Края бурь и водоворотов

В глубине души, предлагая Геральту помощь, Роше не только рассчитывал на то, что ведьмак потом наконец-то сможет заняться своей главной целью — контрактом на кейрана — но и надеялся, что марш-бросок по болотам и стычка с утопцами вымотают его самого в достаточной степени, чтобы хотя бы сегодня ему ничего не снилось. Как человек, наловчившийся спать даже в седле во время долгих переходов, Роше обычно не засыпал, а скорее, едва преклонив голову, проваливался в сон, точно нырял в омут, и никогда не мог сразу понять, что всё это иллюзия, плод воспалённого, измученного сознания. Но сначала всё было так хорошо, так упоительно прекрасно, что он ни на какие богатства не променял бы первые мгновения, когда ещё сам верил, что всё, случившееся в реальности, ему померещилось, что это был дурной морок после лишней кружки пива. И всегда он видел Фольтеста. И почти всегда они были в таком тихом, безопасном месте, где никто не мог нарушить их уединения, и Фольтест брал его как обычно после долгой разлуки — в упоительной, лихорадочной, почти грубой спешке. А в считанные мгновения до пика хватал за волосы, больно тянул, заставляя задрать подбородок и застонать. И усмехался, горделиво и самую малость самодовольно. О, Фольтест знал, что делать! Как довести его до того самого раскалённого исступления, когда рассудок умывает руки и остаётся только желание. …а затем Роше видел широкую алую рану на горле короля, и с подступающей тошнотой понимал, что его собственное лицо тоже залито кровью. Теплая, липкая кровь капала на его губы, заливалась в рот, а глаза Фольтеста тускнели, блёкли и западали глубже. — Ты разочаровал меня, — хрипел Фольтест, и Роше, парализованный ужасом, покрывался холодным потом. — Ты предал меня. Но почему?.. Почему?.. Я сделал для тебя слишком мало?.. Часто дыша, Роше просыпался, взмокший от испарины — и к собственному стыду со стояком. Кошмары преследовали его с самого дня осады замка Ла Валетт, с того момента, как он увидел распростёртое на каменном полу мёртвое тело своего короля в луже запёкшейся крови. Тогда Роше не кричал, не падал патетически на колени, заливаясь слезами — просто в груди что-то оборвалось. Ведь такого не могло быть, он не должен был пережить своего короля. Но он смиренно принял новую жуткую действительность и вернулся к делам службы. Король может быть и мёртв, но Темерия не слушает такие отговорки. Надо было разобраться с пленными, призвать к порядку распоясавшихся и самозабвенно мародерствующих солдат, а в первую очередь — выбить из проклятого всеми богами ведьмака Геральта из Ривии правду об убийстве короля. На траурном бдении Роше не присутствовал: похоронив стольких товарищей, он давно пришёл к мысли, что все эти церемонии вокруг мёртвых нужны в первую очередь живым. Да и в глубине души он малодушно осознавал, что он, — он! с мечом в руках прошедший настоящие бойни во время двух войн с Нильфгаардом! Темерский палач и ублюдок! — просто не вынес бы зрелища. Порой он думал, не являются ли эти сны карой за его малодушие. Может он должен был попрощаться?.. но ведь он не хотел! Он отказывался! И кошмары повторялись и повторялись, как затянувшаяся, бесконечная пытка. Все сны шли примерно по одному и тому же пути. Сначала очаровывали сладостным миражом, а потом, когда он забывался, — осознание окатывало его ледяной волной. Стоя на коленях, он самозабвенно целовал руки Фольтеста — а те вдруг покрывались черными пятнами и усыхали. Фольтест вжимал его в постель, снова и снова срывающимся шепотом называл мальчиком — а потом проклинал. «Неблагодарный сын шлюхи! Мне следовало знать, что так и произойдет!» Не менее выматывающими были и сны, в которых Фольтест был невыносимо и осязаемо жив, и никто кроме Роше не знал, что ему на самом деле уже не место в этом мире. Сердце обливалось кровью от мысли, что сам Фольтест не осознаёт своей участи, и Роше не мог решить, следует ли причинять ему боль, сообщая об этом, или поддерживать до безумия безмятежную убежденность. Ведьмак сказал, что оставшиеся на земле души страдают, и Роше действительно не хотел бы, чтобы Фольтест мучился, пусть от тоски у него жгло и тянуло в груди. — Squaess me, — говорил этот Фольтест. — Me minne, me minne… Однако Фольтест почти никогда