Ты даже не знаешь моего имени

В первый раз это с ним случилось в седьмом классе. Антон был загнанным и неуверенным в себе подростком. Он выделялся — как минимум благодаря своему росту — хотя не хотел этого. Не сказать, что его травили или унижали, но Антон всегда подмечал, как одноклассники закатывали глаза, как только он заходил в класс. Его это не обижало: он привык. Сидел на последней парте и витал в облаках, ожидая конца последнего урока, чтобы наконец пойти и выкурить долгожданную сигарету за школой. Худощавый, на голову выше своих одноклассников, с редкими светлыми волосами, неуклюжий и не отличающийся особым умом. И она. До невозможного красивая, со звонким, заливистым смехом — девочка Ира, отличница, староста класса и, впрочем, довольно уважаемая личность. Антон помнит все до мельчайших деталей. Она сидела на первой парте, на четыре парты дальше чем он, на третьем ряду, что позволяло немного видеть её профиль, так как Антон сидел на среднем. Ее внешность тоже навсегда врезалась ему в память: светлые локоны волос, спускающиеся на плечи, вечно смеющиеся большие светлые глаза и очки с жирной оправой — обычно они смотрятся глупо и смешно, но только не на ней. Ей шло абсолютно все, хотя одевалась она незамысловато и в принципе создавала впечатление подростка, который больше заинтересован в учебе, нежели чем в поисках романтических приключений. Это началось не сразу. Прошло несколько месяцев, прежде чем спусковой крючок сработал, только вот что послужило этому — Антон не знает. Он никогда не обращал внимание на своих одноклассников, он просто существовал в классе, как некий не слишком удавшийся дизайнерский атрибут. Но Шастун помнит тот день. Тот день ничем не отличался от предыдущих, только вот почему-то именно тогда, на уроке математики, когда Ира вышла к доске решать какой-то пример, что-то поменялось. Что-то, чему Антон до сих пор не может дать однозначное определение, что-то сильное и страшное, что-то, что поселилось в нем именно тогда. Другие назвали бы это обычной влюбленностью, но только не Антон. Нет. С того момента всё началось. Щелчок. Антон не понимает. Не понимает, почему его взгляд внезапно зафиксировался на блестящих локонах, завязанных в высокий хвост, которые подпрыгивали, пока Ира с энтузиазмом писала решение примера. Он задумывается. Задумывается о том, как приятно было бы распустить ее пышные волосы и запустить в них руку, ощутить их мягкость и то, как скользят пряди сквозь длинные пальцы. Ира оборачивается. Щелчок. Её широкая улыбка и ровные зубы, слегка пухлые щеки. Антон представляет, как она бы смеялась над его шутками, открыто и счастливо, не закрывая рот рукой, как это делает он. — Ольга Андреевна, я всё. Щелчок. Голос. Почему он никогда не обращал внимание на её голос? Приятный тембр, не слишком высокий и не слишком низкий. Воображение услужливо подбрасывает картинки, где они бы болтали часами напролет, а Антон заслушивался бы и прикрывал веки от накатывающей сонливости и умиротворения. Но почему? У них даже нет общих интересов. Антон её совсем не знает. Почему тогда картинки в голове, такие неожиданные, но до боли приятные, становятся четче и различимее, появляются одна за другой, и мысли, словно снежный ком, лепятся одна на другую, путают и ставят в замешательство? Но Антон не может это остановить: он это не контролирует, и от этого еще страшнее. В какой-то момент Ира замечает то, что Антон так беспардонно пялится на нее — сколько? — минут двадцать точно, хотя в тот момент время для него словно перестало существовать. Она встречается взглядом с выпученными глазами Шастуна, которые выражают не то страх, не то удивление, и слегка хмурится. Снова щелчок. В груди что-то ухает вниз, и Антон спешит отвести взгляд. Сердце начинает колотиться в два раза быстрее, а не пойми откуда взявшийся звон в ушах нарастает. Он влюбился. Он думал, что влюбился, потому что не знал, как по-другому это обозвать. В тот день он выкурил четыре сигареты одну за другой. Только родной привкус на губах и дым в легких останавливали трясущиеся руки и бешено бьющееся сердце. Следующие дни все его внимание будет приковано только к ней; его перестанут заботить оценки, родители, одноклассники. Он будет проходить мимо Иры и ронять учебники из рук, которые внезапно теряют свой функционал. Он будет стоять рядом с ней и тяжело дышать, подмечая, как ему нравится их разница в росте. Он будет смотреть на нее через