Исключение

Жестоко пережитое время, Через многое пришлось им пройти, Чтобы сделать в своих сердцах исключения, Должны в себе силы найти. ОНА: -Что это было??? Меня разбудил звук хлопков, похожих на выстрелы. Они буквально раздирали спокойствие ночи. -Нужно проверить, что там происходит!... Дрожащими руками я быстро натянула на себя форму и выскочила из комнаты навстречу неизвестному... Внезапно хлопки стихли, не было ни единого звука. Но чувство тревоги стало нарастать всё сильнее. -Дети! Нужно проверить, всё ли с ними в порядке... Я осторожно вышла на улицу, с опаской озираясь по сторонам. Когда я пришла на место, чтобы проверить домики, то увидела кровавую полосу на земле, простирающуюся вдоль них. -Что за... Кровавый след вёл вдаль, к крайнему домику. Ужас будто удавка душил меня изнутри, не давая сдвинуться с места. -Иди... Ну же! Через несколько секунд, пересилив себя, я осторожно пошла к тому зловещему домику... Ещё через несколько секунд я уже стояла напротив подозрительно приоткрытой двери. -Будь что будет... Отчаянно подумала я, шагая в логово зловещей неизвестности... То, что я увидела потом, чуть не лишило меня рассудка. Повсюду валялись маленькие, окровавленные, бездыханные тела. -Девочки... Мальчики... Они все... Все-е... Я упала на колени, находясь в полной прострации от той чудовищной картины, что предстала перед моими остекленевшими глазами. Медленно я перевела взгляд на темный силуэт, что стоял в центре всего этого кровавого события и, дрожащим голосом, тихо спросила: -Ты... Ты это сделал, да? В ответ мне послышалось лишь скупое: -Да, и что? Я всё ещё находилась в состоянии глубокого шока, но безудержная ярость постепенно нарастала во мне, намереваясь захватить контроль. -Они же ещё дети... -ЗА ЧТО ТЫ ТАК С НИМИ!? Взревела я в порыве ярости и одновременно отчаяния, будто медведица потерявшее всё своё потомство. -От коммунистов нужно избавляться заранее, понимаешь? -Что-о... В эту секунду силуэт приобрел ясные очертания. Передо мной стоят Брандт. Тот самый Брандт, которого я знала. Весь в крови. С довольным лицом. А моё сознание, вместе с рассудком, стремительно начали покидать меня... *** Кровать. Спальня. Тело, что покрыто холодным потом... Лёгкий тремор правой руки, который бывал у меня, когда я очень сильно нервничала или переживала... Это сон... Всего лишь сон... Отвратительный сон... Однако может, так моё подсознание хотело мне сказать, что я обманываю саму себя? Ведь если посудить логически, он и правда как-то странно себя вёл... На произнесении клятвы притворялся... Да кого я обманываю? Он мне лично признался, что за нацистов! Однако всё равно, при каждой мысли о нём, в сердце моём возникала сильная тяжесть от чувств к нему. Наверняка есть другая причина такого поведения или я просто приукрашиваю... Или я, всё-таки, наивная дурочка, что обманывает саму себя и не хочет видеть истинной картины? Ладно... Спецслужбам виднее. Будь он и правда опасен, его бы давно арестовали и... А не в лагерь, где куча детей, отправили... А может, потому и отправили? Перевоспитать? Проверить? Вполне возможно... Я упала на подушку, совсем запутавшись в своих догадках. Так можно было выдумывать себе всё, что угодно, вплоть до абсолютного бреда, целые часы напролёт. Во мне тогда всё было разрушено... Вся моя душа представлялась мне сейчас как дымящиеся и пылающие руины, в которых уже не теплилось ничего. Открыв глаза, я сделала себе ещё хуже увидев, что на часах уже было пять утра. Ну вот... скоро подъём. Повалявшись ещё несколько минут в кровати я поняла, что уже не усну сегодня. А всё потому, что в мыслях постоянно крутилась одна и та же пластинка: Он – фашист. Он – убийца. Он такой же, как и все нацисты. Спецслужбы уже всё знают, ему точно конец. Эта заевшая и надоевшая до жути пластинка не отпускала меня. Даже если мне удавалось заткнуть её каким-то другим потоком мыслей, боль что она причиняла от этого ни капли не притуплялась. Все попытки уснуть оказались тщетными. Этот сон и все мысли насчёт него отказывались покидать мою голову, продолжая напоминать о себе, истощая меня. Моё отражение в зеркале было