i'm sad and i can't speak

Санха почему-то снится, как он кормит уток зимой на берегу узенькой речки, которую даже заядлому любителю природы станет жалко рекой назвать. максимум на что она тянет — озерцо, грязная лужица. однако пернатых в ней на целое озерище, а хлеба в кармане даже на половину голодающих не хватит. сугробы вокруг такие, что похоже больше на Лапландию, а не на привычный родной городок у моря, в котором и снега-то не бывает почти никогда. 　 просыпается он с ощущением полного надувательства. и вот что ему с этими утками делать. да их даже не водится в месте, где он живёт. 　 телефон дёргается от уведомления и слетает с кровати на пол. опять кто-то из хёнов мем очередной прислал. 　 а там фотка от Минхёка, на которой он старательно вытягивает губы, смешно жмурится и из пальцев складывает некое подобие сердца. вот и голодающие пернатые. 　 «хён, ты балбес» — пишет ему Санха, в ответ получает синее сердце-эмодзи и приглашение погулять. Юн соглашается, спустя пару секунд слышит звонок в дверь и теперь уже сам валится с кровати на пол от неожиданности. 　 за дверью Минхёк, а на капюшоне его осенней куртки ещё не растаявшие крупные хлопья снега. Санха пялится на него как на восьмое чудо света, пальцы тянет к воротнику, проводит по краю, случайно задевая голую шею старшего в вороте распахнутой куртки. 　 　— ты откуда такой упал? из Лапландии? 　— больной что ли, из какой Лапландии. у нас снег пошёл. ты только проснулся? 　— ну да.. — неуверенно тянет Санха и чуть отодвигается в сторону, пропуская в квартиру Минхёка. 　 тот стоит в его прихожей — такой весь чудесный, внезапный, как фейерверк; как лето посреди зимы; как утки на речке через три дома; светится от счастья (а когда он не?), улыбается и раскрывает руки в объятиях, чтобы младшему передать хотя бы каплю своей радости — одному чуда многовато. 　 обнимая и утыкаясь носом в его мягкие волосы на макушке, Санха думает, что никакие неожиданные погодные чудеса за окном не заменят ему Минхёка. его тепло, горьковатый запах полыни от кожи, будто он только что из бескрайнего поля диких цветов забрёл в город; голоса такого глубокого — тони с ушами в нём прямо сейчас, так, чтобы не вынырнуть уже никогда. Санха любит в нём, наверное, больше всего остального, свободу. и то, как старший заботливо делится ей с окружающими. 　 на улице и правда сугробы, совсем маленькие, но такие, чтобы можно было упасть в них и сделать снежного ангела. в последний раз они развлекались так ещё в детстве — тогда в последний раз шёл снег. 　 Санха валит собой старшего в снег, всем весом придавливает к земле и сосредоточенно загребает пальцами целые кучи, чтобы засыпать их Минхёку за шиворот. тот отбивается, да как-то не особо старательно, а только для вида хмурит лоб и грозится, что если заболеет, придёт умирать к Санха. тот в ответ отшучивается и обещает залить старшему прямо в уши малиновое варенье. разговор превращается в ленивую возню, в процессе которой ещё не раз Санха касается холодными пальцами шеи Минхёка, щёк, лба, носа — всего, куда может достать, потому что касаться старшего _нравится_ до одурения. а тот только жмурится как довольный кот. 　 вечером оба сидят на маленькой кухне в приглушённом свете гирлянд из комнаты и маленькой лампы на столе. пьют чай с мёдом, чтобы не разболеться, молчат, потому что устали совсем, да иногда сталкиваются взглядами. Санха к такому уже давно привык, но сегодня почему-то краснеет и дольше пары секунд не выдерживает. Минхёк смеётся и нагло закидывает ноги младшему на коленки. 　 　— здорово сегодня было, да? 　 Санха в ответ только мычит и чуть ли не носом лезет в свою чашку. 　 　— ты чего, мелкий? 　 а ничего. за собой лучше смотри. 　 　— Санха? 　 у младшего внутри огромным горячим шаром взрывается яркий фиолетовый цветок фейерверка, когда Минхёк со своего стула переползает тому на коленки и подбородком укладывается на плечо. 　 　— думаешь, я не понял ничего? — шепчет у горловины пушистого свитера старший и губами чуть касается кожи — дразнится. — ты мне тоже очень нравишься, Санха. 　 младший только тихонечко вздыхает, жалобно стонет что-то вроде «хён, ты о чём?», но куда там. его давно и бесповоротно раскрыли. упрямиться теперь будет только дурак. 　 　— м-можно я тебя п... поцелую? — еле слышно пищит Санха и прячет краснющие щёки, сильнее вжимаясь в тело Минхёка. 　 а тот вместо ответа целует сам, обнимает крепче, чтобы дрожь младшего унять, держит сильно так, что ещё немного и сольётся с ним полностью. 　 терпкий запах луговых цветов забивается в ноздри и кружит голову. Санха чувствует, как уходит зима.