Rosemary and thyme

Cause I love you so much Потому что я люблю тебя так сильно I fall to pieces Я разрываюсь на части, My cherries and wine Мои мечты — те, в которых вишни и вино, Rosemary and thyme Розмарин и тимьян

Струны выводят мелодию, в которой звучит его имя. Пальцы ласкают упругие, натянутые тетивой струны так, как жаждут снова ласкать нежную кожу, пахнущую розмарином и вишней — спелой и сочной, совсем как его губы; изгибы его тела, стройного и жилистого, «сухого» — он ведь танцор, и Джэхён мечтает танцевать с ним каждый день, а может, каждое мгновение — сжимать талию, слишком безупречно помещающуюся в его ладони, прижимать к себе крепче, сплетать горячие пальцы с вечно прохладными, оставлять лёгкие поцелуи в рассветно-розовых волосах, на висках и лбу, в уголке губ, за ушком, вдыхать запах вишни и розмарина как можно глубже, чтобы под кожу, в каждую клеточку, до головокружения. Хочет утонуть, захлебнуться в этом океане, имя которому Ли Тэён. На столе остатки давно остывшего растворимого кофе, конспекты и учебники, из которых Джэхён не помнит ни словечка, огрызок простого карандаша, гелевая ручка и крошки от солёных крекеров — Джэхён не любит сладкое, кроме одного — вишнёвых губ его Тэёна. Он готов сцеловывать с них эту сладость вечно, трепетать и рассыпаться от их бархатного прикосновения и тепла — да, они часто искусаные, сухие, пускай, такая уж привычка у его старшего, но это не имеет значения, когда губы и поцелуи столь желанны. Тэён всегда целует его как в последний раз — нежно и горячо прижимаясь губами к губам, невинно и трепетно, а потом — влажно, жарко и страстно, сгорая дотла и пеплом оседая на коже Джэхёна. Руки крепче сжимают гриф гитары, мелодия — что-то меланхоличное, тоскующее, но эта тоска не тяжёлая и не мрачная, светлая — затихает в комнате, бесшумно ступая отголосками и наконец исчезая в тишине. Ребром ладони очерчивает изгибы гитары, отставляет её в сторону, встаёт с пола и плюхается на диван, взъерошивает и без того растрёпанные волосы цвета горького шоколада и кидает взгляд в окно — там гуляет ранняя осень, мелкий дождь выбивает барабанную дробь на тёмно-жёлтых и ещё зелёных листьях, оставляет свои слезинки на гладкой поверхности стекла. Вечернее солнце слабо пробивается сквозь серые как спинки дельфинов облака и бледными, тусклыми пятнами заглядывает в комнату, скользит по столу и по ярко-розовой чашке с загустевшей жижей холодного растворимого. Джэхён никогда бы не подумал, что однажды он влюбится в розовый, всегда считал, что его любимый цвет — чёрный, однако теперь розовый напоминает ему самые желанные губы на свете, неизменно покусанные, в мелких трещинках, и сухость ароматных, мягких волос — сахарная вата. Пропускать сквозь пальцы эти розовые пряди, зарываться в них носом — настоящее наслаждение, когда весь остальной мир просто перестаёт существовать, и остаётся только это мгновение, одно на двоих. Он закрывает глаза и тут же перед мысленным взором — розовая как клубничный зефир макушка, отросшие пряди спускаются на заднюю поверхность шеи и на лоб густой чёлкой, мягкий взгляд больших глаз, в которых звёзд больше, чем на ночном небе, приоткрытые сухие и пухлые губы, чёткое очертание заостряющейся челюсти, светлая кожа с неровностями, крошечными, едва различимыми веснушками на носу и парой мелких прыщиков возле подбородка, которых старший порой почему-то стесняется. Губ Джэхёна касается лёгкая, неуловимая улыбка, он медленно ведёт рукой по тонкому диванному покрывалу — под кожей ладоней нащупывает пару крошек, улыбается чуть шире — Тэён слишком любит грызть печенье в перерывах между основными приёмами пищи, а ещё яблоки и желейные конфеты непременно в форме мишек. Он слышит металлический лязг ключей и дверного замка, распахивает глаза, и сердце в груди делает