красноречиво и безо всяких слов, но лишь взглядом на него было понятно, что я не выспалась и была угрюмее некуда. На секунду представив себя в таком внутреннем состоянии перед детьми, меня пронзило отвращение. Именно внутреннее состояние было хуже всего. Внешность всегда можно было исправить, а то что бушует внутри никак не заморозишь и не укроешь за маской. Ранее утреннее солнце поприветствовало меня своими теплыми лучами, а свежий утренний ветер всколыхнул мои волосы. Однако во мне это почти не вызвало никакого отклика. Теперь, когда я стояла на улице, внутри развернулась настоящая борьба между моим сердцем и разумом. Стояла утренняя, довольно прохладная сырость. Я не знала, что мне делать и куда идти... Первая мысль была, как всегда, о своих пионерах. Но что я смогу им дать сегодня в таком состоянии, кроме плохого настроения? И ведь этот Брандт!... Не может быть, чтобы я полюбила человека, который верен подобному ужасу! Но ведь он такой только потому, что вырос при столь ужасном режиме, где от пропаганды не было ни выхода, ни спасения, а неповиновение означало самоубийство. На самом деле, он хороший человек... Нужно просто заставить его забыть о том, что осталось от того ужаса, в котором он вырос. -Проклятье... Я просто стояла в нерешимости у выхода, стиснув зубы и смотря в землю. Ещё чуть-чуть и... Нет, нельзя чтобы меня кто-нибудь такой увидел, тем более дети. Весь ураган и настоящая война в моём естестве должны закончиться без последствий для всех вокруг. Посему, мне нужно побыть одной. Мой взгляд, наконец, поднялся вперёд, поймав собой солнечный луч, на секунду ослепивший меня. Надо мной простиралось синее небо с белыми, величественными облаками. Почему я не могу просто улететь отсюда?... Маленькой птицей, навстречу лучшему будущему... Тяжело вздохнув, я опустила голову. Не хочу никого видеть... После этой мысли, мои ноги зашагали куда-то в направлении выхода из лагеря. Не знаю, куда меня приведёт дорога, однако мне уже всё равно... Хоть на край света... ОН: Мои барабанные перепонки, как и всё естество, содрогнулись. -Granatwerfer! Пригнитесь! Вокруг стоял невыносимый грохот. Комья грязи стремились вверх с каждым новым взрывом. На горизонте появились солдаты, судя по форме, точно советские. Пулемётчик и я – его помощник, уже были готовы отразить наступление неприятеля. Хорошо, хоть танков с собой в этот раз не притащили. Оно и понятно, атаковать танками здесь – затея не из лучших... -Russische Schweine! Вам всем здесь конец! Слышите?! -Feuer! Das Feuer! Прикончите их всех! Прокричал нам наш командир. -Ничего себе их... Лезут, как тараканы! Ну ничего, сейчас Meine Biene их отошьет... Пулемётчик начал производить огонь по периметру, кося советов налево и направо. Одна небольшая очередь – и враг уже залёг в панике на землю. Другая, и вот уже, как минимум, десяток счастливчиков замертво легли. Но вместе с этим, земля вокруг продолжала содрогаться от миномётного обстрела, заглушая выстрелы, а комья грязи сыпались прямо на нас. Хоть мы и были в окопах, вражеские миномёты делали своё дело, разрывая наших солдат в клочья одного за другим. Выстрелов с нашей стороны становилось всё меньше и меньше, в то время как подавляющее количество коммунистов росло и росло. Выглядывать из траншеи становилось всё труднее и труднее. Преодолевая страх, наш пулемётный расчёт продолжил вести огонь. -Чёртовы Komm-isten... Умирают, как и все люди. И плакать о вас никто не будет! Европа будет только благодарна нам за то, что мы сдерживали вас, красную чуму, до конца! Пулемётчик яростно сдерживал натиск советских войск, но этого было недостаточно, чтобы остановить продвижение коммунистов. Но вдруг стрекотание нашей Biene прекратилось. Пулемётчик упал замертво. Его каска была пробита насквозь. А пуля едва не задела меня. Что же делать!? Большинство наших уже мертвы, а я один остался... Взгляд на линию фронта – враг приближается. Плен, или... На секунду я вспомнил свою маму. Всю ту любовь, что она мне подарила... Нет... Я так просто не сдамся! Пулемёт продолжил работу по противнику. Всё больше тел падало замертво. Но в то же время