не обращался к нему на Старшей Речи, — если только на него не находило позерское желание нарочито театрально прочитать стихи, — и уж тем более не выражался так высокопарно. И звуки эльфийского языка звучали страшно, жутко, чуждо, как будто с ним был уже не совсем Фольтест, будто самая его личность растворялась за той гранью, куда живым нет пути… Постепенно Роше пришел к мысли, что лучше ему спать поменьше, чтобы не бередить душу, и основательнее заняться делами специального отряда. Пусть Фольтеста больше нет, это не повод остановиться и свернуть все планы, что они придумали и начали воплощать в жизнь. Что же до кошмаров… да, всё это было жутким горячечным бредом, мучившим тело и разум, и Роше знал, что от этого надо избавиться, пока он совсем не свихнулся, но пока что единственным способом, что приходил на ум, оставался прежний план — поймать убийцу короля и живьём снять с него шкуру. Ведьмаки крепкие. Страдать он будет долго. *** Оплаты за контракт на утопцев (половину золота он честно отдал Роше) хватило на то, чтобы починить доспехи, но кузнец оказался настолько нерасторопен, что заказ Геральт забирал уже в потёмках. Самое предательское время, когда зрение может подвести даже ведьмака, а ночная нечисть уже начинает шевелиться, выползая из нор, поэтому разумеется Геральт напрягся и потянулся к мечу, когда его медальон задрожал вдруг и приподнялся, указывая направление. Саженях в ста на углу возле лавки стояла покачивающаяся чёрная тень. Совершенно точно не существо из плоти и крови, — его очертания чуть вздрагивали, как по воде расходятся круги от брошенного камня. Зыбкий и нетвёрдо держащийся на ногах призрак высматривал что-то в тёмном окне. — Эй, друг, — окликнул тень Геральт. — Что-то случилось? Тень медленно, сомнамбулически обернулась к нему. У неё не было черт лица, даже контуры фигуры расплывались в сумеречной полутьме, и Геральт не мог с уверенностью сказать, чей это призрак — мужчины или женщины. Слабый ветерок заставил тень заколыхаться, как будто она с минуты на минуту могла раствориться в сыром вечернем воздухе — а потом она шагнула к ведьмаку. Призрак шёл, так тяжело волоча ноги, словно разучился ходить. Может и вправду — помер какой-то ветхий старик и ещё не успел этого осознать, вот и пошел проведать семейное дело. Надо будет завтра расспросить местных. — Иди с миром. Я не причиню тебе вреда, — заверил Геральт, по привычке подготовив за спиной жест ирден. Не из недоверия, но на всякий случай. Ведьмак не может быть слишком предусмотрительным. Однако пока призрак не выражал намерения напасть, так что Геральт не желал начинать бой первым. Склонив голову — если бы у тени было человеческое лицо, Геральт бы предположил, что она смотрит себе под ноги — призрак приближался, однако неожиданно по всей его расплывающейся фигуре прошла дрожь, он точно осознал присутствие ведьмака и с неожиданной проворностью метнулся в сторону, взмывая над утоптанной дорогой и пропадая. На ведьмака пахнуло тиной и болотными лилиями. Вернувшись в трактир, он рассказал об увиденном Трисс, Золтану и немногочисленным Полоскам, завернувшим сюда, чтобы промочить горло после дневных тренировочных схваток. — На самом деле, это очень необычно, — закончил рассказ Геральт. — Призраки не имеют обыкновения шастать по городским улицам. — Но ты же разобрался с ним? — рыгнув, уточнил Тринадцатый. Геральт пожал плечами. — Не видел смысла. Он не выглядел злым. Скорее растерянным. Знаешь, этакая заблудившаяся душа, которая ещё в полной мере не осознала своей участи. Ещё немного — он либо примирится с судьбой и уйдет дальше, либо переродится. Будут нападения — будет и контракт, и тогда я его выполню. — Странные у вас, ведьмаков, представления о порядке вещей. Не лучше ли избавиться от ублюдка сейчас, пока он не наломал дров? — Вот сами и разбирайтесь, раз такие умные, — флегматично отмахнулся Геральт. — А дела ведьмаков оставьте ведьмакам. Где вообще ваш командир? Предложите ему веселья ради перестать гонять белок и заняться призраками. — А то я ему нянька, чтоб знать, где его носит, — огрызнулся Тринадцатый. — Да куда он денется, — явно призывая не начинать склоку, подала голос Трисс. — Наверняка рубит в труху чучела из ивовых прутов, подпаивает кого-нибудь из друзей