кувырок. Выскакивает в прихожую, замирает, покачиваясь с пятки на носок в своих домашних тапочках, и несколько секунд просто смотрит на старшего, который ставит на пол большую спортивную сумку, словно маленький милый пёс отряхивает влажные волосы, стягивает флисовую куртку в крупную клетку, вешает на крючок, сталкивается взглядом с Джэхёном, застывшем в дверном проёме. И озаряет прихожую своей летней солнечной улыбкой. — Я знаю, ты не ожидал, что я приеду сегодня, но я не хотел ждать до завтра и сел на утренний автобус, чтобы уже сегодня вечером оказаться здесь с тобой. Всю дорогу думал о тебе, представлял твоё лицо с пухлыми ямочками и твою самую красивую улыбку. Знаешь, я даже не поспал в автобусе, сиденья оказались жутко неудобными и я отсидел себе… Он не договаривает, потому что Джэхён в один широкий шаг оказывается вплотную к нему и крепко его обнимает — старший ниже на половину головы, прижимает к груди, припечатывает губы к холодному лбу и наполняет лёгкие запахом долгой дороги, улицы, дождя и розмарина. Тэён прячет широкую улыбку на широкой груди, зарывается носом в мягкую ткань светло-серой худи и плывёт, пьянеет от родного запаха тимьяна вперемешку с персиковым ополаскивателем свежепостиранной худи, длинными пальцами сжимает складки на спине и обнимает в ответ, сцепляя руки в замок на пояснице младшего, пока горячая ладонь гладит мягко по волосам, в которых ещё не высохли хрустальные капли дождя. — Почему промок, не взял зонт? — Джэхён шепчет тихо, закрыв глаза и умирая от тепла долгожданной встречи и худощавого тела в объятиях. — Простудишься ведь, Ён… опять что ли решил гулять под дождём? — Не ругайся, Джэ... да, ты же знаешь, как я люблю это, ощущать капли на коже, впитывать дождь, осень и жизнь… я не заболею, Джэ, а если всё-таки простужусь… ты же будешь рядом, всё в миг пройдёт. — Дурашка, — младший ведёт носом по родной макушке и спускается к виску, мажет губами, льнёт щекой к щеке, тёплой к холодной, а руками скользит с талии вверх к плечам. Старший любит дождь, любит танцевать на улице и совершенно не заботится о косых взглядах прохожих. — Ты сразу приехал сюда, домой не заезжал? — Нет, поехал прямиком к тебе, Джэ. — Я скучал. Я так сильно скучал по тебе. — Меня не было всего пять дней, Джэ, — тихонько посмеивается, отнимает лицо от груди младшего и заглядывает в орехово-карие, миндалевидной формы своими тёмно-янтарными. — Я тоже скучал. Очень сильно. Джэхён берёт его лицо в ладони, обнимая, поглаживая большим пальцем острую линию челюсти — ещё немного, и на подушечках пальцев выступят рубиново-алые капли. — Иди скорее в душ, а я пока приготовлю что-нибудь, ты наверняка голодный с дороги… чёрт, у меня же пусто в холодильнике, я не ждал, что ты приедешь сегодня… — Закажем пиццу. Мне так хочется пиццы. И мороженого. Ванильного с вишнёвым сиропом. А потом ты сыграешь для меня… ведь сыграешь? И Джэхён под звуки льющейся в ванной воды заказывает по телефону пиццу с томатами, базиликом и сыром в ближайшей круглосуточной пиццерии, находит в морозильнике остатки ванильного мороженого и достаёт с верхней полки кухонного шкафчика вишнёвый сироп в стеклянной бутылочке. Они сидят на полу перед картонной коробкой, сумерки гуляют по комнате, а стрелки настенных часов почти беззвучно ползут вперёд. Тэён пачкает губы и пальцы томатным соусом и плавленным сыром, рассеянно облизывает, перескакивает с темы на тему: «Начали учить новый танец, сложно конечно, но я кайфую, даже немного подкорректировал хореографию для зрелищности, стало только лучше. Эта пицца такая вкусная, напоминает ту, что мы ели на нашем третьем свидании, помнишь? Уютная пиццерия на набережной, крики чаек, смешной официант-новичок, закат и аромат весны в воздухе… я ещё нарисовал эту набережную, помнишь?.. У этих обоев такой