весь кабинет, представляя себе вещи, которых потом будет стыдиться. Каждую ночь он будет сдерживать всхлипы, которые так и норовят вырваться изо рта, будет по кругу слушать песни на своем старом плеере и снова представлять, представлять и представлять. Но он никогда не заговорит с ней. Он никогда не узнает, какая она на самом деле и соответствует ли настоящая Ира тому, что он построил у себя в голове. Конечно нет. И он знал это. Только вот количество сигарет, выкуренных в день, только возрастало, а прокрученные по тысяче раз сценарии так и не надоедали, а наоборот, приобретали все новые и новые развития. Потом Ира перейдет в другую школу и зависимость Антона, пусть и болезненно, но стихнет. От «Иры» останутся только песенные ассоциации и ручка, одолженная Антоном и благополучно забранная себе. Спустя несколько лет Антон начнет называть Иру своей первой влюбленностью, уже смеясь над тем, что он тогда испытывал, называя свои переживания «игрой гормонов». Он обзавелся друзьями, похорошел собой и наконец стал привлекать девушек. Благополучно поступил в университет и даже старался учиться, что никогда не было ему свойственно. Казалось, все идет так, как должно идти: Антон замечательно себя чувствовал и наслаждался случайными свиданиями, которые никогда не заканчивались чем-то большим. Ему признавались в любви, но он не мог ответить тем же, так как не испытывал и доли того, что довелось ему испытать, будучи влюбленным в Иру. Шастун ненавидел отказывать. Но он научился это делать мягко и экологично, хотя внутри всегда находилось место сожалению: почему он не может влюбиться в ответ? Почему он ничего не чувствует? Но Антона это не слишком заботило: у него были друзья, с которыми он проводил все свои свободные вечера, а на любовь как будто и не было времени. Пока это снова не произошло. Антон учился на третьем курсе. Наблюдать за первокурсниками было одним из его любимых занятий, и новый учебный год обещал университету новый поток из свежей крови и испуганных невдупленышей, которым Антон будет показывать дорогу и которых он будет знакомить с университетом. Он был рад наконец занять какое-то место в обществе: он не был популярным, но все его знали и хорошо к нему относились. Больше Антону не было нужно. Какой-то первокурсник осторожно тронул его за плечо, что-то спрашивая, и Антон обернулся с готовностью помочь. Но слова почему-то застряли в горле. Щелчок. Перед ним стоял молодой парень с блондинистыми волосами и неловко улыбался, переминаясь с ноги на ногу. У него были вьющиеся волосы, собранные в маленький хвостик сзади, он едва доставал Шастуну до подбородка и выглядел очень хрупким и ужасно красивым — эта сногсшибательная эстетическая привлекательность и заставила Антона растеряться. — Антон Шастун, я с третьего курса, — зачем-то выдал он на одном дыхании, протягивая руку. — Егор Булаткин, — ослепительно улыбнулся первокурсник, вкладывая теплую ладонь в холодные пальцы Антона. Что-то зашевелилось внутри Антона в тот момент, но он поспешно подавил это нечто и с энтузиазмом пошел проводить новобранцу экскурсию. Они начали общаться. Не слишком близко, но переписывались они почти каждый день и даже иногда вместе зависали в кофейне рядом с универом, прогуливая пары. Антону нравилось узнавать о Егоре: его пристрастие к музыке вдохновляло, Антону нравилось, как тот одевался, как старался ухаживать за собой и как просто тот относился ко всему. По крайней мере, Шастуну так казалось. Ему хотелось проводить время с Егором, и он списывал это на то, что Булаткин хороший друг и интересная личность. Они во многом были похожи: во вкусах в музыке, немного по стилю одежды и своими сносными успехами в учебе. Один нюанс: Егор был до ужаса привлекателен и как магнит приковывал внимание девушек. Антон думал, что просто ему завидует. Что зависть — это то, что он испытывал, смотря как очередная девушка пытается завести с Егором разговор и строит ему глазки. Что это — объяснение тому, почему его настроение моментально портилось, почему резко хотелось на что-то отвлечься и забыть картинку перед глазами. До одного определенного дня, который Антон тоже помнит до мелочей, несмотря на то что был пьян. Вечеринка на квартире у Сережи Матвиенко — одного из друзей Антона. Повод Антон не помнит. Он не помнит ничего до того момента, как он ведет пьяного вдребезги Егора в ванную и закрывает дверь на замок. Как бережно придерживает светлые кудри