и пуль вокруг свистело всё больше и больше. Стиснув зубы, я продолжал не давать врагу действовать уверенно. Меня уже не волновало даже то, что нас осталось, от силы, человек пять. Остальные были либо ранены, либо уже лежали замертво. Но моё внимание привлекла мимолётная вспышка вдалеке. Как мимолётное видение, которое на мгновение промелькнуло в пределах восприятия, заставляя снова вглядываться, чтобы увидеть её снова, хотя бы на секунду. Но здесь это было мимолётное видение смерти. Ведь блик был от снайперского прицела... После чего наш последний пулемёт замолчал. Я почувствовал боль сразу по всему телу. Всё тело дрожало, ибо его пронзала страшная боль. Я попытался встать, но понял, что могу двигать лишь левой рукой и ногами. Перед глазами всё плыло... Нас осталось только трое, не считая меня. Советы снова поднялись в атаку и на этот раз им повезло, что наш пулемёт затих. Я обернул голову направо и увидел моего сильно раненного товарища, он был ещё жив. На его лице был изображён животный ужас, когда он увидел этот штурм и понял, что остался почти что один. Когда советский солдат прыгнул в окоп, мой сослуживец в последнюю секунду бросил винтовку и хотел было поднять руки... Выстрел. Ещё одна оборванная жизнь... А на лице совета мелькнула безумная улыбка. Благо, меня никто не заметил и я начал отходить так далеко, как только мне позволяла ситуация и боль в правой части тела, хорошо ноги не были задеты. Я всё ещё слышал выстрелы, хоть и отполз из поля зрения. -Надеюсь, он не пойдёт дальше... Мой рассудок всё мутнел и мутнел, вокруг были только трупы моих товарищей, а грохот выстрелов откатывался дальше... *** Липкий и холодный пот покрывал всё тело. -Просто дерьмовый сон... Мне хотелось избежать всего этого в то время, чтобы ничего подобного я в жизни ни разу не пережил. Однако суровая реальность заключалась в том что это, к сожалению, произошло. Но я, всё же, теперь лежал в своей кровати, в моей голове были мысли, а тело функционировало нормально. Думал, что привык к этим кошмарам и походы к психотерапевту мне помогут... Как бы не так. В моменты сильного стресса эти воспоминания вновь начинали терзать мой разум. Мне тогда было всего десять... Очень тяжкое было время. Далеко не каждый в таком возрасте мог умудриться сохранить рассудок. Жаль, не взял с собой лекарств... Прошло около полтора часа, я уже успел подняться и закончил умываться. Ладно, не в первой мне привыкать к этим кошмарам... Переживём. Вдруг сзади послышались шаги, а затем и строгий девичий голос. -Тебя-то я, как раз, и ищу... Передо мной стояла Грета. Вид у неё был недоброжелательный. -Guten Morgen. Что-то нужно? Она всем своим видом показывала, что ответ был положительный. -Что ты сделал с Леной? Я внимательно посмотрел Грете в глаза, затем вспомнил, что произошло вчера вечером... Затем, неловко пробурчал: -Поругались мы немного... А что? Грета стояла неподвижно, и глазом не моргнув. У меня сложилось такое ощущение, будто она хотела меня убить. -Она пропала. Всё моё тело вдруг будто прошибло током. -Как... пропала... -Вот так. Никто её с утра найти не может. Зато вчера её видела я... всю в слезах. Мне ничего не оставалось, кроме как выслушивать её обвинения. В целом, это действительно была моя вина. -Я её сегодня заменю. Но если она не вернётся к отбою, у тебя первого возникнут проблемы. Ты понял? Сказала она это уже с холодным взглядом и не менее холодным тоном. Когда Грета ушла, у меня возникло насчёт неё дурное предчувствие... Будто бы она сама была тем самым офицером из Штази. А за Леной, честно говоря, идти не было никакого желания... Но и выкручиваться из этой ситуации мне было жизненно необходимо. Линейка прошла также, как обычно. За исключением новости о пропаже Лены. Когда девочки узнали о том, что Лена пропала, они сильно взволновались. Но Грета сумела их успокоить. Тем не менее, из-за этой новости вокруг будто повисла пелена напряжения. Даже после линейки, за завтраком, обстановка была какая-то слишком нервозная. Да и я сам, будучи поглощая свою пищу, с трудом мог её проглатывать. Почему-то совесть не давала мне ни капли