приятный цвет, мне надо поклеить у себя такие же… Как твои эссе, преподаватели не слишком ругают моего Джэ?» Джэхён не отводит глаз от его порозовевших от горячего душа щёк, подвижной мимики, взлетающих домиком аккуратных бровей и мечтательно улыбающихся губ, едва не проносит мимо рта кусок, от чего Тэён смеётся очаровательно и стирает большим пальцем соус с уголка рта младшего, качает головой: «Ребёнок, будь аккуратнее». Джэхён перехватывает его руку, подносит палец к губам и стирает остатки соуса одним прикосновением-поцелуем. Тэён смущается лишь на мгновение, тыкает в ямочку и поднимает свой бокал с золотистым вином. Звон чокнувшихся бокалов, соприкоснувшиеся колени, глаза в глаза, два силуэта на полу, окутанные пепельными сумерками, стук усилившегося дождя по подоконнику и стеклу в оконной деревянной раме. Тэён цепляет ложкой мороженое, причмокивает, наслаждаясь вкусом, прижимается плечом к плечу «своего студента», жмурится, как довольный кот. Джэхён послушно открывает рот, когда старший подносит ложку к его губам и проглатывает холодный десерт, пьянея от привкуса вишнёвого сиропа, мягко опускает руку Тэёна и медленно подаётся ближе, расстояние сокращается, и вот уже его губы на губах старшего, целуют неторопливо и трепетно, а рука сжимает плечо сквозь кашемир, путается в волосах. Ложка негромко звякает о пол, Тэён хватается некрепко за предплечье младшего, улыбается в поцелуй со вкусом вина и вишни и чувствует ответную улыбку. Джэхён мягко тянет старшего к себе на бёдра, запускает руку под молочно-белый вязаный свитер и нащупывает бугорки позвонков, перебирает неспешно, слегка массируя, второй придерживает сухощавое стройное тело под рёбрами, прокладывает дорожку из мелких поцелуев вдоль челюсти, на виске по линии растрёпанных волос и за ушком. Тэён укладывает ладони на покатые плечи Джэхёна, опускает длинные ресницы, щекочет лицо младшего своим розмариново-терпким дыханием. — Тэён… — Да? — Останься со мной. — Я никуда не ухожу, Джэ. Я здесь. — Останься со мной навсегда, Тэён. — Я останусь. Навсегда. Джэхён прижимается влажными губами к его шее и привлекает его ещё ближе к себе, одной рукой обхватив бок, второй очерчивая плавную линию вокруг выпирающей лопатки. — Переезжай ко мне. Переезжай завтра же. Я не могу без тебя. — Я уже и так практически живу у тебя, — короткий гортанный смех, сухие покусанные губы на гладкой загорелой скуле, а затем на носу. — Собери все вещи и давай жить вместе. Только ты и я. Я нуждаюсь в тебе, когда солнце заходит за горизонт. Под покровом ночи. Когда заря появляется из-за горизонта, освещая вершины домов и деревьев своим розовым светом. Когда день в разгаре, и город полон шума и суеты. Каждый час, каждое мгновение. — Я завтра же привезу сюда все оставшиеся вещи. Тэён играет со шнурками от капюшона худи, как бы случайно задевает губами подбородок младшего и кончик его прямого, идеального носа, бросает косые взгляды в окно, залитое сплошь усилившимися потоками ливня. Темнеет, и тени дрожат на персиково-сливочных стенах комнаты, на белоснежной пряже свитера, длинных ресницах и волосах цветов вишнёвого зефира и горького шоколада. Тэён надевает капюшон на темноволосую макушку, укутывая улыбающееся лицо с ямочками будто в кокон, мягко теребит за края капюшона и немного за щёки, смеётся от своей проделки, допивает остатки вина и причмокивает губами, а потом облизывает их, ёрзает на бёдрах Джэхёна сильнее, и дыхание того сбивается. Джэхён подаётся вперёд, накрывая губы с привкусом вина и непременно — вишни, чувствует, как они открываются навстречу и язык сталкивается с языком. Дыхания учащаются. Руки Джэхёна задирают край свитера, гладят поясницу и бока, затем поднимают мягкую ткань ещё выше до основания шеи, а губы припадают к остро выпирающим ключицам. — Я скучал по