и успокаивающе гладит по спине. Как вытирает костяшками слезы, безостановочно стекающие по острым скулам. Они просидели там довольно долго, но никто их не искал. Именно тогда Егор признался, что он гей. Что устал от всеобъемлющего женского внимания, что ненавидит себя, что не оправдывает ожидания родителей. Антон слушал. Не ахал, не переспрашивал, не удивлялся и не менял выражение лица. Просто слушал. И наблюдал. Наблюдал как черты Егора перестают быть мягкими, а становятся более острыми и ощутимыми. Более живыми и многогранными. Затуманенный алкоголем мозг перестал реагировать на сигналы извне: остались только едва шевелящиеся распухшие губы Егора и до боли знакомый трепет внутри. Щелчок. Пауза. Короткий неконтролируемый всхлип вырывается изо рта Егора, но Антон ловит его губами и стремительно сокращает расстояние между ними. Этот пьяный, горький, липкий поцелуй запомнится Антону на всю жизнь. То, что дало корни еще давно, в день их первой встречи, наконец вырвалось наружу и захлестнуло Антона с головой. Чувства были настолько сильными, что Шастуну ничего не оставалось, кроме как принять то, что его привлекают парни. Нет. Его привлекал именно Егор. Мир Антона сузился до одного-единственного человека, прямо как в седьмом классе, только теперь все было хуже. Его друзья беспокоились и подмечали вечно расширенные зрачки и трясущиеся руки, даже намекали на то, что думают, что Антон употребляет. Впрочем, это мало чем отличалось — по крайней мере, симптомы одинаковые. Сносящая с ног влюбленность поутихла, когда они начали встречаться, но все проблемы не исчезли. Это было тяжелое время, но оно содержит в себе столько воспоминаний и эмоций, что Шастун вспоминает всё это с теплотой — конечно, смотря через призму ностальгии. Первые отношения с парнем, первый секс — все настолько перенасыщено яркими, хлещущими через край чувствами, что Антон удивляется, как он все это смог выдержать. Но это была не любовь. Это была одержимость. Каждую минуту своей жизни Шастун хотел проводить с ним, он ревновал Егора к каждому встречному и, сам того не подозревая, сильно его ограничивал. Он хотел оградить весь мир от Егора, он хотел, чтобы парень принадлежал только ему. Количество никотина в жизни Антона снова стремительно возросло. Антон вспоминает, как Егор жаловался на его вредную привычку, но тот пропускал все его слова мимо ушей. Их отношения продлились около полугода. Егор ясно давал понять, что перестал что-либо чувствовать к Антону. Разорвать отношения им обоим мешала привязанность, которую, впрочем, Егор сумел перебороть и уйти из жизни Антона, ссылаясь на то, что так будет лучше. Но лучше не стало. Никакой морали или урока из этих отношений Антон не вынес, в первую очередь потому, что Егор не стал последней жертвой его зависимости. С каждым новом человеком — девушкой или парнем — одержимость Шастуна становилась все хуже в своих проявлениях. Он был способен построить в своей голове целый сюжет, один раз посмотря в симпатичные глаза, был готов совершать импульсивные поступки ради тех, кого знал один день. Эти приступы стали неотъемлемой частью его жизни, они пугали, после них тяжело было оправиться, пока не находился кто-то новый, к кому Антон начнет испытывать нездоровое влечение. Хватало одного щелчка — это пугало больше всего. В университете Антон не доучился. Его отчислили на четвертом курсе из-за неуспеваемости — какое разочарование для матери и какой пустяк для Антона, увлеченного в тот момент очередным парнем, работающим в кофейне. В периоды своей одержимости его ничто больше не волновало — это, пожалуй, был один из немногочисленных плюсов. С подачи родителей Шастун переезжает из Воронежа в Москву, устраивается на незамысловатую работу в офисе по блату и начинает жизнь с чистого листа. Однако это не помогает Антону справиться со своей проблемой. И вот ему тридцать два. У его знакомых и немногочисленных друзей свои семьи и даже дети. А Антон боится влюбляться. Для него это нечто разрушающее, для него это больно, для него это страшно. И поэтому Антон старается всеми силами отгородить себя от новой одержимости. И у него даже получается. Он с головой погружается в работу, выстраивает заново свою жизнь и неизменно проводит свои дни либо уткнувшись в ноутбук, либо выпивая с Димой, с которым они вместе переехали из Воронежа. Антон моментально закрывался в себе, когда чувствовал очередной намек на симпатию к кому-либо.

