Темное пламя. Прошлое

      Лест, 14 лет (2001 год, весна)       Лест стоял перед дверью и никак не мог решиться нажать на кнопку звонка. Мама должна быть дома, и врать ей придется много. Но не это пугало — он вроде бы все продумал. А вот если отец не спит…       Лест приложил руку ко лбу и вытер проступивший у кромки волос пот. Это не из-за того, что жарко, и не потому, что он так сильно боится. Просто температура уже начала подниматься. Еще и в носу это мерзкое ощущение, будто воды вдохнул… Так и знал, что Юлина шипучка не поможет.       — Да блин, я тут живу, в конце концов! — тихо возмутился Лест и, больше не раздумывая, ткнул на кнопку, потом отступил на шаг, напряженно глядя на дверь, и приготовился бежать, если откроет отец.       Внутри тут же послышались быстрые и громкие шаги — это точно мама мчится, едва услышав звонок. Лест выдохнул с облегчением и немного расслабился.       — Ох, Саша! — едва распахнув дверь, мама бросилась к нему и крепко обняла, — Господи, Сашенька, как же я волновалась!       Мама втянула его внутрь, захлопнула дверь, снова прижала к себе и начала гладить по спине и по волосам дрожащими руками. Лест сразу же метнул взгляд на дверь в родительскую спальню — она была закрыта. Значит, отец, скорее всего, спит. Лест еще чуть расслабился. Теперь надо как-то маму отцепить и увести в свою комнату, чтобы поговорить, пока она не разбудила отца своими причитаниями.       — Сашенька, мальчик мой, с тобой все в порядке? — мама чуть отстранилась, обхватила его лицо ладонями и обеспокоенно заглянула в глаза.       — Да, мам, все в порядке, — тихо ответил Лест и опять напряженно покосился на дверь в спальню, — Я у друга ночевал, все хорошо.       Он попытался высвободиться из маминых рук, но она не отпустила, а, наоборот, снова крепко прижала к себе. И в этот момент в спальне послышались тяжелые шаги. Лест еле удержался, чтобы не ругнуться матом прямо в ухо маме.       Дверь распахнулась, и на пороге появился отец, окинул его презрительным взглядом своих мутных глаз под обвисшими веками, увидел, что ничего не изменилось, и скривился:       — Вот же ты тварь! — произнес он таким тоном, будто хотел плюнуть в Леста, — Совсем отца не уважаешь.       — Коля, ты мне что обещал? — мама чуть отстранилась и оглянулась на мужа.       В ее голосе звучало неожиданно сильное раздражение, доходящее до злости. Лест даже на секунду отвлекся от напряженного созерцания отца и перевел удивленный взгляд на маму — он почти никогда не слышал таких резких интонаций от нее.       — Вот увидишь, Надя, он потом еще с железками в ушах и в носу притащится и в наколках, как уголовник. Вот увидишь! — проворчал отец, негодующе потрясая пальцем в воздухе, потом снова перевел свои заплывшие глазки на сына, — Если еще что-нибудь подобное вытворишь, то опять отсюда вылетишь и больше точно не впущу!       — Я понял, пап, — пробормотал Лест, опустив глаза, и торопливо закивал.       — Коля, иди спи! — только отмахнулась мама.       — Оба отсюда вылетите, если он опять… — снова начал было отец.       — Коль, хватит! — мама наконец отпустила Леста и решительно развернулась к мужу, — Мы с тобой договорились. И ты сказал, что вопрос закрыт. Поэтому иди и спи.       Лест с изумлением посмотрел на мамину спину — такого твердого и категоричного тона он точно никогда не слышал. И к еще большему изумлению — отец послушался: медленно повернулся, зашел в комнату, бурча себе под нос что-то типа «за что мне такое позорище», и тихо прикрыл за собой дверь.       Лест еще пару раз моргнул в шоке, потом ожил и принялся торопливо снимать куртку. А мама повернулась к нему и снова стала собой — взгляд потеплел и смягчился:       — Как же ты меня напугал, Сашенька! — снова запричитала она, заламывая руки, — Я так волновалась, я всю ночь не спала! Как же я рада видеть тебя живым и невредимым!       