успокоиться. Она буквально кричала мне в голову, что нужно срочно что-то делать. Вот ведь дура!... И ищи её теперь... ОНА: Солнце уже взошло в зенит, что повлекло за собой и повышение жары, что дополнительно давило на меня. Но моё движение по дороге это не прекращало. В какой-то момент мне надоело жариться в этом пекле и мой курс лёг куда-то в лес... Дальше, в столь желаемую мной тишину, вмешивались лишь немногочисленные звуки хруста веток под моими ногами, да периодический шелест листьев. Пройдя ещё какое-то расстояние, что-то мне подсказывало – достаточно. Я вышла на небольшую лесную опушку, которая со всех сторон была огорожена кустами, будто стенами, а сверху на неё даже пробивался лучик света – эдакий природный прожектор. Войдя почти в самый центр, силы оставили меня, от чего я упала на колени, прикрыв руками лицо. Воспоминания о прошедших днях, связанных с ним, вновь прояснились. И снова прокручивались в голове, будто заевший кадр в кино. И чем больше я их смотрела, тем глубже и глубже мне в сердце входил нож моих сомнений. Эти кадры в очередной раз показывал мой истерзанный рассудок, как бы повторяя свой тезис: Он – опасен! И ты не можешь просто взять и оставить это без внимания! Да он сам тебе всё, по сути, выдал! Не медли, это твой долг! Перед страной, перед твоими маленькими подчинёнными! И в этот раз я не выдержала. Представьте, что в каждом из нас есть эмоциональные тормоза, которые помогают нам сдерживаться от того, чтобы не выплеснуть наружу всё то, что бушует внутри, причиняя невыносимую душевную боль. Сейчас эти тормоза во мне просто рассыпались в прах. Я думала, что давно распрощалась с этими наивными чувствами, повзрослела... Однако они, не позабытые, стали выливаться из глаз горькими слезами. И слёзы лились, лились... иссушая меня до последней капли, словно кто-то выжимал мою душу, словно тюбик зубной пасты. Наконец все эмоции, что мучили меня, ушли вместе с этими слезами. Выдохнув весь воздух в лёгких, я задержала дыхание, пытаясь успокоить бьющееся в груди сердце. А когда биение стало понемногу выравниваться я, посмотрев на небо, уставшая от собственных мыслей, подвела итог всему: -Я люблю его. И этого не отнимешь... Почему?... Романтические книжки, которых я так много перечитала, дали мне ответ: Любви не нужен повод. И я не сдам его. Ни в коем случае. Я верю ему и надеюсь, что он пересмотрит свои убеждения. Да и внутри он, на самом деле, другой. Я уверена, что всё будет в порядке... Во что бы то ни стало. И я поспособствую этому... обязательно. *** Вечерние лучи солнца начали ласкать небосвод, а вечерний ветерок играл с моими хвостиками. Да уж... надолго я пропала... Знать бы, куда я вообще зашла... Надеюсь, не слишком далеко от лагеря... Все наверняка беспокоятся обо мне... Надо побыстрее возвращаться. -Кто здесь??? ОН: К счастью для меня, сегодня никаких активных игр по плану предусмотрено не было. Вместо этого в библиотеке партработники читали детям лекции. Они рассказывали о партии, о пользе здорового образа жизни и прочем. Однако у меня, сидящего среди такой литературы, пробудились совсем иные воспоминания. Хорошо, что лекции читали в основном детям, а не нам, вожатым. Да уж... Советская пропаганда, да и только. А ведь я прекрасно помню, что делал у себя, как минимум несколько раз, в родном городе... Тогда мы, гордость нашей нации, проходили маршем по улицам, люди стояли вдоль них, приветствуя нас. Не раз и не два, я в те моменты забывал обо всех беспокойствах и тревогах, ибо что-то расцветало в груди, когда люди на улицах принимались хлопать нам. Некоторые дети махали своим старшим братьям. Когда марш закончился, всем отрядам Гитлерюгенда позволили разойтись. Иначе было почти невозможно сдержать детей в строю когда костер, возбуждая своим величием, разгорится у них на глазах. Сообща все прокричали единогласный Heil Hitler! и получили свободу бродить по окрестностям. Дети окликали друг друга со всех сторон. К половине пятого воздух заметно остыл. Люди шутили, что неплохо бы погреться. -Всё равно этот хлам ни на что больше не сгодится. Этот хлам свозили в кучу на тачках. Затем сваливали