***

— Как ты понял, что Катя — та самая? — грустно усмехается Антон, сидя глубокой ночью на кухне в квартире Позовых и крутя граненый стакан со светлым нефильтрованным. — Странный вопрос, — пожимает плечами Дима, — Я ее люблю. Этого достаточно. — Но как ты понял, что любишь ее? Что это вообще значит? — в голосе Антона сквозит отчаяние. Он знает, что не все устроены так, как он, но он не понимает, почему не может почувствовать то же самое, что чувствует Дима к Кате. — Антон, — вздыхает его друг, — Послушай. Всё это сложнее, чем ты думаешь. У нас тоже были трудные периоды в отношениях, но весь смысл в том, чтобы справиться с ними вместе. Если не пытаться идти дальше периода одурманивающей влюбленности, то зачем тогда это вообще нужно? Антон качает головой. — Что делать, если я моментально становлюсь зависим от человека, которого едва знаю, потому что выстраиваю в своей голове определенный образ? Не знаю даже, сколько потенциальных партнеров я этим отпугнул. — Что делать? — усмехается Позов, — Лечиться, Антон. Лечиться. Антон непроизвольно горько усмехается, быстро запивая вырвавшуюся эмоцию пивом. В глубине души он знает: Дима прав. Но это осознание слишком болезненно — оно режет внутренности и заставляет что-то внутри груди сжиматься — проще отбросить все мысли о том, что с ним что-то не так, и продолжить жить как дальше, несмотря на то, что это приносит большую боль.

***

Очередным рутинным, совершенно обычным вечером, Антон залипает в свой ноутбук и общается с людьми из анонимных чатов. Еще одно его любимое занятие, чтобы удовлетворить потребность в общении: люди в интернете не представляют для него никакой угрозы, в них нельзя случайно вляпаться и надумать себе всякое, они безличны, так как Антон не знает их внешность или возраст, не слышит голос; он не видит их вживую, соответственно, ему не за что зацепиться. Это был безопасный способ хотя бы как-нибудь социализироваться, не боясь за состояние своей психики. Вот только себя Антон, как оказалось, недооценил. В тот вечер у Антона завязался диалог с очередным пользователем, с которым они сошлись на почве любви к «Друзьям». От обсуждения сериала они перешли к фильмам, потом видеоиграм, потом к темам более философским — и вот на часах уже три ночи, и Шастун строчит очередное рассуждение на тему бытия, игнорируя боль в глазах. Он смеется в экран, пытаясь интерпретировать шутки, которые он раньше ни от кого никогда не слышал, честно и искренне пишет, что собеседник ему импонирует и без задней мысли предлагает перебраться в телеграм. Звук уведомления прорезает ночную тишину, и Антон открывает мессенджер, пробегаясь глазами по нику: «Ars». Вроде как «искусство» с латинского — довольно пафосно. Но глаза цепляются за аватарку — и вот Антон уже зачарованно листает фотографии как на подбор, очевидно с разных фотосессий. Все претензии к нику в миг исчезают. Этот мужчина на вид старше Антона, но выглядит он как хорошо выдержанное вино. Аристократические черты лица, глубокие голубые глаза и вьющиеся темные волосы. Особенно привлекает внимание Шастуна заостренный кончик носа, который хорошо виден на фотографии в профиль. Антон мысленно восхищается внешностью своего нового знакомого, о чем спешит его уведомить. Ars: Ты тоже классно выглядишь. Мне нравится твой стиль. Антон глупо улыбается в экран и зачем-то подносит кулак ко рту, как будто скрывая улыбку. От кого? Или, может, от чего?

