Края бурь и водоворотов

Пламя охватило замок Ла Валетт и пожирало его с чудовищной жадностью точно разъяренный демон. Рыжие языки вырывались из окон и бойниц, лизали поднятые над стенами оранжевые с зелёным штандарты и изображенные на них люди как будто корчились от боли. Тяжелые, набрякшие дождём облака пожелтели от отблеска огня и сами словно тлели по краям. Казалось, весь мир сейчас объят пламенем. На многие мили вокруг разносился панический перезвон колоколов, заглушавший даже беготню и крики горожан, и от этого звука, полного отчаяния и ужаса, в груди скручивалось напряжение, предчувствие неотвратимо наступающего кошмара. Так смотришь на катящийся к барке девятый вал, зная, что тебе его уже не избегнуть и что пучина готовится принять тебя в свои холодные объятия. «Персифаль» стремительно удалялся от разорённой крепости. Геральт смотрел на пылающий замок и проклинал свою опрометчивость. А ведь он зарекался не лезть в политику. Зарекался же! Подобные глупости никогда ничем хорошим не заканчивались, и ему давно следовало усвоить этот урок. Но ведь он был абсолютно убежден, что это последнее, что он делает для какого бы то ни было короля, а тихая, мирная жизнь казалась тогда такой близкой, такой достижимой… Фольтест мог казаться тем ещё самодуром, но слово своё он держал, и Геральт знал точно, что благодарность за всё то, что он сделал для Темерской короны в ходе осады замка, перевесила бы даже нежелание Фольтеста давать отставку королевской советнице. Геральт уже предвкушал мирную жизнь в их с Трисс доме недалеко от Вызимы. Без королей, без войн, без бесприютного скитания от одной убогой деревни к другой в поиске заказов. Старательно обманывая себя, он гнал прочь мысли о том, что долгое бродяжничество и ведьмачья доля изменили его душу так же, как мутации изменили тело, и он никогда уже не сумеет подолгу находиться на одном месте. Однако сейчас это сладостно уютное будущее было желанным как ничто иное, и оно развеялось, как дым, оставив только уродливую жестокую реальность. Злой рок снова гнал Геральта прочь от любых надежд на спокойствие — в погоню. За ублюдком, который лишил его шанса на это самое будущее, и за собственной растоптанной амнезией памятью. Трисс стояла у борта недалеко от Геральта, не смея ни завести разговор, ни напомнить о необходимости обработать раны, и пока она искала подходящие слова, чтобы прервать затянувшееся молчание, с капитанского мостика, ступая нарочито громко, к ним спустился командир Синих Полосок. — Капитан согласен отдать свою каюту чародейке, — сообщил Роше. — А ты, ведьмак, уж не побрезгуй трюмом. Все там поместимся. — Прищурившись, он оценивающе посмотрел на раны на спине Геральта. — А живучее у вас племя, этого не отнять. Хотя что взять с солдафонов, эти ленивые свиньи бьют вполсилы. Если бы за плеть взялся я, ты бы по-другому запел. — Какая жалость, что ты не почтил меня своим присутствием раньше! — съязвил Геральт. — Возможно, мы разобрались бы со всем куда быстрее и я не болтался бы три дня на цепях. — Пленник как вино, — его следует выдержать, тогда он лучше раскроет свою натуру. — Или скиснет и будет у тебя поганый уксус, а не показания. Кажущиеся чёрными глаза Роше сузились, он недобро усмехнулся, и неизвестно, в какие дебри гнева завела бы их беседа, если бы не вмешалась Трисс. — Право, вы просто невозможны! — воскликнула она, вставая между мужчинами. — Нет резона собачиться сейчас. Успеете потом. Роше скривился, будто по неосторожности глотнул того самого поганого уксусу. — Меригольд права, — с гримасой явного неудовольствия признал он. — Отдохни, ведьмак, нам предстоит долгий путь.