в середине городской площади и поливали чем-то сладким. Выбрасывали всё – книги, бумагу, плакаты и прочие вещи. Это всё соскальзывало или обваливалось с кучи, но их тут же закидывали обратно. С расстояния куча походила на что-то вулканическое или причудливое и нездешнее, непостижимым образом приземлившееся на середине площади – такое, что нужно было прихлопнуть, да поскорее. Запах жидкости, вылитой на кучу, подступал к толпе, которую держали на порядочном расстоянии. Там было количества за тысячу душ – на мостовой, на ступенях ратуши, на крышах домов окружающих площадь. Величественные национал-социалистические флаги и форменные рубашки возносились по всему горизонту и кромсали обзор всякий раз, когда кто-нибудь пробовал заглянуть через голову кого-нибудь пониже. Всё было тщетно. Толпа, как она есть. Ее было не раскачать, сквозь неё не протиснуться, её не убедить. Каждый в толпе ждал костра. Того самого костра... С помоста какой-то человек потребовал тишины. На нём была коричневая форма с иголочки. От неё, можно было сказать, ещё не отняли утюг. Наступила тишина. -Heil Hitler! Его первые слова и первое действие – салют Фюреру. -Heil Hitler! -Сегодня – прекрасный день! Это не только день рождения нашего великого Вождя, но и мы снова дали отпор нашим врагам! Мы не дали им проникнуть в наши умы! Мы положили конец заразе, которая распространялась по Германии двадцать последних лет, если не дольше! Теперь он исполнял то, что называлось Schreierei – виртуозную демонстрацию страстных выкриков, призывая слушателей быть бдительными, быть зоркими, замечать и пресекать злодейские козни, цель которых – подло заразить прекрасную Родину. -Безнравственные! Komm-isten! Schweine! Голос его был звонок и могуч. -Die Juden! Der -termensch! Несовершенные уроды! Мы, ждавшие своей команды, могли бы уже сдаться на середине речи, если бы не слово Komm-isten, каждый раз цеплявшее нас. Всякий раз, когда оратор его произносил в своём водопаде из слов, оно вызывало в наших сердцах лишь самую настоящую ненависть. И чем чаще, выразительнее и яростнее звучало слово Komm-isten, тем сильнее мы были в ярости. Большую ненависть могло вызвать лишь одно слово – Juden. Ведь те были главными преступниками в смысле разрушения Германского идеала. -И теперь мы говорим Прощай! всему этому мусору, всей этой отраве. Heil Hitler! -Heil Hitler! Наш час настал. Мы двинулись от помоста и окружили кучу, поджигая её к всеобщему горячему одобрению. Голоса карабкались по плечам и запах чистейшего немецкого пота, что поначалу сдерживался, теперь струился вовсю. Он обтекал угол за углом – и вот, уже все плавали в нём... Слова, пот... и улыбки. Не стоит забывать про улыбки, ведь огонь будто приветствовал толпу, как будто они герои. Посыпались шутливые замечания, прошла новая волна приветствий Фюрера. Что интересно, со всем этим обрядом кто-нибудь мог лишиться глаза, повредить себе палец или руку... Всего-то и надо было в неудачный момент обернуться лицом не в ту сторону или стоять чуть ближе к огню, чем нужно. Наверное, кого-то тогда и ранило так... От себя могу сказать, что никто от этого не погиб. По крайней мере, физически. Рыжее пламя приветливо махало толпе, а в нём растворялись бумага, буквы и горящие слова, выдранные из предложений. По другую сторону, сквозь текучий жар, можно было разглядеть коричневые рубашки и свастики – они взялись за руки. Людей видно не было. Только форму и знаки. Над головами чертили круги птицы. Они кружили, зачем-то слетаясь на зарево. Однако, пожалуй, именно тогда я впервые усомнился во всём этом. Горело ведь то, что подарило мне, наверное, сотню счастливых часов в жизни, мечты, эмоции... И мне крайне тяжело было, на тот момент, представить себе труд тех людей, и сколько они вложили сил и времени в написание этих книг. А если книга действительно была хорошая и автор вложил туда частичку своей души? А я тогда, в тот момент, собственноручно сжигал все эти труды и старания сотни людей... Впрочем, никто об этом никогда не узнает. Лекции прошли весь день, с перерывом на обед. Ныне был уже вечер и детей распустили по своим домикам, сославшись