***

Они общаются несколько дней подряд, находя новые темы для обсуждений. Правда, первым пишет только Антон, но он не придает этому значения: наверняка, его знакомый — человек работающий и не имеющий много свободного времени. Только вот дни становятся длиннее, а ожидание ответных сообщений — все тяжелее, и вскоре Антон берет телефон только в надежде на то, что пришло сообщение от него. Антон уже знает, что это значит, но не хочет признавать. Перед сном Шастун неизменно листает фотографии, а в его голове уже выводится образ этого «Арса», его внешность становится различимее, черты — четче, а пульс учащается каждый раз, когда Антон видит, что он онлайн. Он начинает чувствовать себя комфортнее и полностью открывается мужчине, говорит о себе даже то, что говорить не хотел бы, но почему-то какие-то порывы внутри вынуждают его писать снова и снова: иногда рандомные факты из его жизни, соответствующие теме обсуждения, иногда новые вбросы, кружочки, фотографии. В общем, он полностью открывается собеседнику и почему-то ждет этого в ответ, но Арс только лишь отвечает на его сообщения, и энтузиазм, с которым он это делает, начинает казаться Антону неискренним. Арс никогда не пишет первым. Бесконечное ожидание начинает изматывать Антона. Он раздражается, когда слышит уведомление, которое дает ему ложную надежду на то, что Арс написал ему. Все, что знает о нем Антон — это то, что ему сорок лет и живет он в Санкт-Петербурге. Арс знает о нем все. Хочется прямо написать ему о том, как бы Антону хотелось узнать его поближе, но что-то его останавливает. От мысли о том, что он может спугнуть мужчину, общение с которым приносит столько положительных эмоций, ему становится дурно. Потерять его так легко — ведь Арс может просто уйти, если захочет, просто оставить все как есть, при этом ничего не почувствовав, а едва заметные, но ощутимые нити привязанности Шастуна оборвутся, и будет очень, очень неприятно.

***

Очередная ночь, когда Антон не может заснуть. Арс не отвечал ему весь день, и этот день Антон провел как на иголках. В голове всплывает картинка, и Антон очень не хочет за нее хвататься и развивать, но ничего не может поделать: Он приезжает в Санкт-Петербург и Арс встречает его в аэропорту. Они вместе проводят прохладные дни, гуляя по пасмурному городу, а Арс с горящими глазами рассказывает Антону про свои любимые места и обещает показать их все. Они стоят на берегу Невы и смотрят на водную гладь, болтая ни о чем и сразу обо всем, пока их глаза не встречаются, и в них не загорается что-то большее, что-то более весомое и высокое. Арс тепло улыбается. Антон уверен, что тот улыбается так, что может согреть в любую Питерскую погоду. Антон трет глаза руками и берет в руки телефон, морщась от яркого экрана. Снова заходит в диалог. Ничего. Его последние десять сообщений остаются неотвеченными, а «был (а) недавно» под именем его собеседника мозолит глаза и до ужаса раздражает. Шастун смотрит свои фотографии. Он бы не назвал себя красивым, но он же должен быть хотя бы симпатичным? Высокий, худой, с длинными окольцованными пальцами и волосами, которые кудрявятся, когда немного отрастают — сейчас он выглядит лучше, чем когда-либо. Почему он не кажется ему привлекательным? Антон мгновенно ужасается собственных мыслей и выключает телефон. Он садится на кровати и прислоняется спиной к стене, бросая попытки заснуть. Что происходит? Он даже не знает его имени. Почему он думает о таких вещах? Уведомление. Потом второе, третье. Антон берет телефон: Арс наконец начинает отвечать на его сообщения. Все мысли мигом улетучиваются, и Антон широко и искренне улыбается, глядя в экран. Щелчок. Оглушительный, режущий уши щелчок — Антон ощущает его почти на физическом уровне. Паника охватывает с головой, руки холодеют. Не с первого раза мужчина выключает телефон и откладывает его подальше от себя. Не может быть. Он даже не знает его имени. — Боже мой, — Антон бьется затылком об стену, но не ощущает боли. Он то ли плачет, то ли смеется — сам не понимает — но отрывистые, истерические звуки наполняют ночную тишину. Какая досада. Он так старался этого избежать, но не заметил, как снова наступил на свои грабли, от которых лоб должен был давно деформироваться — так часто ему прилетало.

