегчение. — Я знаю, что делаю. — Ни ты, ни Россия никогда не будут сломлены, — я с гордостью напомнила ему те слова, что на долгие годы вперёд отпечатались в моём сознании. Он произнёс их в самый нужный момент для меня, и теперь настала моя очередь. Он одобрительно кивнул мне, поднимаясь со своего рабочего места. — Пора домой, уважаемая Путина Екатерина Александровна. Я подошла к нему, приобнимая за плечи. — С Вами хоть на край света, господин Президент.