***
Как не удивительно, но следующая их встреча, такая же спонтанная, произошла в компьютерном классе, куда пришёл Сугуру по просьбе Утахимэ. Она могла быть крайне убедительна, когда просила о помощи в деле, с которым прекрасно могла справиться сама, но с куда большим удовольствием делегировала. И власть старосты курса тут не причем. Сугуру когда-то давно в старшей школе поддался её девичьим чарам: взмаху длинных, немного подкрашенных ресниц, улыбке однозначно нежных и мягких губ, и сам не заметил, как стал набирать на ноутбуке какой-то странный отчёт о проделанной воспитательной работе среди учеников средней школы. Или носить коробки, перетаскивать стулья и столы, помогать с украшением зала и чем-то ещё, за что получал спасибо всё тем же взмахом густых ресниц. Былое очарование просто и тихо ушло после её мягкого отказа, на удивление, не оставив неприятного послевкусия. Но вот хорошие приятельские отношения между ними остались, а в университете завязались с новой силой — Утахимэ, увидев знакомый чёрный пучок на встрече первокурсников, с большим энтузиазмом втянула Гето в работу студенческого совета. Он по старой дружбе совсем не сопротивлялся и был даже за. К своей почти романтической, совсем детской неудаче Сугуру ещё тогда отнёсся спокойно, а сейчас уже с долей иронии — Иори наилучший кандидат на роль первой и единственной отшившей. — Утахимэ! — С пинка открывшаяся дверь в класс, где за столом преподавателя сидит скучающий Гето, громко бьётся ручкой о стену, грозя оставить пару трещин. Гето больше не скучает. — Я за неё, — торжественно улыбается Сугуру недоумению, наползшему на ещё секунду назад улыбающееся лицо того самого придурка, который на прошлой неделе разбрасывал свои вещи по читальному залу. — Что хотел? — Где она? — Нетерпение выдаёт грубоватый голос и суровый взгляд, прожигающий даже через тёмные стекла очков. — Бегает по кампусу, выполняет свои важные обязанности важной шишки. Так что ты хотел? Передам ей. — Тебя не касается. Сам найду. — О, эта напускная безразличность очень знакома Гето. Все парни, пытавшиеся приударить за Утахимэ, почему-то действовали по одному шаблону. Провальному. — Если ты собираешься подкатить к ней, чувак, — это дохлый номер. Посмотри на меня, — Сугуру отъезжает на стуле чуть вправо от открытого экрана макбука и ловит на себе оценивающий взор, — я теперь в её рабстве. Тебе не нужно разбитое сердце и жизнь в подчинении. Эмоции на лице парня с удивительными глазами яростно бушуют, что безмерно тешит что-то внутри Сугуру. Конечно, про рабство и разбитое сердце он очень сильно преувеличил, но оно того стоило — собеседник явно недоволен и подбирает ядовитый ответ. — А я бы тоже тебя отшил на её месте, — вот теперь пришла его очередь улыбаться от деланно оскорбленной реакции Гето. — Грубо, знаешь ли. — Так-то не я угрожаю кровавой расправой в библиотеках. — Конечно, я тебе угрожал. В ответ на твою угрозу, если помнишь. И ты неебически шумел и мешал мне учиться. — Несерьёзно возмущается Гето. — Я искал наушники, которые ты, кстати, не захотел отдать мне сразу. И нихера ты не учился, я всё видел! — Кажется, его волну дурашливой перепалки поймали и с весёлыми искрами в глазах отвечают в тон. — Я учился. — Сугуру складывает руки на груди и, хитро сузив глаза, ждет следующей атаки. — Ты пялился на— — Гето? — Негромкий голос Утахимэ обрывает парня на полуслове, чем и привлекает внимание увлеченных шутливым спором юношей. — И ты здесь. Сугуру мягко улыбается подруге, лицо которой в секунду тускнеет от взгляда на светловолосого. А тот сияет, и совершенно невозможно сказать, почему. — Приветик, малышка! Я