***

И Антон не ошибся. В его жизни не остается ничего, кроме ожидания. Вечного ожидания сообщений, ожидания, когда он напишет, надежды и еще раз ожидания. Все реальные люди перестали иметь значение. Перед сном Антон прокручивает то, как и при каких обстоятельствах они с Арсением бы встретились, как бы проводили вместе время и как бы в конце концов поцеловали друг друга. Это часть грёз была особенно сладка. Внешность собеседника настолько въелась в его память, что Антон даже перестал пересматривать фотографии — в этом просто не было никакого смысла. Образ Арса всегда стоял перед глазами, и Антон просто не мог от него отделаться. О своих сценариях в голове Шастун, конечно же, не писал. Он пытался побороть себя, пытался заставить себя выйти из чата всякий раз, когда хочет чем-то поделиться, но он просто не мог себя пересилить. Так и прошла эта мучительная неделя: Антон писал, а Арс с большим отрывом во времени отвечал. Но следующая неделя была еще мучительнее. Антон пообещал себе прекратить всякую коммуникацию с Арсом. Напишет — значит хочет продолжить общение, не напишет — придется пережить. Но желание писать ему было настолько невыносимым, что хотелось отрубить себе руки, лишь бы только не тянуться к телефону. Антон перестал спать и высыпаться. Его ночи проходили за плейлистами душераздирающих песен и рассматриванием потолка. Хотелось вымыть все мысли о нем, но Антон только неосознанно их подпитывал. Он срывался, плакал, царапал кожу на руках и ногах до кровавых пятен и потом ужасался своих же действий. Дима явно заметил перемену в друге и, завидев отметины от ногтей на руках, спросил: — Антон, у тебя все хорошо? Они снова сидят на кухне у Димы. Снова пьют, и Антон — заметно больше Димы. Шастун вздыхает, затравленно смотря на друга. Антон выглядел очень плохо: темные мешки под глазами словно кричали о недосыпе, а трясущиеся руки едва могли удержать кружку с кофе. Он вкратце рассказал другу про Арса, не сильно вдаваясь в подробности — их было слишком стыдно и дико произносить вслух. Но Дима все и так понял: не зря они дружат более десяти лет. — Дурак ты, Антон, — вздыхает Дима, — Тебе тридцать два года. Антон морщится. Он знает. — В чем проблема просто написать об этом? — ожидаемо спрашивает Дима. — А вдруг… — А вдруг, а вдруг, — перебивает Дима, снова вздыхая, — Ты не знаешь его. Не знаешь даже имени. Куда это годится? Антон кусает нижнюю губу, напряженно смотря прямо перед собой. — И потом, даже если ничего не сложится, ты должен понимать, что не можешь нравиться всем. Это нормально. Шастун вздыхает, снова прикладываясь к обжигающему язык кофе. — Я устал, — сдавленно говорит он. Это все, что он может ответить. — Посмотри на себя, — тон Димы смягчается. Он правда за него переживает, и Антон это понимает. Хочется принять во внимание его советы, он чувствует, что они дельные, но у него просто нет сил, — Стоит ли оно того? Телефон вибрирует. Антон тут же срывается — зря, это всего лишь какая-то рассылка от соцсетей. Дима печально качает головой.

***

Состояние Антона достигает своего пика спустя ровно неделю. На работе грозятся увольнением, Дима только разводит руками при встрече с ним, а Арс как будто совсем забыл о его существовании. Было бы правильно спросить, узнать причину, поговорить. Но Антон никогда не поступает правильно. Именно поэтому он сам не помнит, как оказался на сайте авиабилетов и начал смотреть рейсы Москва — Санкт-Петербург. Не помнит, как заказал билет, как на спех собрал вещи в один только рюкзак, как оказался в аэропорту, а потом и в самолете. Помнит только, как снова открыл тот самый диалог, пока стюардессы инструктировали пассажиров.

Шаст:

Я скоро буду в Питере. Встретимся?

Ars: Ты ЧТО Ответ Антон прочитал уже находясь в Санкт-Петербурге. Он хотел объяснить причину, пытался подобрать слова, но написал только:

Шаст:

По работе надо было. Так что?

