Темное пламя. Прошлое

      Лест, 14 лет (2001 год, весна)       Почти через полтора часа Лест вышел из салона с сияющей улыбкой на губах. Порывом ветра в лицо бросило прядь волос — она была непривычно светлой.       Когда парикмахер повернул кресло к зеркалу, Лест себя просто не узнал: на него смотрел бледный блондин с очень яркими, выразительными глазами. Ведь обычно у блондинов лица блеклые из-за светлых бровей и ресниц, которых почти не видно. У Леста же такой проблемы не было. Наоборот, из-за осветленных волос его темные глаза и черные ресницы стали еще более явно контрастировать с почти белой кожей.       Лесту очень понравился новый образ. И «девчонкам» тоже должен понравиться — теперь он еще больше похож на ангелочка.       На самом деле Лест хотел подкосить под одного конкретного вампира, но эти мысли решил пока оставить при себе. Девчонкам нравится ангелочек — значит, путь будет ангелочек. До Лестата все равно не дорос еще.       Все еще счастливый, Лест дошел до дома, а вот в подъезде стало не по себе. Сегодня отца дома нет, но что завтра будет… Мама-то ругаться, наверное, не станет и примет любые изменения во внешности. Но он же не предупредил, не посоветовался... Не напугать бы ее теперь.       И точно — мама даже отшатнулась, едва открыв дверь. А потом рассмеялась — даже как-то весело, почти как в детстве. Лест выдохнул с облегчением и вошел в квартиру.       — Саш, ты б хоть предупредил! — все посмеивалась она, пока Лест снимал куртку и разувался, — А то я уж хотела дверь захлопнуть и не пускать тебя домой — не признала!       Сняв ботинки, Лест выпрямился и заулыбался, глядя на маму. Та с легкой улыбкой подступила ближе, протянула руку и провела по его волосам. Потом даже обошла вокруг, перебирая и рассматривая почти белые пряди. И вдруг погрустнела:       — Ох папа ругаться будет…       Лест, обрадованный реакцией матери, об отце и думать забыл. И не хотел вспоминать до завтра.       — Он всегда ругается, — недовольно буркнул Лест и направился к себе в комнату.       Мама направилась за ним, остановилась на пороге и прислонилась к косяку двери, тихо вздохнула:       — Сильно будет ругаться.       «Пошел он нахуй», — так и хотелось сказать Лесту, но при маме нельзя было ругаться матом. Тем более на отца.       — Давай не будем об этом, — поморщился Лест, присаживаясь на кровать.       — А деньги ты откуда взял? — вдруг нахмурилась мама.       — Да это недорого, — небрежно махнул рукой парень, — Ты сегодня утром немного дала в честь дня рождения и еще часть я смог скопить — этого хватило, — соврал Лест, не моргнув и глазом.       Но мама все не уходила и продолжала задумчиво его рассматривать.       — Ну тебе-то хоть нравится? — с некоторым волнением поинтересовался Лест.       — Даже не знаю, Саш. У тебя ведь свой цвет такой красивый, — неопределенно повела она плечами, но потом улыбнулась, — Но главное, чтобы тебе нравилось, мальчик мой.       Лест радостно улыбнулся в ответ:       — Ну, свой-то цвет я всегда могу вернуть — волосы просто отрастут, и все.       Мама кивнула, соглашаясь, и предложила:       — Кушать хочешь, Сашенька? Я и тортик купила, — продолжала она ласково улыбаться, — Поужинаем?       — Конечно, мам, — Лест снова встал, чтобы помочь накрыть на стол.       Всего лишь на двоих. И это было немного скучно — он теперь не знал, о чем говорить с мамой, кроме религии и проблем с отцом. Но все равно Лест ни за что бы не отказался тихо и спокойно посидеть с мамой в свой день рождения. Ведь когда они были только вдвоем, мама всегда окутывала заботой и теплом. А в квартире, наконец, становилось спокойно и уютно.                     — На следующий день после школы я пошел к маме на работу, чтобы не столкнуться с отцом без нее, — продолжал свой рассказ Лест, — Но когда мы вернулись домой, отец, естественно, орать начал прямо с порога, едва меня увидел. Мама, как всегда, пыталась его успокоить, но, как и всегда, ничего не получилось. В общем, в ту ночь досталось нам обоим. Мне было очень совестно, потому что мама ведь из-за меня пострадала… Но это и так время от времени происходило, так что произошло бы снова в любом случае, — пожал плечами Лест, потом закатил глаза, — Такие бои были за волосы! Каждый день с вечера до утра. Опять же, скандалы по ночам и до того были постоянно, но теперь ярости у отца прибавилось. Если до этого он словесными доебками выносил мозг всю ночь напролет обычно без физического воздействия, то теперь без легких побоев почти никогда не обходилось. И ладно я — это же мои волосы были камнем преткновения, но мама… На нее он с новой силой напустился по поводу того, что она меня неправильно воспитала. А когда он начинал бить меня или драть мне волосы, то она пыталась его остановить — и тогда он мог и ее ударить.       Феалин и Райан сидели молча, уже никак не комментируя, только печально покачивали головами — ничего нового сказать не могли, разве что в очередной раз повторить, что не нужно было это терпеть.       — Прошло меньше недели, а я уже готов был уступить, — продолжил Лест, — В первую очередь из-за мамы. Но один момент подстегнул мое упрямство. В очередную ночь отец опять стал таскать меня за волосы, да так сильно, что я думал, он с меня скальп снимет. Я упал, и он просто по полу начал меня возить, — Лест сделал несколько широких взмахов рукой, — туда-сюда, туда-сюда. И как сейчас помню: мама стоит на пороге комнаты, смотрит на меня со слезами на глазах… Но уже не защищает. Только когда он пнул меня ногой, она все-таки бросилась его оттаскивать. И он ей по лицу опять заехал… Зато перебесился и вскоре успокоился. В общем, прошло где-то полчаса: мама в крови, я в синяках, а отец уже спит. Да так сладко, что храп на всю квартиру, — усмехнулся Лест, а со стороны Райана послышалось какое-то злое шипение, но перебивать он не стал, — И ладно еще, что мама теперь защищала меня только в крайнем случае, а не сразу, как отец начинал скандалить. Это я как раз понимаю: ей ведь тоже прилетало, так что, конечно, волей-неволей начинаешь вести себя осторожнее и лишний раз не суешься под руку. Но после того, как она немного привела себя в порядок, она зашла ко мне, и я думал, что мы сейчас поговорим, поддержим друг друга, и нам обоим легче станет, как это обычно бывало. Но, — Лест криво улыбнулся, — вместо этого она заявила мне, что я его провоцирую.       — Да блядь! — не выдержал Райан.       — Я тоже был возмущен, — со смешком кивнул Лест, — Да, логика понятна: если бы я вернул естественный цвет волос, то градус скандалов снизился бы. Но все равно — тогда она впервые встала на сторону отца. Для меня это было, можно сказать, предательством, — Лест запнулся и смахнул слезы, — Вот настолько до сих пор обидно. Хотя в тот момент я почувствовал только злость, но спорить с мамой не стал — нам вставать надо было уже часа через два или три. Так вот, это ее заявление сделало меня только упрямее. Мои мысли, что надо все вернуть, как было, ради мамы, испарились. И хотя я не знал, сколько еще выдержу, но вариант уступить я пока перестал рассматривать.       — А ты, оказывается, можешь быть упрямым, — улыбнулся Райан с одобрением.       — В каких-то редких случаях, — со вздохом пожал плечами Лест, — Да и подростковый возраст, видимо, сказывался. К тому же, я тогда думал, что раз у меня получилось один раз, то получится и второй: смирился же отец с моими длинными волосами — смирится и со светлыми. В надежде на это я и решился перекрасить. Но мне кажется, отец тоже об этом думал: что один раз он уступил — так я наглеть начал. И скорее всего, он решил пойти на принцип, потому что буквально на второй день к требованию вернуть нормальный цвет добавилось еще требование постричься. Так что, наверное, упрямиться было бесполезно. Но я все равно не собирался сдаваться так сразу.       — И они оба на тебя насели? — негромко предположила Феалин.       — Там по-другому вышло, — улыбнулся Лест даже как-то весело, — Всю ту неделю я старался не появляться дома без мамы и после школы ходил к ней на работу. Но в один день мне зачем-то понадобилось зайти домой. Уже не помню точно, но, наверное, мне нужен был какой-нибудь учебник, чтобы что-то выучить и исправить оценки — с гуманитарными предметами я ведь и без посторонней помощи мог справиться, просто мне часто ставили двойки за прогулы. Я надеялся, что отец спит — а это часто бывало среди дня…       — Наверное, силы на ночные скандалы копил, — мрачно вставил Райан.       — Наверное, — со смешком кивнул Лест, — Так вот, только я вошел, даже рюкзак снять не успел, как появился отец и практически зажал меня в прихожей. Вот ни туда и ни сюда: и дальше в квартиру не впускает, и из нее не выпускает — если я начинаю открывать дверь, он меня от нее оттаскивает. И так стояли мы, наверное, часа два. В основном, он со мной вел устную «воспитательную» беседу. Но проблема в том, что он умел так говорить и такие вопросы задавать, что тебя просто трясти начинало — сначала от возмущения, потом от страха, потом от собственной ничтожности. Игнорировать это было невозможно: обычно он вел некий диалог сверху вниз. И всегда добивался ответа. А раз тебе надо отвечать, то ты не можешь игнорировать, — объяснял Лест, — И вот я ему что-то там мямлю, а он орет и орет, и то толкнет меня, то подзатыльник отвесит. А я стою и даже рюкзак снять боюсь, не говоря уж о верхней одежде: лишнее движение страшно сделать. У меня уже плечи ломит от этого рюкзака тяжеленного, я уже весь мокрый под курткой и чувствую, как капли пота по спине и по груди текут. И я знаю, что нихрена он не успокоится в ближайшее время. Если только глотнуть отойдет, я тогда хоть выскочить из квартиры смогу. Но в какой-то момент он вдруг выдал что-то типа «Ты сейчас у меня отсюда вылетишь, и не смей возвращаться с этими пидорскими лохмами. Я тебя впущу только с короткими и нормального цвета волосами». И реально схватил меня за шиворот, открыл дверь, вытащил на площадку и запустил с лестницы.       Феалин и Райан негромко и слегка испуганно ругнулись.       — Да я удачно упал, — успокоил Лест, пожимая плечами, — Один пролет скатился и уперся рюкзаком в батарею под окном. Отец с верхних ступенек еще раз мне свои условия проорал и ушел в квартиру. Потом я обнаружил новые синяки на теле, но в тот момент мне вообще не больно было. Может быть, из-за того, что я настолько разозлился, что не очень сильную боль просто не способен был почувствовать. Потому что — ну какого хрена? Это же мои волосы. И он всего лишь из-за волос выгнал собственного сына из дома! — возмутился Лест, чуть повысив голос, — На полном серьезе! Так что я решил, что в ту ночь действительно не вернусь. Да, я часто пропадал на улице днями напролет, но ночевал я всегда дома. К сожалению… — фыркнул Лест, — На более длительное время уйти я не мог — и некуда, и не мог с мамой так обойтись. Она ведь изведется вся, если я на несколько дней исчезну. Она и за одну ночь изведется. Поэтому я оставил записку. Так и написал, что отец меня выгнал и сказал не возвращаться, пока я не сделаю такую прическу, которая его устроит. Но еще я добавил, что волноваться не надо — утром я все равно приду. Эту записку я вставил в дверь — мама по-любому должна была на нее наткнуться. Если, конечно, отец не вышел бы в магазин до ее прихода. Я готов был ночевать хоть на чердаке, хоть в подвале каком-нибудь. Лишь бы не дома. Но перед тем, как искать открытые лазейки на крыши, я решил попробовать другой вариант. Были же у меня те, кто, возможно, согласился бы приютить меня на ночь.       — «Девчонки», — вздохнула Феалин.       — Да, — кивнул Лест, — Правда, я не был уверен, что они меня впустят, но попробовать стоило. Я не стал предупреждать, что приеду. Подумал, что если я прямо перед дверью появлюсь, то больше вероятности, что они сжалятся, чем если я СМСки слать буду. Причем, мы уже договорились на другой день, и я ожидал, что мои волосы станут для них приятным сюрпризом, я хотел их порадовать, — едва заметно улыбнулся Лест, — И вот вышел я на улицу — и меня сразу как обдало холодным ветром с головы до ног. Еще и под куртку задувает, а я же мокрый весь, у меня даже волосы на лбу и на затылке мокрые были. Пока я ждал автобус, я до костей промерз. Пока ехал до метро в этом автобусе, лучше не стало. В метро тоже не согреешься за две станции на наземной ветке. В общем, пришел я, весь продрогший, звоню в дверь… и тишина. Никого нет дома, — с невеселым смешком закончил Лест.       — Да блин, — с сочувствием вставил Райан.       — Ну, это был рабочий день, часа четыре вечера. Я рассудил, что, должно быть, они еще на работе. Они вместе работали, но не помню, кем — в том возрасте я не забивал себе голову такими вещами. Так что я решил подождать и сел там на ступеньках. Я пытался делать уроки, пытался читать книгу — что угодно, лишь бы отвлечься и не думать об отце. Иначе разревусь. Я не считал «девчонок» клиентками — я тогда не мыслил такими категориями. Но я понимал, что на встречи с ними должен приходить красивым, а опухшая от слез физиономия — это явно не то, что они хотели бы увидеть, — вздохнул Лест, — Я так и не мог согреться, да еще спал всего час или два. Так что книгу я читать не смог, уроки делать тем более — никак не мог сосредоточиться. И от этого становилось все обиднее и обиднее. Потому что я вынужден был сидеть в каком-то подъезде, ждать каких-то чужих женщин, и если они меня впустят, то должен буду с ними трахаться, хотя у меня нет ни сил, ни желания. И это вместо того, чтобы дома спокойно делать уроки, как мне положено в мои четырнадцать лет. И все из-за этого мудака! — голос опять дрогнул от подступающих слез, Лест вздохнул поглубже, помолчал несколько секунд и продолжил более спокойно, — Я давно уже не хотел изменить отношение отца ко мне и что-то ему доказать…       — Так это бесполезно все равно, — покачала головой Феалин, — Это просто такой человек — ему никогда не угодишь.       — Именно. Я давным-давно это понял и не собирался делать ничего, чтобы больше соответствовать его пониманию «нормального» сына… Я давно уже не хотел от него ни любви, ни принятия. Ни даже уважения. Я просто хотел быть подальше от этого человека и никак с ним не пересекаться. Я хотел просто не знать его. Забыть, как кошмарный сон. Но мама все еще надеялась что-то исправить… А я не понимал, почему я должен это все терпеть. Но надо сказать, что с ней отец хоть немного считался, — вздохнул Лест, — А я, по-моему, со временем стал для него просто мальчиком для битья… точнее, по большей части для таскания за волосы, — со смешком поправился он, — Я уже говорил, что перед мамой отец часто извинялся после ссор, передо мной же — никогда. Думаю, что сначала так было из-за того, что он не мог показать ребенку, что был не прав — для него это то же самое, что показать слабость. И тогда он в моих глазах не будет соответствовать понятию «мужика» — а как же тогда он будет от меня этого требовать? А во время моего подросткового возраста он, как мне кажется, уже даже не особо-то воспринимал меня как сына. Скорее просто как... какую-то ходячую ошибку, бракованное существо, у которого почему-то в свидетельстве о рождении он записан как отец. Хотя, думаю, что в каком-то смысле я был ему нужен — для того, чтобы на мне злость срывать, естественно, и возвышаться за мой счет. Но мне на его отношение к тому времени было уже похуй, — пожал плечами Лест, — Нет, я понимаю, что он очень многое вложил мне в голову в плане восприятия себя…       — Да, я как раз хотела сказать, что его высказывания до сих пор очень сильно на тебя влияют, — кивнула Феалин.       — Я не отрицаю это, — согласился Лест, — Я имею в виду, что к тому времени мне было уже все равно, что он обо мне думает. Но к сожалению, — продолжил Лест дрожащим от слез голосом, — я мог сколько угодно не соглашаться с отцом в более взрослом возрасте, но все, что он в детстве мне впаривал, уже стало частью меня. И есть до сих пор. И своим занятием я это еще усугублял. Так что с возрастом лучше мне не становилось. Наоборот, только хуже. С каждым годом я ощущал себя все более ущербным, все более недостойным нормальной жизни. И все более грязным… Забегаю вперед, — спохватился Лест и в очередной раз сглотнул комок в горле, — В тринадцать лет я хотя бы грязным себя еще не чувствовал, хотя уже начал трахаться за деньги. Кстати, при знакомстве Райан спрашивал меня про «стаж», — криво улыбнулся Лест, — Не помню, что я тогда сказал. Но теперь вы знаете, что я уже очень потасканный. Хотя видно этого по мне вроде бы еще не было.       — Так, Лест, — Феалин со вздохом подалась вперед и крепко обняла его, — Отучайся так о себе говорить. Не надо, пожалуйста.       — Я сейчас расплачусь опять… — всхлипнул Лест ей в шею.       — Ну и плачь, — Феалин погладила его по голове.       Но Лест почти сразу отстранился и вытер слезы:       — Мы сидим здесь целый день, а я еще даже до главного не дошел. Если я истерики устраивать буду, то мы никогда не закончим.       — Я напомню, что мы никуда не спешим, — заметила Феалин.       — И слушать тебя, кстати, интересно, — негромко добавил Райан, — Но больно.       — Больно? — переспросил Лест, не ожидая услышать что-то подобное.       — Конечно, больно, — подтвердила Феалин, — Когда отец ни во что не ставит, унижает и бьет, а мать не может защитить — это больно. Когда ребенку лучше слоняться по улице, чем быть рядом с родителями — это больно. Когда, едва став чуть старше, этот ребенок вынужден искать убежище у посторонних взрослых женщин и платить за это своим телом — это очень больно.       — Все, прекратите, — попросил Лест срывающимся голосом и почувствовал, что слезы снова потекли из глаз, — Я очень благодарен вам за сочувствие, но я не хочу сейчас терять на это время.       — Я не понимаю, куда ты спешишь, — покачал головой Райан.       — Да я просто хочу все рассказать и покончить с неопределенностью, — выдохнул Лест, снова вытирая слезы.       — Какой неопределенностью? — не поняла теперь Феалин.       — Ну… я помню, что ты, сказала, что не изменишь своего мнения обо мне, — пояснил Лест, — Но я не смогу успокоиться, пока ты это не скажешь мне уже после того, как я все расскажу.       — Хорошо, — вздохнула Феалин, — Тогда продолжай. И — повторюсь — рассказывай так, как тебе хочется, даже если это будет длинно.       Был уже поздний вечер, и за все это время они сделали только пару перерывов, чтобы поесть, а Лест все продолжал тихо рассказывать:       — Пока я сидел в этом подъезде, меня такая обида охватила. Даже не на отца, а… не знаю… на всё — на жизнь, на бога. Мама всегда говорила, что надо нести свой крест. А я не понимал, откуда этот крест у меня взялся. Ведь это началось, еще когда я был маленьким ребенком. Понятия кармы в христианстве не существует, значит, мне так достается не за какую-то прошлую жизнь. Но что настолько ужасного я мог натворить за свои первые пять лет этой жизни, я просто не мог себе представить. Ну, существует еще первородный грех. Но он вроде как есть у всех по умолчанию, но многим другим с ним нормально живется всю жизнь. А у меня перманентный пиздец с пяти лет. Что я мог в таком возрасте сделать, что меня так сильно наказывают? — Лест с горечью повторял вопросы, которые когда-то задавал богу, — В общем, в те годы я начал задумываться о вере, и началось это с подозрения, что бог ни хрена не справедлив. И не милостив. И в церкви мне пиздят.       — Подожди, — перебил с едва заметной улыбкой Райан, — Насколько я знаю, в этой жизни и положено страдать, чтобы воздалось после смерти.       — Но почему я должен страдать больше других? — даже засмеялся Лест, услышав иронию, вложенную в вопрос, — Если бы отец по какой-то причине перестал пить, то я бы наверняка перестал сомневаться. Подумал бы, что это наши с мамой молитвы помогли. Мы же не просили многого. Мы просили только об этом. И уже стало бы гораздо легче. Но ничего не менялось. И знаете, стоит только один раз задуматься обо всем — и о том, что написано в этих книжках, и о том, как это интерпретируется, — и ты уже не можешь остановиться. Ты все продолжаешь думать, и у тебя возникает все больше и больше вопросов и сомнений. И в какой-то момент ты чувствуешь, что вся эта конструкция вот-вот рухнет, как карточный домик — потому что в ней нет никакой логики. И тогда тебе становится страшно. И ты пытаешься срочно выключить голову и больше никогда ее не включать. Только вот развидеть уже невозможно. По крайней мере, у меня не получилось. А я пытался — и не раз.       — Зачем пытался? — удивился Райан.       — Потому что страшно, — повторил Лест с улыбкой.       — А что страшно? — Райан очевидно совсем перестал понимать.       Лест оглядел своих собеседников повеселевшим взглядом:       — А вы, наверное, даже не знаете это ощущение тревожности, какого-то иррационального страха, когда возникают сомнения в боге?       И Феалин, и Райан задумчиво покачали головами.       — Как бы вам объяснить-то… — усмехнулся Лест, — Начинает казаться, что за сомнения тебе прилетит, но ты не понимаешь, где, когда и как. Ну, вряд ли тебя сразу ебанет молнией с небес. Но, может, завтра тебя собьет машина. А может, лет через тридцать у тебя обнаружат рак. И то, и то может быть наказанием за неверие. А может — за что-то другое. А может быть, бога и в самом деле нет, и это все — просто случайность. Потому что такова жизнь — если принять за истину то, что никакой божественной сущности нет. Но что, если эта сущность все-таки есть? Ты ведь никак не поймешь, не различишь, случайность это или бог наказал. Поэтому на всякий случай ты решаешь просто не думать и просто верить. Это не дает никаких гарантий, конечно, зато тебе становится спокойней. Но через некоторое время это все опять начинается по кругу — опять сомнения, следом за ними тревожность и страх, а затем очередное обещание небу больше не думать.       — Жесть, — затряс головой Райан.       — Я не скажу, что у меня этот страх был очень сильный, но все же он был, — добавил Лест, — Но как только я начинал каяться и молиться, то сразу становилось легче и спокойней.       — Так и до ОКР недалеко, — хмыкнула Феалин.       — Наверно, но у меня не дошло до такого, — улыбнулся Лест, — Так вот, пока я сидел у «девчонок» в подъезде, меня накрыло: я обиделся на самого бога, испугался, покаялся, тут же засомневался в его существовании, снова испугался, снова покаялся. Вам смешно, — Лест и сам рассмеялся, глядя на реакцию Феалин и Райана, — мне теперь тоже. Но тогда было реально не по себе. А если еще учесть, кого я ждал… — Лест понизил голос, будто сообщая какую-то тайну, — женщин, с которыми я занимаюсь… развратом! И в этот же самый момент сижу и пытаюсь искренне уверовать. Кстати, знаете поговорку «либо крестик сними, либо трусы надень»? Вот ко мне ее можно отнести в самом прямом смысле. А крестик, кстати, я тогда действительно носил.       Феалин и Райан не выдержали и расхохотались в голос. Лест и сам не заметил, в какой момент слезы окончательно отступили, и ему тоже стало весело.       — Как вы понимаете, крестик я все-таки снял, — Лест перестал смеяться и тяжело вздохнул, — А вот трусы так и не надел. Последним не горжусь, конечно, но так уж получилось… Так вот, в этом подъезде я просидел часа три или четыре. Сначала мне удавалось сдерживать слезы, но в конце концов прорвало. И я очень долго не мог остановиться, все рыдал и рыдал. И вот как только я начал, наконец, успокаиваться, вот тогда-то «девчонки» и появились. А я стою у них на лестнице и трясусь от холода, весь в слезах, в соплях, с красными глазами и опухшей физиономией. Ну просто красавчик. «Девчонки» сначала меня даже не узнали — я же не говорил им, что стал блондином, — снова засмеялся Лест, — В общем, сюрприз удался на славу!