Лест разулся, схватил ее за локоть и потянул в свою комнату:       — Мам, пойдем, надо поговорить.       — Ох, мальчик мой! — мама последовала за ним, ни на секунду не умолкая, — Я уже столько всего надумала-навоображала себе! Почему же ты на работу ко мне не пришел?       Лест завел маму в комнату и закрыл дверь.       — Да потому что я не хотел домой возвращаться вообще! — возмутился он, стараясь не слишком повышать голос, чтобы отец не слышал, — Я тебе записку оставил, ты видела?       — Видела, Сашенька. Спасибо, что хоть так предупредил, — мама присела на кровать и взялась опять за свое, — Но я же все равно переживала! Места себе не находила, всю ночь не спала… Вдруг случилось что, вдруг ты уже мертвый в канаве лежишь…       — Ой, мам, — только недовольно махнул рукой Лест.       — На работу сегодня не пошла, все ждала тебя, — продолжала мама, — Думала, что если утром не явишься, в милицию заявлю, что ты пропал без вести…       — Угу, вот сегодня я к тебе на работу уже заходил, а тебя там не было, — буркнул Лест и серьезно посмотрел ей в лицо, — Мам, так нельзя больше жить. Нам надо уйти.       Воцарилась тишина. Мама несколько секунд смотрела на него, потом вздохнула и опустила голову.       Лест давно не поднимал этот вопрос — с тех пор, как узнал, что бабка умерла. Он тогда подумал, что идти теперь действительно некуда, снимать жилье денег нет, мало ли, что у мамы с работой случится, вдруг она не сможет платить. Мама тоже, кажется, именно тогда перестала угрожать отцу разводом.       Но чем дальше, тем чаще Лест слышал, что в Москву люди едут и едут, и у них здесь ничего нет, и все они снимают. И живут ведь как-то. Значит, это возможно.       Лест продолжал сверлить маму пристальным взглядом, но она молчала, глядя куда-то в сторону. Наконец, он не выдержал:       — Мам, он меня из дома выгнал! А если бы мне правда было некуда пойти?       — Так надо было пойти ко мне на работу! — вскинула на него глаза мама.       — И потом опять всю ночь вашу ругань слушать? И терпеть, когда он будет таскать меня за волосы? — почти крикнул в ответ Лест, тут же чуть сжался и напряженно прислушался к звукам в соседней комнате. Но услышал только едва слышный храп.       В горле опять образовался комок. «Плакса. Гребаная плакса! Когда же ты, наконец, начнешь вести себя по-взрослому?!» — отругал себя Лест, а внутри бушевала смесь из возмущения, обиды и злости. Они перемешивались, бурлили и рвались наружу.       — Саш, я договорилась с ним, — успокаивающе произнесла мама, — Он мне обещал, что не будет требовать, чтобы ты изменил прическу. Ходи, как тебе нравится.       — А сколько раз он тебе обещал, что не будет пить? — отрывисто спросил Лест.       — Это другое, мальчик мой. Это зависимость, — тихо сказала мама и со смирением склонила голову, — Он не может это контролировать…       — Да он вообще не может себя контролировать! — процедил Лест сквозь зубы, стараясь не повышать голос, хотя хотелось орать, что есть мочи.       Мама тяжело вздохнула:       — Саш, это болезнь. Сделай скидку на это, — она посмотрела на Леста, как на маленького несмышленого ребенка, которому надо объяснять простые и понятные вещи.       — А почему я должен страдать из-за его болезни? — прошипел Лест.       — Потому что ты его сын. И ты должен его поддерживать и помогать ему справиться с этим, — в мамином взгляде теперь появилась укоризна.       Лест подавил желание схватиться за голову. Внутри все клокотало, по телу даже пошла дрожь от беспомощной ярости. Как же до нее докричаться? Почему она его не слышит? Почему никогда не слышала?       — Он. Меня. Ненавидит, — громким шепотом заявил Лест.       — Это неправда, Саша, — мама вскинула голову и посмотрела ему в лицо своими добрыми и очень усталыми глазами.       У Леста даже голова закружилась то ли от злости, то ли от обиды и разочарования. С тихим стоном он оперся на письменный стол и закрыл лицо руками. Почему она не верит? Почему ничего не видит? Почему больше думает об отце, чем о нем?       Лест постоял так немного, мама молчала. Эмоции вдруг стали постепенно, но очень быстро отступать, оставляя после себя пустоту в груди. Одно разочарование осталось.       И все равно хотелось пробить эту стену непонимания, которая выросла между ними так резко и неожиданно. Это ведь мама! Родная, любимая и такая нежная мама. Она ведь всегда была рядом, чтобы утешить и приласкать.       — Мам, он меня бьет. И тебя тоже… — Лест убрал руки от лица и попробовал еще раз, голос звучал слабо и почему-то немного хрипло, — Он выгнал меня из дома вчера. Он на полном серьезе сказал мне не возвращаться. Его не волновало, что со мной могло что-то случиться. Ему все равно, мам!       — Он не думал, что с тобой может что-то случиться, потому что ты мог пойти ко мне на работу. Или ты мог пойти подстричься, — возразила мама, — У тебя были варианты, кроме как ночевать на улице или где ты там был.       Лест затряс головой, чувствуя, буквально наяву видя, как под ногами разверзается пропасть, отделяя его от мамы. И эта пропасть все ширится и ширится. И, кажется, он ничего не может с этим поделать. Только обреченно наблюдать, как она разрастается.       Лест снова оперся боком на стол, сложил руки на груди и принялся мрачно смотреть в пол. Нет, не докричаться, это бесполезно… Только он сам сможет о себе позаботиться.       Лест сжал зубы. Два года. Еще всего лишь два года — и у него будет больше прав на себя самого. Он будет считаться почти взрослым и будет иметь почти полное право распоряжаться собственной жизнью.       А мама, кажется, решила, что он немного успокоился, и спросила негромко:       — Саш, а ты не думал, что папа таким образом пытается о тебе позаботиться?       — Что? В смысле?.. — Лест с изумлением воззрился на маму, рот сам по себе раскрылся, а руки невольно расцепились и повисли вдоль тела.       — У тебя ведь и правда могут быть проблемы из-за такого вида, — мама окинула его критическим взглядом и пояснила опять таким тоном, будто говорила с маленьким ребенком, — Вдруг тебя побьют на улице. Люди ведь разные бывают, мальчик мой.       Лест чуть не задохнулся от вновь всколыхнувшегося возмущения и, едва обретя голос, зашипел, хотя опять хотелось орать на всю квартиру, чтобы она услышала, наконец:       — И поэтому он сам меня бьет и выгоняет на улицу, где у меня могут быть эти самые проблемы?!       — Саш, еще раз повторю: ты мог пойти ко мне на работу, и мы вместе вернулись бы домой, — с укором посмотрела на него мама, хотя ее тон, как обычно, был мягким и ласковым, — Тебе не нужно было ночевать где-то еще. Ну, а бьет… Ну, другие-то вообще убить могут, — тихо закончила она.       Лест запустил руку в волосы и растерянно покачал головой. Она совершенно перестала его понимать. Даже не пытается.       — То, что он так с тобой обращается, это, конечно, плохо, — признала мама, пробудив слабенькую надежду на понимание, но следующей же фразой она эту надежду убила, — Но ты ведь сам его провоцируешь, а он больной человек, он не может сдерживаться.       — Пиздец, мам… — тихо произнес Лест.       Тут же послышался испуганный возглас, и парень чуть приподнял голову. Мама смотрела на него так, будто он на ее глазах свернул шею котенку:       — Ты что?! Ты матом ругаешься?!       — Прости, мам, — снова уставился в пол Лест.       Опять помолчали. У Леста больше не было никаких сил с ней разговаривать, он так устал за эти полчаса, будто не спал всю ночь беспробудным сном. Но внутри все еще ворочалось какое-то упорство, не давая отступить.       — И чем это я его провоцирую? — негромко, но раздраженно, поинтересовался Лест.       — Ну как «чем», Саш? — мама всплеснула руками, — Волосами этими вызывающими!       — Но это же мои волосы! Мои! — снова почти взорвался Лест, но тут же опасливо понизил голос, — Почему я должен выглядеть так, как он хочет? А не так, как мне нравится?!       — Потому что ты еще ребенок, Сашенька, — опять этот мягкий снисходительный тон, будто он до сих пор маленький глупенький мальчик, — ты должен учитывать мнение родителей.       — То есть ты теперь тоже против? — не спросил, а скорее прошипел Лест и снова сжал зубы, чтобы не выругаться. Тем самым грязным матом, который так пугал маму.       Теперь ему представилась стена отчуждения, отгораживающая их друг от друга. Толстая, крепкая и высокая. Ни сломать, ни перелезть. Да уже и не хотелось даже пытаться. Устал.       — Нет, это не так, мальчик мой, — слышалось откуда-то словно издалека, — Я не против. И я договорилась с папой. Он больше не будет от тебя требовать, чтобы ты постригся или вернул свой цвет.       — А если будет? — отстраненно, уже почти без эмоций, спросил Лест, — Что тогда?       — Тогда и будем думать, — тяжело вздохнула мама, сложила руки на коленях и снова принялась смотреть куда-то в сторону.       Лест, сведя брови, озадаченно взглянул на нее: очень интересно, как это она смогла с ним договориться? А вдруг, если отец продолжит придираться к волосам, то мама все-таки решится уйти? А может быть, можно что-то для этого сделать? Как-то подтолкнуть отца?       Лест мотнул головой и скривился — да она просто опять скажет, что это он сам его провоцирует. Какой-то замкнутый круг… Остается только шестнадцатилетия ждать.       — Ладно, Сашенька, давай не будем ссориться, — мама встала и, раскрыв объятия, подошла поближе.       Но Лест только чуть отступил, даже сам не ожидая этого от себя.       — Мальчик мой, ну не обижайся на меня, пожалуйста, — жалобно посмотрела на него мама, — Я тебя очень люблю. И видишь, я даже договорилась с папой по поводу твоих волос.       — Лучше б ты с ним развелась, а не договорилась, — процедил Лест, мрачно глядя на нее исподлобья.       — Ох, Саш, ну ты же знаешь, что это не так просто. К тому же, папа без нас совсем пропадет, — мама принялась повторять то, что говорила уже сотни раз, — Только мы можем ему помочь.       «Да пусть он пропадет и сдохнет», — подумал Лест, но вслух только отмахнулся:       — Да знаю я, знаю.       — Саш, ну давай помиримся, я прошу тебя, — снова подступила чуть ближе мама, мягко коснулась плеча и заглянула в глаза, — Я так волновалась, что теперь насмотреться на тебя не могу. Столько мыслей ужасных в голове крутилось всю ночь…       Лесту вдруг стало жалко маму, и он с тяжелым вздохом позволил себя обнять. Она крепко прижала к себе и принялась гладить и целовать волосы.       А Лест не чувствовал ничего. Так странно… Ведь от маминых прикосновений всегда становилось легче. Они даже боль раньше снимали. Только мама могла успокоить и утешить своими объятиями.       А теперь — ничего. И от этой пустоты хотелось плакать. Или кричать. А ведь еще ночью он так мечтал, чтобы мама его обняла.       Что-то больно кольнуло внутри. И вдруг захотелось перенестись обратно в Юлину квартиру. Захотелось, чтобы «девчонки» обняли и сказали это их ободряющее «всего два года, Саш». А потом улыбнулись бы весело и принялись рассказывать свои безумные пошлые истории, над которыми Лест смеялся до слез.       Так хотелось оказаться рядом с теми, при ком можно ругаться матом. С теми, кто считает его уже взрослым, а не тупым ребенком. С теми, кому нравятся его волосы, в конце концов!       С «девчонками» он чувствовал себя свободным.       