Естественно, ни о какой работе не было и речи. Наоборот, Антон был практически уверен, что начальник вышвырнет его за такие проделки — он ясно дал понять, что не одобряет внезапную поездку Антона. Не хотелось признавать, но всё так и было: Арс — единственная надежда Шастуна на просветление в его жизни. Они все-таки договариваются о встрече, хоть сообщения Арса прямо сквозили неуверенностью. Антон останавливается в недорогой гостинице и засыпает только под утро, прокручивая в своей голове уже известные сценарии с еще большей интенсивностью. Он увидит человека, из-за которые последние две недели провел как в бреду — от этой мысли сердце подскакивает к горлу и слезятся глаза. Нехорошее предчувствие душит и давит откуда-то сверху, и Антон ничего не может делать, только лежать скрючившись в неудобной, жесткой кровати, обнимая простыню. Часы тянутся невыносимо медленно. Следующий день Антон слоняется по городу и изучает маршрут к выбранной точке — они условились встретиться у Троицкого моста в десять вечера. Арс сослался на «дела», но Шастун привык к этому — тот никогда не распространялся о том, какие «дела» у него были. Снова ожидание. В последнее время Антон так устал от него, что оно начинает приносить физическую боль. Ноги ноют по непонятной причине, а неожиданно солнечная и теплая погода не приносит никакого удовлетворения. Антон гуляет по набережной и наблюдает за потоком машин и людей. Но все звуки кажутся фоновыми — их заглушает внутренний голос. «Что он подумает?» «Я ему понравлюсь?» «Зачем я это делаю?» Шастун решает скоротать время в кафешке неподалеку. Заказывает жалкий кусочек пирога и латте, который получился до жути сладкий, но Антон не жалуется. Он сидит и мониторит диалог с Арсом, как будто там должно появиться что-то раньше назначенного времени. Стрелки часов, висящих над головами посетителей, медленно приближаются к десяти. Люди покидают кофейню, и Антон обнаруживает себя последним оставшимся посетителем. За стеклами окон уже стемнело, а единственная оставшаяся бариста подметает пол. — Извините, молодой человек, вы кого-то ждете? — девушка устало смотрит на него, — Мы закрываемся. — Да, то есть, — построить адекватное предложение мешает уведомление от диалога с Арсом, — Я… Ars: Посмотри в окно. Антон поворачивает голову так, что хрустит шея. Его силуэт едва различим из-за того, что Антон видит преимущественно себя, отражающегося в стекле. Но это точно он — Арс — во плоти, стоит за окном и устало улыбается, поймав взгляд Антона. — Мне пора, — бросает Шастун и пулей вылетает из кофейни. Он широко и неконтролируемо улыбается, поспешно обрывает сиюминутное желание налететь на него с объятиями. Арс одет в легкую рубашку и до того облегающие джинсы, что даже смотреть на его ноги стыдно. Его волосы сильно отросли и вкупе со слабой щетиной делают Арса таким уютным, что хочется скулить. В жизни он в разы лучше, чем на фотографиях. Мужчина жестом зовет Антона за собой. Они стоят на берегу Невы и смотрят на водную гладь. Царит неловкое молчание. Антону хочется сказать так много, но он просто не может одеть мысли в слова. Арс стоит, облокотившись на ограждение, и задумчиво смотрит вперед. Шастун смотрит на него и любуется. Красивый. Невозможно, невыносимо, нелегально красивый. Его аккуратный профиль доставляет Антону волны эстетического удовольствия: он — искусство. В этом теперь нет никаких сомнений. И как же идет ему Санкт-Петербург. — Зачем ты предложил мне встретиться? — вдруг говорит он, наконец переводя взгляд на Антона. Внутри все словно переворачивается: хочется высечь его взгляд на сетчатке, хочется навсегда запечатлеть тот момент, когда Арс смотрит на него, прямо на него, говорит с ним, стоит рядом с ним. Его голос тоже оказывается до жути приятным: низкий, с хрипотцой — Антон тут же представляет, как он звучит ранним утром, когда мужчина только просыпается. — Я…хотел тебя увидеть, — с натягом отвечает Антон. И это, по сути своей, даже правда. — Но зачем? — оживленно спрашивает тот, как будто правда искренне не понимает причину и хочет узнать, — Мы же едва знакомы. Почему вдруг? Холодок пробегает по спине Антона, несмотря на то что погода безветренная. Хочется прямо сейчас наплевать на все и высказать то, что камнем лежит на душе, высказать прямо в это болезненно красивое лицо и кристально чистые глаза, потому что думать становится все труднее, а дрожь в руках и ногах так просто не спрячешь. Сердце задает безумный темп, прежде чем Шастун набирает в легкие воздух и, стараясь звучать уверенно, говорит: — Ты мне понравился. Я правда очень хочу узнать тебя получше, и нам необязательно торопиться, но я подумал и решил, что хочу большего. Ты, блин, невероятный. Такой красивый, необычный…я очень… — Антон давится словами, замечая, как меняется лицо Арсения. От легкой улыбки не остается и следа, брови медленно ползут к переносице, а глаза