ищу тебя по всему кампусу. — Сугуру ещё не доводилось слышать речь настолько похожую на кошачье мурлыканье. — Годжо Сатору, захлопнись. С тобой невозможно находиться в одной комнате. — Просто ты слабачка, которая не может выдержать веса моей харизмы. — Как ты сам ещё под ним не сломался? — Язвительно отвечает она, и Сугуру, не скрывая удивления, присвистывает. Такой воинственно настроенной подругу он не видел ещё ни разу. Развернувшаяся перед ним словесная баталия была удивительно хороша, он даже хотел записать её в голосовом сообщении для Нанами, но дверь в компьютерный класс снова открылась — уже без угрозы к разрушению имущества. — Сёко! Ну наконец-то ты пришла спасти меня от этого идиота! Пойдём отсюда скорее! — Девушка, не успевшая понять, что вообще происходит, лишь успела махнуть в приветствии Сугуру рукой, пока за вторую её потянули назад к выходу. — Какого черта она такая нервная? — Спрашивает голубоглазый парень, скорее, у захлопнувшейся двери. — А я что говорил? — Гето перезавязывает волосы, чтобы выбившиеся из пучка прядки хотя бы пару минут не лезли в глаза. Годжо как-то странно завороженно смотрит на тонкую резинку, которая, ловко переплетая пальцы, оплетает собой густые чёрные волосы. — Иди нахер. — Сатору очень быстро находится с ответом. — Какой, однако, грубый Годжо Сатору владеет таким милым блестящим чехлом для наушников. — Ласковым голосом проговаривает Гето, за что сразу оказывается удостоен среднего пальца и ещё одного посыла куда подальше. — Эй, чувак, прости. — Отъебись, — Сатору уже у дверей, когда Сугуру его догоняет и одёргивает за рукав бордовой толстовки. Годжо разворачивается, чтобы без стеснения высказать всё, что думает, но натыкается на обезоруживающую улыбку Гето. — Пошли, невыносимый Годжо Сатору, прогуляемся. — У тебя часы рабства закончились? — Стараясь добавить как можно больше ехидства, спрашивает правда жутко невыносимый парень. Гето усмехается, подняв взгляд куда-то к потолку (в поисках ответа от всевышнего, видимо). — Ещё слово, и я реально вмажу тебе, пошли.***
Он выбивает из рук Сугуру вожделенную сигарету, зачитывая ему гигантскую лекцию о тотальном уроне для здоровья от хотя бы единожды выкуренной сигареты, и вспоминает шутку про оральную фиксацию. Гето сам не понял, как не успел, а главное — почему не захотел возмутиться. Наверное, отвлёкся на горящие льдами Антарктики глаза и яркую жестикуляцию. — Так. Погоди-погоди, Годжо. У тебя самого во рту леденец сейчас, а когда ты выгребал всё своё добро из рюкзака, я видел по меньшей мере дюжину карамелек. — Слабая попытка обороны, очень слабая, но Сугуру должен был. Тем более, чтобы спокойно покурить, всё-таки нужно отвлечь внимание голубоглазого невыносимого математика. За десять минут, что они шли от компьютерного класса до импровизированной курилки на парковке, Годжо, будто позабыв стычку с Утахимэ, не затыкался ни на секунду. Он всё рассказывал-рассказывал-рассказывал. Так, Гето стало известно о нём, что он стрелец второй декады декабря, учится на факультете математических наук, по приколу хочет получить премию Филдса, а каждая цифра у него своего цвета. Безумие какое-то. — А я и не отрицаю, что у меня есть оральная фиксация. — Господи, эту гаденькую ухмылку неистово захотелось стереть с его лица, но достать сигарету из пачки пока что приоритетнее. — Я понимаю, почему Утахимэ с тобой такая, чувак. — Выпустив смешок вместе с выдохом, Гето поджигает сигарету. — Если тебе интересно, то у неё— — Боже, нет, заткнись, Годжо! — Сугуру блаженно медленно затягивается ментоловым табаком. Выпустив сизый дым сначала парой колец, а потом тонкой струйкой, он обращает внимание на застывший взгляд Сатору. Черт, какие всё же красивые у него глаза. — Что? Тот лишь пожимает плечами и улыбается.***