Лоредо или расспрашивает егеря о лесных тропах. — Словом: ничего необычного?.. - ввернул Геральт. — На самом деле он ещё неплохо держится, — рыжие волосы Трисс точно потускнели, её лицо приобрело выражение рассеянной, смятенной печали. — После стольких лет службы при дворе оказаться вдруг без сюзерена… для такого человека это, наверняка, как если бы потух маяк. — Тебе виднее, ты ведь тоже немало прожила там. А вообще, что он за человек-то такой, Вернон Роше?.. его не так-то просто вывести на откровения. — Всегда таким был. Он ошивался в замке Вызимы лет с семнадцати, мне кажется. Юркий, вездесущий и живучий, как… как таракан. Признаться, я не обращала на него особого внимания. Копошится и копошится. А потом вдруг — он доверенное лицо короля, с собственным отрядом, которые за него глотки рвать готовы, и ещё имеет наглость лапать меня за задницу! — Что с него взять?.. — Геральт сочувственно погладил Трисс по предплечью. — Но, справедливости ради, перед такой задницей устоять и в самом деле невозможно. По совести, он ощутил определённое раздражение от того, как Трисс сейчас легко поддалась слабости многих действительно могущественных магов и чародеек — все они то и дело мнили себя существами лучшего сорта, не желая снисходить до «тараканов» и их «копошения». Конечно, Роше не был человеком чести и прочих добродетелей, скорее его следовало назвать саркастичным и зацикленным на своей цели подонком, который убьёт человека с той же лёгкостью, что прихлопнет муху. В то же время он был по-своему грубовато-сердечным, ласково называя своих вояк ленивыми свиньями и помойными псами. Муштровал их Роше совершенно безжалостно, но в то же время ни одно подразделение, собранное из простого люда, не было так хорошо обмундировано и не пользовалось такими привилегиями как Синие Полоски. Геральт повидал немало таких солдат — озлобленных к чужакам, но готовых за своих отдать последнюю рубаху. О них не поют баллад и не рассказывают историй, потому что они в сущности своей люди достаточно поганые (хотя, справедливости ради, считанные единицы из них доходили в своих поступках до таких крайностей как Роше), и всё же называть их тараканами… это было попросту оскорбительно. От охватившего Геральта раздражения, ему даже померещилось, что пиво стало кислым. Наверное, надо бы поутру разыскать Роше. Просто по-человечески сказать, чтобы осторожнее шастал ночью по улицам, раз тут помимо белок, предателей и бандитов завелись ещё и призраки. Однако следующий день преподнёс столько сюрпризов, что найти время ещё и на то, чтобы предупредить о призраке, Геральт банально не смог. Казалось, смерть Фольтеста выбила опору из-под мира, который шатко-валко ещё держался на месте лишь благодаря тому, что в нём оставалось что-то неизменное, и всё устремилось в жуткий водоворот, сродни тем, о которых на Скеллиге складывают стихи. Да, Фольтест отличался определённой эксцентричностью, но именно его непредсказуемость и была предсказуемой. А сейчас Геральт ловил себя на мысли, что почти все живые существа, как сговорившись, усердно стремятся к тому, чтобы ещё сильнее расшатать существующее жалкое подобие порядка, несмотря на лицемерные уверения, что ничего не любо им так, как спокойствие, мирная жизнь и незыблемая власть. Стычка с белками, появление убийцы короля, позорное поражение, которое тот нанёс Геральту, неожиданное милосердие с его же стороны, штурм дома городского коменданта, похищение Трисс — и наконец бегство из Флотзама. Выражаясь языком привычных вояк это следовало назвать манёвром, но на деле это действительно являлось бегством. Они наломали дров, вырезали не один десяток людей, подняли всё на уши и сбежали, оставляя за собой трупы и нового — на этот раз лояльного столице — коменданта, которому предстояло разгребать всю эту дымящуюся кучу навоза и болотной слякоти. Возможно, теперь в городе воцарился ещё больший хаос, чем был до их прибытия. Но по крайней мере Флотзам не перейдет под контроль другой страны, а это уже немало. «Персифаль» снова мчался на всех парусах, а Геральта преследовало чувство, будто сам он пытается удержать в гостях мираж. Почти всю дорогу Роше провёл на палубе. Кажется, он едва ли спал. Что с его стороны было, конечно, несусветной глупостью и он как хороший