тебе, по твоему откликающемуся на мои ласки, совершенному телу, по твоему запаху и теплу. Разлука убивает меня. — Мне не хватало твоих губ и рук на своей коже. Снова сплетаются языки и дыхание, прохладные руки с изящными пальцами на шоколадном затылке, путаются в коротких прядях, горячие загорелые — на гибком позвоночнике и стройной талии, ведут жадно и дрожат от разрядов электричества. Стягивают свитер через голову, тот летит в сторону и едва не попадает в пустую коробку из-под пиццы. Гулкое сердцебиение Тэёна звенит шумом в ушах Джэхёна, разрывает туманную тишину. Худая спина касается твёрдого ламината, прохладные длинные пальцы тянут завязки худи на себя. В следующее мгновение она летит куда-то к свитеру на пол. Джэхён смотрит прямо в глаза — ярко блестящие вселенные, — очерчивает овал прекрасного лица, обрамлённый разметавшимися по полу розовыми как восход солнца волосами, и соединяет их губы, теряя остатки рассудка, врываясь языком, сминая покусанные томящиеся губы с отпечатком терпкого вина и сладости вишни. Ладонь скользит под прогибающуюся навстречу спину, вторая мягко отводит согнутое колено и цепляет резинку свободных домашних штанов. Время замирает, мир за пределами квартиры на предпоследнем этаже кирпичной многоэтажки останавливается. Губы распухли от бесконечных поцелуев, розмарин и тимьян бегут в венах, шумное дыхание и приглушённые стоны смешиваются с ритмичным стуком осеннего дождя, капли пота на охваченной пламенем коже, плотные сумерки сжимают в объятиях два слившихся воедино тела. — Я хочу нарисовать осенний дождь. — Почему ты не стал художником? — Танцы это тоже искусство. Ленивый поцелуй в подбородок, и Тэён утыкается в изгиб шеи, обнимает за исцарапанные плечи, наблюдает за тенями на потолке. Джэхён блаженно улыбается от ощущения любимого под собой, моргает медленно и мягко перекатывается на бок, ластится к старшему, покрывает его плечо точечными поцелуями. Тэён заводит одну руку за голову, второй нащупывает запястье младшего и сжимает легонько. — Искусство вечно. Как и любовь. Моя к тебе, Джэ. — Я обещаю тебе вечность. Тэён зажигает свечи, потому что так лучше, чем с электрическим светом от маленькой лампочки в бледно-бежевом абажуре светильника у кровати. Он лежит на животе на пропитавшихся тимьяном помятых простынях, в его глазах отблески пламени. Джэхён лежит рядом, ведёт маленькой пушинкой, которыми набиты подушки, вдоль его позвоночника, от поясницы до первого шейного позвонка. — Люблю слушать шум дождя, Джэ. Сыграй для меня, помнишь, я просил тебя об этом. Я хочу послушать твою игру под звуки дождя. — Всё, что захочешь. Я помню о твоей просьбе. Хочешь, буду играть всю ночь напролёт, и ты уснёшь под мелодию моей гитары. Тэён переворачивается на спину, и убирает со лба нависшего подле него младшего прилипшую тёмную прядку, усмехается: — Ни к чему всю ночь. Просто давай уснём в объятиях друг друга. Джэхён достаёт гитару, перебирает струны, и сонную тишину спальни наполняют неторопливые аккорды. Тэён прижимает к животу подушку, не сводит глаз с сидящего у окна на высоком табурете Джэхёна, и тени от свечи играют на его светлой коже, на угловатых плечах, крепких икрах и острых локтях. — Я люблю тебя так сильно, что вся вселенная не сможет вместить мою любовь к тебе, Ёни, — слетает с уст младшего, стоит гитаре замолчать. — Я тоже люблю тебя, моя звёздочка, — он встаёт с кровати и ступает обнажёнными ступнями по полу к креслу у окна, садится на колени Джэхёна и оставляет целомудренный поцелуй на высоком лбу, привлекает его голову к себе на грудь и улыбается. — Я так счастлив. Джэхён умирает и возрождается заново, взрывается миллионами искр от счастья и любви, чувствует один на двоих пульс, подхватывает старшего и валит на постель, накрывает одеялом с головой, смеётся грудным