Следующее, что вытворяет этот светловолосый смерч, — постепенно распространяет зону своего влияния на всё, что делает Сугуру. Он делает это так гладко и незаметно, что Гето в один момент за ланчем давится черничным молоком от понимания: уже где-то три месяца он редко когда (читать «никогда») появляется один на тренировке по боксу, зачем-то (а правда, зачем?) вписался в тусовку к баскетболистам и посещает их занятия тоже, на редких перерывах в расписании либо слушает болтовню Сатору, заправленную гадко-сладким сиропом в капучино, либо чатится с ним в мессенджере, в его комнате в общежитии материализовалась, черт бы её побрал, конфетница, а этот придурок откуда-то (не совсем легально, естественно) раздобыл дубликат ключа-карты от его комнаты. Невыносимый Сатору. Он, буквально… Везде. — Эй, не помирай! Ты ещё нужен мне! — Годжо хлопает по спине несчастного Гето, которого жёстко ударила резко осознанная действительность. И он ей совершенно не сопротивлялся. То есть, вообще. Он теперь меньше времени уделяет своим обязанностям в студенческом совете, и Утахимэ за это ест его мозг кофейной ложечкой. Зато стала известной новая радость — кошмарящий её Годжо. Ещё он реже зависает с Сёко, которая только прячет ухмылку при взгляде на взмыленного лучшего друга, прибежавшего (с опозданием!) в кафешку, где они договаривались посидеть ещё неделю назад. Ну, и вошедшего за ним следом Годжо, как же без него. — Вы типа сиамских близнецов теперь? — Нет. — Ага! Безумие. Форменное безумие. Голова пуста, мыслей нет. Черничное молоко везде. — Зачем? — Отдышавшись от чёртового молока, спрашивает он. — Что «зачем»? Надо было дать сдохнуть тебе с молоком в носу? — Смеясь, спрашивает Сатору. — Зачем я тебе нужен, придурок? — Для захвата мира, конечно же! Ой, ты теперь весь пахнешь черникой. Это лучше твоего горького парфюма. — Сугуру тупо моргает, переживая личностный кризис. Он не пользуется никаким парфюмом, а уходовые средства выбирает без запаха.***
— В чем ваша проблема? — Весьма буднично спрашивает Гето однажды, отрывая ленточку упаковки онигири. Ему действительно было интересно знать, какая кошка пробежала между Утахимэ и Сатору, хотя о её природе Сугуру догадывался, и догадка раздражала. В разы сильнее, чем уже привычный шум от Годжо, когда стоило соблюсти тишину. — Долго объяснять, но я люблю её бесить. — Отмахнулся тот, а Гето не имел привычки наседать и лезть туда, куда ясно дали понять — не стоит. Вероятно, такая его ненастойчивость и подкупала, и отпугивала одновременно. Но в данный момент времени он здесь: от него не отлипает (Сугуру сам тоже не спешит) ураган с волосами холодного цвета и безумно бездонными синими глазами, что спрятаны за квадратной оправой каких-то понтовых фирменных солнцезащитных очков. И вот оно. Это чувство опять. Снова клокочет меж ребер, а потом стрелой прямо в мозг до головной боли. Он может обманывать кого угодно, но не себя. Ещё совсем в зародыше, но ему знакомо это ощущение. Симпатия, интерес и желание попробовать, правда ли эти губы такие сладкие, как все приторные десерты, что постоянно ест Сатору. Чувство ещё абсолютно подконтрольное и дающее спокойно спать по ночам. Мысль, идея чисто ради бреда… Сугуру не уверен, что влип, но предвосхищает приход тотального пиздеца. — Ты чего залип? — С тонкой ноткой беспокойства спрашивает Годжо. Гето не сразу отмирает, но ответ вылетает быстрее, чем он успевает подумать. — Долго объяснять. Я курить. Ты со мной? — Закатанные глаза и противное ворчание про вредность сигарет Сугуру мысленно посылает в задницу. И идущего за ним Сатору туда же.***