солдат должен был понимать всю безрассудность такого бдения. Но всё же, после того как каэдвенский шпион, которого взяли в плен ещё во Флотзаме, таки отдал богам свою гнилую душу в ходе слишком уж настойчивого допроса, Роше почти всё время проводил возле бушприта, там он неотрывно смотрел на волны, разбегающиеся по поверхности реки от носа корабля. Ни единым словом Роше не попрекнул Геральта тем, что тот позволил убийце Фольтеста уйти, и странным образом это молчание лишь пуще распаляло колючий, мерзкий стыд за собственное поражение. Ведь он же дал слово, и зрелище этого странного, бессмысленного дозора вызывало у Геральта не то изжогу, не то угрызения совести, и он решил, что, возможно, стоит просто… поговорить. От простого разговора не может стать хуже, ведь так? Стараясь топать как можно громче (мало ли, Роше так задумался, что решит, будто Геральт пытается к нему подкрасться, чтобы напасть), Геральт подошел к командиру Синих Полосок, который в сгустившихся над рекой сумерках напоминал истрёпанное ветрами и непогодой каменное изваяние. — Здорово, — начал Геральт. — Чего тебе? — Роше едва ли обернулся, но Геральт и так видел, что под его глазами, — и без того окруженными тенями, будто он сурьмил веки как какая-то магичка, — залегла краснота, свойственная жестокой нехватке сна. Похоже, никто из Полосок, даже без меры наглая Бьянка, не смел сообщить командиру, что его бодрствование становится совершенно неблагоразумным, и донести простую мысль, что дорога будет куда менее долгой и мучительной, если позволить себе хорошенько выспаться. — Во Флотзаме был призрак, — сказал Геральт, просто чтобы хоть что-то сказать. — Подумал, тебе следует знать. — Не моё дело, мало ли их по свету мается, — огрызнулся Роше. Лицо его приобрело выражение с трудом сдерживаемого раздражения, а потом он словно опомнился. Поворачиваясь к Геральту, Роше выпрямился, опираясь обеими ладонями о поясницу, как человек, уставший от долгой ходьбы. — Полоски не занимаются призраками, ведьмак, тем более сейчас, — добавил он куда более мягким тоном. — Чародейки — тоже не наш профиль, но твою чародейку мы найдем. Если ты сдержишь свою часть уговора. Убийца королей должен болтаться в петле. В этот момент Геральту на ум пришла мысль, совершенно недостойная и даже, пожалуй, позорная. Мысль о том, что Трисс и сама может о себе позаботиться. В какой-то момент чары, превратившие её в статую, обязательно будут сняты, и такая сильная чародейка, сумевшая вернуться с того света после бойне при Соддене, точно справится со всеми испытаниями. Во рту точно желчь разлилась, когда эту мысль заглушило осознание ещё большего пренебрежения с его стороны: спохватиться о благополучии того, кого ты называешь любимым человеком, с таким запозданием, да ещё и после того, как подло Геральт себя повел по отношению к ней. Как-никак, нажраться и трахнуть практически первого встречного, после чего как ни в чем не бывало вернуться в объятия Трисс и обещать ей столько несусветной любовной чуши, что даже Лютик мог бы от подобного устыдиться, — это не то, чем следует гордиться. С другой стороны этот самый «первый встречный» ранее рассказал ему куда больше об его прошлом, чем Трисс, хотя она и была непосредственной свидетельницей и участницей. Это ощущалось как самое настоящее вероломство с её стороны. Может быть, он и ответил такой гнусной низостью на то, что подсознательно считал предательством? Нелегко найти в себе смелость и рассудительно осознать, что человек, за которого ты так держишься, с которым тебе так хорошо, лгал тебе в лицо. Так может пьяный Геральт, с его свойственной всем выпивохам обострённой обидчивостью, просто захотел отомстить? Или пьяный Геральт всего лишь нашёл в себе смелость сделать то, что трезвый Геральт и хотел, но на что не решился бы?.. От такой вереницы мыслей и догадок одна другой поганее начинало ныть в висках. Не найдя ничего лучше, Геральт в который уже раз предпочел самоустраниться. Раз уж у него в кои-то веки есть крыша над головой, этим надо воспользоваться — он спустился под палубу, где для Полосок и их скарба капитан выделил угол, оставляя Роше нести свой самоистязательный дозор и так пристально смотреть на мутную воду Понтара, словно он усилием мысли мог ускорить ход корабля.