смехом от щекочущего ямочки розмаринового дыхания и юрких пальцев на собственном подтянутом животе и растворяется где-то между сном и реальностью, падает в омут всепоглощающей медовой нежности и пробирающей до дрожи и покалываний в пальцев любви. Он просыпается от того, что сухие сладковатые губы Тэёна щекочут ушную раковину, дыхание касается мочки уха и короткой поросли шоколадных волос. — Вставай, Джэ. Пойдём, погуляем под дождём. Уже светает. Джэхён сонно приоткрывает глаза, тянется рукой к старшему, но тот уже вскакивает с постели и шлёпает босыми ногами по полу, шелестяще одевается в предрассветных сумерках, а дождь мелодично стучит по подоконнику «стук, стук, кап, кап». Джэхён елозит щекой по подушке, искоса наблюдая за старшим, который тянет на подбородок высокий воротник чёрного джемпера, едва не теряет равновесие, залезая в джинсы, и садится на кровати, ощущая, как остатки сна улетучиваются и хочется бодрствовать, чтобы наблюдать за взъерошенным и таким бодрым жаворонком с розовыми волосами. Джэхён быстро принимает душ и роется в шкафу, чтобы найти подходящий осенний наряд, пока Тэён бреется перед зеркалом в ванной, аккуратно размазывая пену для бритья по щекам и что-то мягко напевая себе под нос. Через десять минут он заходит в прихожую, где Тэён, уже одетый в клетчатую куртку, пахнущий розмарином и кремом после бритья, смотрит на него во все глаза. — И мы даже не позавтракаем, Ёни?.. Может, хотя бы кофе?... — Купим что-нибудь на улице, на углу между детским садом и почтовым отделением есть восхитительная кофейня, возьмём там кофе на вынос и круассаны (тебе с маслом, а мне с шоколадом).Ты же знаешь, я ещё не очень голодный так рано, но пропустить утреннюю прогулку не могу. Прости, что разбудил тебя, я слишком скучал и хотел, чтобы мы пошли вместе. — Всё хорошо, Ён, с тобой я хоть на край света. Лицо сияет, и жаворонок выпархивает из квартиры. Джэхён думает, что готов не спать вовсе, лишь бы ещё больше времени проводить со старшим. Дождь тёплый, ветра совсем нет, и Тэён жадно вдыхает запах мокрой увядающей листвы, вцепившись в деревянную ручку огромного тёмно-синего зонта и подставляет ладонь под озорные мелкие капли. Вокруг малолюдно, лениво, спокойно, и Джэхён понимает, почему же его ранняя пташка так любит покидать гнёздышко в столь ранний час. Всё вокруг дышит тишиной и безмятежностью зарождающегося дня, солнца не видно за дождевыми бледно-серыми облаками, но постепенно становится всё светлее. Кошка юркает из-под парусинового навеса бакалейного магазина под машину, вдали проезжает одинокий велосипедист в лимонно-жёлтом дождевике, пахнет мокрым асфальтом и озоном, а Джэхён сжимает локоть старшего, и его сердце бьётся в груди ровно, в унисон с просыпающимся городом. — Тэён, — нежный шёпот вперемешку со звуками беспрерывного дождя по натянутому синему куполу над головами, рука останавливает едва не шагнувшего в лужу старшего и тянет на себя, разворачивает лицом. — Мм? — слегка приподнятые брови, уголки губ чуть изгибаются вверх в лёгкой, расслабленной улыбке, а большие глаза цвета коричневого янтаря, обрамлённые пушистыми ресницами, открыты миру вокруг себя, смотрят тепло, с интересом и мягким, будто перламутровым, свечением. — Пусть сейчас небо покрыто тучами, пусть льёт дождь и солнце спряталось. В твоих глазах я вижу рассвет. Улыбка становится шире, трогательный румянец покрывает щёки, а глаза блестят так ярко, и в них отражается осень и всё непрекращающийся бисерный дождь. Прохладные пальцы находят пальцы младшего и соединяют их руки, Тэён подаётся ближе, легко прижимается к прикрытой бордовым пальто груди, и они стоят так, слушая биение сердец друг друга, вдыхая каждой клеточкой розмарин и тимьян, укрытые навесом зонта, на улице сонного утреннего городка, посреди дождливого сентября.