— Ну, и долго золотой мальчик Годжо будет кружиться вокруг тебя и раздражать нормальных людей? — В смысле? — Гето правда не понимает, что хочет сказать этим Кенто. — Мы с ним— — Полгода вы смотрите друг другу в рот и влажно мечтаете ночами, в каких именно позах произойдёт ваш первый раз, — безапелляционно заявляет Мэй. Она недавно осветлила волосы и стала невыносимой злой сукой в три раза больше (Гето любит её, но сейчас в нем плещутся водка с пристыженной обидой за рассекреченную тайну, которую он сам от себя старался скрыть). — Я не буду с вами двумя это обсуждать. Никто никуда не смотрит, никаких влажных мечт. Мы друзья. — Сугуру очень надеется, что его уши не совершили предательство и остались нормального цвета, а если и покраснели, то волосы и плаги в мочках это скрыли. Он долго затягивается и выпускает дым в сторону Мэй. Она подло смеётся. — Кенто, что скажешь? Пять тысяч йен на то, что золотой мальчик отдастся после нового года. — Хуйня полная. Ставлю десять — они начнут встречаться уже к концу семестра. Вся лёгкость, веселье и великолепное чувство опьянения этим вечером выходят из Гето вместе с табачным дымом окончательно. — Почему вы называете его так? — Боже, Гето, что вы с ним только делаете столько времени, раз он не успел растрепать тебе, что он богатый наследничек? — Мэй выхватывает из рук Сугуру сигарету и мягко прикасается к фильтру губами, оставляя на нем красный след. Что они только не делают вместе, на самом деле. Спаррингуются на секции бокса, ужинают отвратительным раменом в стакане, даже терпят издевательские избиения от Сёко (она всего лишь проверяла их рефлексы после своих занятий по физиологии). А трепится Годжо о стольких вещах сразу и с такой скоростью, что иногда сложно разобрать, где произошёл переход от спектральной последовательности Адамса к метал гиру и девичьими поп-группам. Сатору драгоценно удивительный придурок. И невыносимый, как в самую первую встречу в библиотеке. — Разве это имеет значение? — Гето подкуривает снова, выдыхая сизый клубящийся дым. Плевать ему, абсолютно плевать, сколько нулей на счёте у Сатору, и что именно он там наследует. Годжо говорил о своей семье как-то скупо и отстраненно, что было расценено Гето как красный свет для расспросов. Да и кто бы по его виду и сильнейшей ауре самоуверенности не догадался, что он «золотой мальчик»? — Это какая-то особая привилегия богатеньких мальчиков не придавать значения материальному? — Гето чувствует себя почти оскорбленным, потому что отказался от помощи родителей в угоду утоления своих максималистских амбиций. Справлялся, вроде, неплохо, но… Но. Он опрокидывает последний на сегодня шот и громко ставит рюмку на стеклянный столик. — Перегибаешь. — Обращается Нанами к Мэй, а потом переводит взгляд на Сугуру, — Сэмпай, управишься к рождеству — половина твоя.***
Ситуация для Сугуру складывается абсолютно нормальная — всё проёбано. Под «всё» стоит понимать его чувственную и духовную составляющие, физически с ним полный порядок. Особенно остро это ощущается, когда он просыпается со стояком. Утренний палаточный лагерь не новость для двадцатилетнего парня. Сон, в котором сладкий голос томно просит нежнее, медленнее и не так глубоко — тоже. Нонсенс, когда причина всему этому Сатору. И, возможно, последний секс, который оказался не таким классным, как хотелось, и был в конце июля. Сегодня двадцать шестое октября. Его мозги плавятся будто мороженное на солнце, а мельтешащий в поле зрения