А дома он связан по рукам и ногам. При маме все время страшно что-то не то сказать, а при отце страшно в принципе существовать.       И от этого было больно. Мама любила, но совсем не слышала. А вот «девчонки» — понимали… Но они скоро уедут, и всё.       Мама чуть отстранилась и обеспокоенно приложила руку к его лбу:       — У тебя температура, мальчик мой? — нахмурилась она.       — Да, простудился немного, — безразлично пожал плечами Лест.       — Да где же ты ночевал? — встревоженно поинтересовалась мама, — Неужели все-таки на улице?       — Нет, у друга, — опять повторил Лест, — Просто когда я пришел, его еще не было дома, и мне пришлось ждать. У него музыкалка после уроков, — добавил для пущей убедительности.       — Пойдем, Саш, на кухню, — мама взяла за руку и потянула за собой, — Сделаю тебе горячего чаю с вареньем.       — Мам, ты сказала, что не спала всю ночь, — Лест последовал за ней и остановился в дверях, пока мама ставила чайник на плиту, — Ты лучше ложись, я сам все сделаю.       — Нет-нет, Саш, я еще немного посижу с тобой, — ответила мама, доставая банку со смородиновым вареньем и оглянулась, — А кушать хочешь?       — Нет, спасибо, — покачал головой Лест и присел за стол, — Я поел у Сереги.       — У Сереги? — в голосе мамы послышалась улыбка, пока она суетилась, доставая печенье и пересыпая его в тарелку, — Так твоего друга зовут?       — Ну да, — кивнул Лест.       — А откуда он взялся-то? — поинтересовалась мама, поставила тарелку на стол, а сама встала рядом с плитой в ожидании, когда чайник закипит, — Ты никогда не говорил, что у тебя есть друзья.       — Мам, я же постоянно гуляю, — спокойно пожал плечами Лест, — Конечно, у меня есть друзья! Ты думаешь, я один все время где-то брожу?       — Ну, — немного озадачилась мама, — Ты просто никогда не рассказывал… — и вдруг подозрительно нахмурилась, — А это не девочки у тебя там?       — Мам, ну что ты, — Лест изобразил крайнюю степень смущения и опустил глаза в стол, — Мне рано еще…       — Ну, хорошо, — сразу поверила мама и улыбнулась с явным облегчением.       В это время чайник начал погромыхивать крышечкой — воды в нем было мало, так что она быстро закипела. Мама повернулась спиной и принялась заваривать чай.       Лест тихо усмехнулся, пока она не видела. «Да, мам, там такие девочки, если б ты знала! Всего года на четыре или на пять моложе тебя».       Сначала это показалось Лесту забавным, но в следующее мгновение он погрустнел. «Девчонки» выглядели не на пять лет моложе мамы, а на все десять. Или даже больше.       Ухоженные, яркие, красивые и веселые. А ведь мама тоже была очень красивой и веселой когда-то... Он помнил.       Мама поставила на стол две кружки с чаем и села с угла от Леста. Вечно уставшая, даже какая-то замученная, с печальным взглядом, с ранней сединой в волосах и осунувшимся лицом. Вся какая-то серая. Почти в тон своей повседневной одежды.       — А как вы познакомились с… с Сережей? — поинтересовалась она.       Лест знал ответ на этот вопрос.       — В парке, в Филевском, — ответил он и тихо засмеялся, — Из-за длинных волос! Сразу понятно, что мы рок слушаем. Вот и разговорились. Так и сдружились на почве музыки.       — Это он в музыкальную школу ходит, да? — уточнила мама с улыбкой.       — Ага, он, — кивнул Лест.       — На чем играет?       Ответ на этот вопрос не был продуман, но это было легко.       — На гитаре, — тут же сориентировался Лест.       — Посмотреть бы на этого твоего друга… — вздохнула мама, — Может, познакомишь?       А вот это Лест ожидал.       — Ну ма-ам, — он опять изобразил смущение, только не такое сильное, как в прошлый раз, и чуть отвернулся, — Мы же не здесь на районе гуляем. Это ехать надо. И он там не один. Будет странно, если я притащу на тусовку маму.       — Ах так! — делано возмутилась мама и взъерошила ему волосы, потом по-доброму рассмеялась, — Слишком взрослый, значит, чтобы с родителями гулять?       Лест изо всех сил сдерживал улыбку. «Ты даже не представляешь, насколько взрослый, мам». Вместо этого он сделал вид, что смутился еще больше:       — Ну мам… ну ребята не поймут, — принялся оправдываться он.       — Хорошо, Саш, хорошо, — продолжала посмеиваться мама, — Как скажешь. Ты поэтому так сильно не хотел стричь волосы? Это у вас какой-то опознавательный знак?       — Можно так сказать, — улыбнулся Лест.                     — Я так бессовестно врал человеку, который меня любил и желал мне добра, — тихо говорил Лест, опустив голову, — Мне так стыдно теперь…       — Можно вот прям… — влез Райан, — Вот прям одну фразу про маму!       Феалин покосилась на него настороженно.       — Ну, пожалуйста, — взмолился Райан и, дождавшись недовольного кивка, сообщил, — Ни в коем случае не отрицаю, что она желала добра и тебя любила, но она ничего не сделала, чтобы это добро воплотилось в твоей жизни.       — Вообще-то, я видел от нее только добро, — тут же начал возражать Лест, обиженно глядя на Райана.       — Но ты же сам только что рассказывал… — начал было Райан, но тут же поднял руку в примирительном жесте, хотя Феалин пока не собиралась его останавливать, — Ну да ладно.       — Так я не отрицаю, что она меня не понимала и не слышала, когда я говорил об отце, но в остальном… — Лест запнулся, чуть задумался и вздохнул, — Наверно, зависит от того, с какой стороны посмотреть. Она все равно дала мне много тепла. Если бы она была другой, более отстраненной и холодной, или умерла бы раньше, то я бы не выжил.       — Скорее всего, — негромко согласилась Феалин, — Давайте сойдемся на том, что она была хорошей, просто оказалась неспособна что-то изменить. И совершенно неудивительно, что ты стал ей врать.       — Ты даже в этом меня оправдываешь? — Лест нерешительно взглянул на Феалин из уголка глаз.       — А что тебе оставалось делать? — пожала плечами она, — Ты знал, что не найдешь понимания, если будешь говорить то, что думаешь. Мама только испугается или разочаруется. К тому же, с «девчонками» ты зашел слишком далеко.       Лест снова опустил голову и криво улыбнулся:       — Такая она наивная была… Сама не врала — по крайней мере, я никогда не замечал, вот и думала, что так меня воспитала, что и я врать не буду. По себе судила, наверное… Всегда мне верила.       — Да уж, не ты тут ангелочек, — тихо усмехнулась Феалин.       — Точно не я, — тоже усмехнулся Лест в ответ, — Вообще ни разу.       — Так что, отец действительно отстал от волос? — поинтересовался Райан, нарушив короткое молчание.       — Да, просто отстал, — кивнул Лест, — Я не знаю, как она этого добилась. Естественно, я потом долго думал об этом, но я могу только предполагать. Мне кажется, что в ту ночь мама была очень убедительна в своем намерении уйти. Может быть, она начала собирать вещи… Просто я за все эти годы ни разу не видел, чтобы мама собирала вещи, так что, наверное, это выглядело бы для отца пугающе. Ведь одно дело, когда это он угрожает вышвырнуть нас на улицу. И совсем другое дело, если мама сама собирается. А я уверен, что то, что он меня выгнал, на нее сильно повлияло. И она выбрала бы меня, если бы нужно было выбирать. Только вот, к сожалению, отец умудрился уговорить ее остаться. Наверное, очень сильно извинялся и на коленях стоял. И пообещал, что оставит мои волосы в покое. Других предположений у меня нет, — развел руками Лест.       — Я думаю, ты прав. Это ведь со-зависимость, — согласилась Феалин, — И это значит, что мама тоже имела некоторую власть над отцом, а ему действительно было невыносимо страшно остаться без нее.