Prada-мальчик

Prada-мальчики не могут любить кого-то, ведь это будет означать, что у них всё-таки есть сердце.

Должна ли настоящая любовь быть такой тяжёлой? Чан Вонён никогда не знала. Пак Сонхун — это вещи от Prada, ухмылки и холодные глаза, которые смотрят куда-то сквозь неё; это избегание, это кровь на потрескавшихся губах, это грязь от B-карандаша на длинных пальцах и английский. Чан Вонён никогда не могла понять ход его мыслей и изо всех сил пыталась доказать: где-то в грудной клетке Пака бьётся живое, человеческое сердце. И была уверена, что права, когда Сонхун полюбил её. Казалось, правда полюбил. Чан Вонён — это наивность; это апатия от его плохого настроения, желание залезть куда-то глубоко-глубоко в чужую душу и вывернуть её, чтобы узнать каждую маленькую подробность; это акварель, чёрные подтёки туши и миллионы глупых сообщений, которые наверняка всегда раздражали. Они это догонялки. Когда Вонён сидит на табуретке перед мольбертом, задумчиво водя мокрой длинной кистью по бумаге, она иногда чуть-чуть движется влево и тогда может видеть спину Сонхуна. И пока её спина сгибалась от усталости, он сидел прямо и строил фигуры, измеряя их карандашом. Чан терпеть не могла долго строить: это скучно. Помнит, как они, бывало, тёплыми весенними вечерами долго-долго шли пешком из Художественной академии, говоря о каких-то глупостях, и Пак Сонхун так искренне улыбался, что она чувствовала себя самой особенной, улыбаясь тоже. Вонён почти случайно касалась своим плечом его плеча, а он брал её за руку, переплетая пальцы, и глаза его впервые смотрели прямо ей в лицо, разглядывая каждую деталь. «Special». Особенная, особенная, особенная. Так она была записана в его телефонной книге. Сонхун её рисовал. Они сидели в парке, и Чан долго-долго позировала, улыбаясь так, что челюсть сводило. Никто и никогда не изображал Вонён такой красивой. Она тогда смеялась: — Ты точно рисовал меня? Сонхун хмурился. — Тебе не понравилось? Чан Вонён махала головой и отбирала листок, который Пак уже прятал обратно в блокнот. Рисунок хранится у неё до сих пор под чехлом: не хватило сил выбросить, потому что Пак Сонхун и его вечные смены настроения — это уже что-то привычно-родное. А от привычно-родного сложно отказаться. Сонхун продолжает рисовать, но больше не её, продолжает гулять вечерами, но больше не с ней, потому что он истинный prada-мальчик — мальчик с обложки, мечта, а не реальность; мальчик, которого отталкивает близость; мальчик, запертый в клетке, клетке, которую выстроил сам. Чан Вонён — это обострённые чувства, это желание быть слишком счастливой, чтобы потом обязательно быть слишком несчастной. Чан Вонён не боится боли и не боится будущего, а Пак Сонхун пытается избежать того и другого всеми возможными способами. Боль наступает ему на пятки, пока он оглядывается на неё и прячется, пока выбирает перестать что-либо чувствовать, вместо того чтобы чувствовать всё. Иногда они встречаются в коридоре, когда их окружают только стены грязного цвета слоновой кости, и Вонён отводит взгляд, зная: Пак Сонхуну нет никакого дела до того, что у неё сердце болит от его привычно-пустых, безжизненных глаз. Мальчики — это всё ещё мальчики. А любить мальчиков всегда сложнее всего.