на меры предосторожности, которые были приняты в связи с пропажей Лены. А я всё сидел и размышлял, что мне делать дальше. Лена... Где же ты сейчас... День пролетел довольно быстро. Он мог бы сделать это ещё быстрее, если бы я не ловил на себе пристальные взгляды Греты. Особенно тогда, в библиотеке. Впервые я видел её столь взволнованной. По правде говоря, беспокойство меня тоже, ни на секунду, не покидало. Даже во время занятий со своими пионерами, когда это хоть как-то отвлекало меня, всё равно было недостаточно, чтобы успокоить мои нервы. Уже скоро стемнеет, а Лены всё нет... Scheisse, неужели мне придётся идти тебя искать? Поисковую группу сегодня точно не пошлют... Эх... Придётся идти искать, что делать! Иначе мне точно конец... Придёт этот офицер и лично сожрёт меня с потрохами... Вместе с Гретой. ... Так, ладно, не будем терять времени! Сперва захвачу с собой кое-что... Предстояло идти искать её в лесу и мне пришла в голову одна идея. Я не считал её особо удачной, но я должен был взять его с собой... -Брандт, ты уже мальчик ответственный... Возьми его. -Зачем мне ЭТО в лагере?... -Всякое может случиться, Брандт... Особенно сейчас, в наше неспокойное время. Но сынок, используй его только в случае КРАЙНЕЙ необходимости. И никому, естественно, не свети. -Хорошо, отец. Прийдя в свою комнату, я достал чемодан с вещами. Вытащив из него всё, я увидел то, что лежало на самом-самом его дне и хорошо пряталось за одеждой – пистолет Вальтер. Сейчас та самая крайняя необходимость, отец. Лена пропала. И если с ней что-то случилось... Даже не хочу об этом думать. Я, зарядив пистолет, спрятал его в карман и, взяв фонарик, направился в сторону леса. ОНА: Я бежала вдоль каких-то зарослей и, напрягая зрение, старалась разглядеть сквозь листья очертания лагеря, всё ещё сокрытого в мнимой пустоте сумерков. Стемнело довольно быстро. Со временем я выбежала к лесу, которым был окружён наш лагерь. Это значило, что я была уже не так далеко... Я бежала истощённой, голодной, но зато окончательно нашедшей себя в мыслях и чувствах. Убежала из лагеря и целый день, даже не поевши, ходила-бродила непонятно где, да ещё и далеко за его пределами... Ох и влетит мне за это, точно... -Стой, Schweine! Только хуже будет! Если, конечно, сейчас не убегу от этого ублюдка... -Всё равно ты сдохнешь, Schweine! Как же мне быть? Надеюсь, я смогу добежать... Взгляд на собственную руку с тыльной стороны. Глубокая открытая резаная рана. Без остановки текущаяся кровь. Хорошо, что я среагировала в последний момент... Иначе всё было бы куда печальнее... Сейчас мне ничего не оставалось, кроме как закричать и бежать прочь в надежде, что хоть кто-то услышит. Ноги из последних сил несли меня в направлении лагеря. В глазах уже начинало темнеть... -Сви-инка, сто-ой! Бежать осталось не так долго... Вот, я уже вижу огни от домиков!... Под моей ногой предательски оказался камень. Его хватило, чтобы я упала лицом о землю и подвернула себе ногу. А мой преследователь подошёл быстрым шагом, смотря на меня своими бешенными глазами. -Ха-ха-а! Ну что, свинка, вот мы и порезвимся сейчас с тобой... В ужасе от неизбежного я, всхлипывая, изобразила жалкую попытку защитить себя руками, одна из которых и так уже приняла на себя удар. -О-о, да-а... -Ещё бы чуть-чуть и... Прозвучал выстрел. Мой преследователь был ранен и убежал прочь в лес. -П-привет... Брандт... -Лена! Мои глаза закрылись сами собой и больше я ничего не слышала. Крови я потеряла много, чего нельзя было сказать о количестве содержимого моего желудка. ОН: -Я не дам тебе здесь помереть... Раз, раз, раз-два-три-и! Я бежал сквозь ночь, пробиваясь через расстояние, которое нужно было преодолеть как можно скорее. Времени было совсем немного и я бежал со всех ног, неся на спине дорогой для меня груз. На левой руке Лены виднелся серьёзный порез. Вена была сильно повреждена, отчего она постепенно истекала кровью. Судя по большому пятну на её форме, что я увидел, потеряла она немало. Даже перевязка подручными средствами едва справлялась. До лагеря уже рукой подать... Нельзя терять времени! -Раз-два, раз-два...