бегают где-то на уровне воротника Антона, но только не на уровне его глаз. — Что такое? — тут же спрашивает Шастун более испуганно, чем хотелось бы. Ноги предательски подкашиваются, Антон напрягается, всем своим телом и разумом готовясь к худшему. — Шаст, — растерянно шепчет Арс, называя по нику, хотя знает его имя. Снова смотрит ему в глаза. Только теперь в них читается растерянность и…жалость? , — Ты даже не знаешь моего имени. — Почему бы тебе его не сказать? — ободряется Антон, игнорируя подавленный тон собеседника. Забавно, как Арс знал об Антоне подробности его детства, все его увлечения и едва ли не данные паспорта, а Антон о нем…примерно ничего. — Арсений. Меня зовут Арсений, — отвечает он, снова отводя взгляд. — Арсений, — повторяет Антон, тоже возвращаясь к неподвижной воде, в которой пляшут отражения фонарей, — Можно было догадаться, — хмыкает он, вспоминая о нике Арсения в телеграме. Антон повторяет про себя это имя, пробует на вкус, примеряет к Арсу. Подходит. Арсений кивает, ничего не отвечая. Уверенность Шастуна стремительно ускользает прочь, и он, проглотив ком в горле, все-таки решается спросить еще раз: — Так что…ты думаешь? — Насчет тебя? Прямой вопрос выбивает из колеи, и Антон содрогается. К чему все это приведет? — Да. Насчет меня, — выдыхает он, ловя каждую перемену в лице Арсения. Воцаряется тяжелая тишина, нарушаемая лишь шумом проезжающих мимо машин. Арсений прикусывает нижнюю губу, хмурится, открывает и закрывает рот, словно пытается подобрать слова, но в итоге просто выдыхает и ровным тоном говорит: — У меня есть жена. И дочь. Что-то разбивается. Антон готов поклясться, что слышит звук бьющегося стекла. Вероятно, один из осколков вонзается прямо в грудь, иначе Антон не может объяснить внезапную раздирающую боль, которая постепенно распространяется по всему телу. Шастун хватается за ограду, как будто сейчас упадет, и Арсений обеспокоенно оборачивается. — Антон? Ты в порядке? Шастун почти не слышит его голос из-за раздирающего перепонки звона в ушах. Подумать только: он продумывал множество вариантов развития событий у себя в голове, и хороших, и плохих, но что-то подобное никогда не возникало у него перед глазами. Он видел, как они с Арсением начинают активно общаться, как тот постепенно открывается ему, он видел, как Арсений дает запустить руку в свои растрепанные волосы, он допускал то, что Арсений пошлет его куда подальше и их связь окончательно оборвется. И лучше было бы так, потому что то, что происходит сейчас, Антон не мог даже предположить. Он был готов поклясться, что если сейчас посмотрит в зеркало, то увидит на себе грим и парик — настолько глупо он себя чувствовал. — Да…да, — ошеломленно бормочет Шастун и отворачивается, избегая протянутой руки Арсения и отодвигаясь, с силой кусая губы в надежде прекратить их дрожь. — Прошу, только не говори, что ты на что-то надеялся, — Арсений мягко смеется, но замолкает, как только видит выражение лица Антона. Затравленное, испуганное и болезненно бледное лицо, которое тот поспешно прячет в своих ладонях, — Нет. Ты серьезно? Антон не выдерживает. Каждое слово Арсения бьет по нему с новой силой, сбивает дыхание, бросает в холодный пот. — Нет-нет-нет, — поспешно говорит Антон, все еще избегая взгляда Арсения, — Конечно нет. О чем ты? Его губы трогает улыбка — пугающая, истеричная улыбка, и Антон тихо смеется, цепляясь в ограждение до побеления костяшек — как будто сам себя останавливает от того, чтобы в данную же секунду броситься на встречу Неве. — Боже, Антон, — Арсений звучит по-настоящему напуганно, говорит тихо и настороженно, как будто перед ним дикий зверь, который в любой момент набросится. Он осторожно тянется к нему и почти невесомо касается подрагивающей спины, — Обратись к психологу. Антон не шевелится. Не смотрит на Арсения. Не чувствует землю под ногами, как и прикосновение чужой руки, за которое еще полчаса назад хотел отдать все. Не чувствует он и то, как проходят минуты, а за ними часы, не чувствует, как присутствие Арсения исчезает, словно его и никогда не было рядом. Не чувствует, как уже на протяжении нескольких минут по щекам стекают горячие слезы. Всё это зашло слишком далеко. Он нездоров. Он абсолютно точно болен. Эта болезнь сидит в нем настолько глубоко и крепко, что вывести ее из организма невозможно. Только если… Антон приходит в себя и обнаруживает то, что он сидит на тротуаре — ноги все-таки не выдержали. Телефон вибрирует. Ars: [ссылка] Она хороший специалист, мой друг к ней ходил. Пожалуйста, просто попытайся что-то исправить. Антон устало прикрывает веки. Кожа горит от слез, а голова раскалывается от пережитых эмоций. Шастун машинально переходит по ссылке, смотрит безучастно на портрет женщины, лучезарно улыбающейся ему через экран. Вбивает подходящий номер и едва попадая по буквам печатает: «Здравствуйте. Я бы хотел записаться на прием».