Годжо — стоящий рядом радиатор с выкрученным на максимум режимом обогрева. Просто кошмар. Сатору правда очень тёплый, даже слишком. Наверное, это причина, помимо дикой усталости, по которой Сугуру разморило прямо на диване в гостиной за просмотром нового бэтмена у невыносимого в квартире. Сёко, когда узнала об этом, пошутила про переход на новую стадию отношений. Гето натурально подташнивает от этих шуток. Ну, в самом деле, как будто это что-то выходящее за рамки — зависнуть с пивом и пиццей под фильм куда удобнее в квартире друга, а не в комнате университетского общежития. Сёко он послал. — Ну, Гето-кун, прости меня. — Елейно протянула она. — Вашей сладкой парочке скоро год. — Я больше никогда не помогу тебе в отработке навыков сердечно-легочной реанимации, Сёко. И он тоже. Так вот, пробуждение Сугуру не было самым приятным: сопящая печка рядом, недосмотренный бэтмен с Зои Кравиц, зудящее и пульсирующее возбуждение в шортах из-за смутно припоминаемого сна, в котором участвовала чья-то белобрысая голова. Что-то из этого списка однозначно выходит за рамки, но подумать о своих жизненных решениях Гето не успевает, потому что его поезд мыслей резко останавливает ход. — Твою мать. — Из-за хриплого ото сна голоса Сатору мурашки пробегают по телу, но звучит тот всё равно как-то не так. — Сугуру, дай салфетки. Годжо кивает головой в сторону журнального столика. Он истекает кровью из носа, запрокидывает голову наверх и держит руку под ноздрями. По лицу размазано красное месиво и выглядит это жутковато. — Где у тебя аптечка? — Спрашивает Гето, пока стоит коленями на диване и сворачивает из бумажной салфетки что-то, что можно засунуть в нос. — В ней есть нормальные тампоны? Не поднимай больше голову, держи её ровно. — В шкафчике в ванной всё. — Нет, зрелище правда ужасное — Годжо в крови и с салфетками, торчащими из носа. А «шкафчик» звучит как издевка, потому что метраж этой ванной эквивалентен площади всей общажной комнаты Сугуру, и, боже, там миллион шкафчиков. — Конкретнее, Годжо. — Подвесной справа. — Нужная упаковка находится за пару секунд, ещё десяток на передвижения туда-обратно и где-то в этом отрезке времени Гето думает послать свою принципиальную позицию в отношении помощи от родителей. С появлением в его жизни Сатору он стал задумываться об этом куда чаще. Он садится, скрестив ноги, напротив Годжо, оказывает ему помощь уже чем положено, а бумажными платочками вытирает кровь с лица. Сатору выглядит тихо и это плохо, во-первых, а, во-вторых, мило. — Слушай, Сугуру, — начинает он, а Гето уже предвкушает очередную пакость, — я в крови настолько возбуждающий? Бинго! Он угадал, нет, он знал, что сейчас произойдёт что-то такое, и этот рот выдаст, ну… То, что выдал. Жар обдает лицо и шею волной стыда, потому что его «небольшой инцидент» не остался не замеченным. — Не дождёшься. — Стараясь придать как можно больше равнодушия тону, говорит Гето, методично убирая салфеткой остатки крови. Как будто Годжо сам с этим не справился бы. — А без? — Замолчи, ты мешаешь мне. — Вообще-то, Сугуру уже закончил все манипуляции с чужим лицом, но эгоистично не дал об этом знать. — Ты отрубился до появления женщины кошки, кстати. В самом начале. — Вновь нарушение тишины и любования объектом этого самого любования. Вот угораздило же тогда заметить этот чёртов золотой чехол. — Ты действуешь усыпляюще, а не возбуждающе, — пожал плечами Сугуру, — Готово. И, наверное, вытаскивай. — А ты сейчас просто так трогал моё лицо. — Его голубые глаза сверкнули с таким неподдельным детским озорством, пока он доставал из носа красные разбухшие тампоны. — На той стене зеркало, и я почти всё видел. Гето оборачивается — ну, конечно, на стене декор из сраных зеркальных ромбиков, в которых прекрасно отражается гостинная и происходящее в ней. Он страдальчески прикрывает глаза и шумно втягивает воздух носом, откинувшись на спинку дивана. — Мне надо покурить. — Пошли, а то я ощущаю отпечаток порочных мыслей на тебе. — Пассивное курение вреднее обычного. — Я не собираюсь делать это пассивно. — Ну, и что он хотел этим сказать? Гето открывает один глаз и видит самую непосредственную радость тысячелетия. — Из твоего носа извергся кровавый гейзер, — ворчит Сугуру, — и ты собрался курить? — Ой, заткнись. Удивительные глаза, собравшие в себе все оттенки голубого, неожиданно резко нарушают покой и личное пространство. Сатору упирается своими нереальными жилистыми руками по обе стороны от головы Гето, полностью блокируя любые пути к отступлению. И дышать сразу становится нечем. — Что ты… — Гето не находит слов и сил, чтобы продолжить. В горле пересыхает, а на кончиках пальцев между собой играют электрические разряды. — Из нас двоих ты всё-таки больше придурок, Гето. Реально думал, что я буду терпеть твою занудную курящую задницу без хотя бы капли симпатии и вожделения к ней? — Что? — Ты иногда такой тупой! — Годжо склоняет голову ниже и невесомо касается пухлой верхней губы Сугуру своими. — Дошло? — Нет?.. — Может быть, Гето все ещё во сне? Такую вероятность же нельзя отметать сразу, верно? — Ты, типа, сейчас говоришь, что— — Да завались ты, я хочу поцеловать тебя нормально. — И, боже, он целует. Целует по-настоящему. У Сатору губы такие мягкие, такие нежные и двигаются так естественно правильно на его собственных, искусанных промозглым ветром и сомнениями. Поцелуй сладкий, но с лёгким металлическим привкусом, и Гето до головокружения хорошо. Сатору смелеет и сносит все барьеры — яростно и быстро, так, что даже моргнуть не успеваешь. Он наглеет, опускаясь на плотные мышцы чужих бедер, прижимаясь всем своим телом вплотную, играясь с шёлковыми волосами, что завязаны в слабый хвост. — Если до тебя не дошло и сейчас, то я придушу тебя. — Отстранившись, говорит Годжо, обнимая Гето ещё плотнее. — И не смей думать. Правда, не смей. — Не собирался, просто… Немного… Внезапно? — Сатору невыносимо заразительно смеется. — Внезапно? Я уже как пару месяцев отчаялся увидеть взаимность, но вот он ты — такой красивый и стонешь моё имя во сне. — Гето чувствует, как краснеет, и Годжо снова хохочет. — Ты очаровательно смущаешься. — Кровь из носа из-за переизбытка чувств? — Уткнув голову в изгиб его шеи, чтобы скрыть так и не сошедшую волну стеснения, спрашивает Сугуру. — Помнишь, рассказывал про свой жуткий перелом всего себя, когда навернулся со сноуборда? — Гето кивает и щекочет нежную кожу Сатору волосами. — С тех пор перегородка в носу немного смещена и сосуды в одной ноздре тоньше, поэтому иногда такое бывает. А ты так разбираешься в первой помощи из-за Сёко? Сугуру поднимает голову и долго всматривается в ясные глаза. Опускает взгляд на мягкие (и действительно сладкие) губы, на идеальный нос и острую линию подбородка — на всего невыносимо красивого Сатору, которого отчего-то хочется не выпускать из объятий ни на секунду. — Что? Надо было сказать, что из-за твоих стонов я кровью истёк? — Ухмыляется он, а Сугуру не находит ничего лучше, как сомкнуть свои руки в замок на спине Сатору. Смех, похожий на музыку ветра, пробирает до мурашек. Его тёплое дыхание деликатно греет кожу шеи, а сердце, такое неугомонное в эту минуту, бьётся будто бы в груди у самого Сугуру. Всё сложилось даже лучше, чем просто нормально.