teneritas

— Я безумно соскучился, — Кризалис и себе бы объяснить не смог, почему краснеет и в улыбке расплывается от такого банального признания. Выходит, Поэт действительно влияет каким-то образом на его сердце — и шрамы гниющие ноют. Кризалис был бы рад уничтожить их раз и навсегда на подкорке сознания — лишь бы не бояться так откровенно. Поэт тлеет пустотой, впивается в поры и глаза ей выжигает. И целует-целует-целует так требовательно по-собственнически, улыбается-скалится и смотрит с трепетным бескрайним обожанием, заглядывая ему в глаза. И Кризалиса ведёт. Кризалис смотрит на него так, словно и правда видит в нём что-то — словно он не совсем пустышка, словно есть ещё надежда. Поэт содрогается всем телом от одной только этой мысли и от того, какие, оказывается, у Кризалиса светлые глаза, которые принадлежат отныне и навсегда ему одному. О Боги, как же он надеется, что тот ни на кого больше не посмеет так смотреть. — Восхитительный. Кризалис не сразу осознаёт, о чем это он, а затем шумно выдыхает через губы от поцелуев опухшие и (не)позволительно долго засматривается на раскрасневшиеся скулы и улыбку эту на редкость мягкую. Поэт и сам восхитительный настолько, что даже такое простое слово делает изысканным, тянет на языке и смотрит пленительно из-под дрожащих ресниц — для него одного. «Для него одного» — пульсирует в стенках ушной раковины чистейшей ртутью, где Кризалис не прочь захлебнуться. Он прикусывает ключицу и вылизывает расплывающийся алый след, он трепетно прикрывает глаза, пока мокро зацеловывает чужую шею. Кризалис — букетами следов от мельчайших прикосновений на фарфоре чужой кожи. Кризалис — страхом вседозволенности. — Хочу, чтобы ты смотрел на меня, — хрипло шепчет Поэт, нарочито ласково поднимая его лицо за подбородок — точно так, чтобы их взгляды пересеклись. Кризалис не может представить, в какой вселенной смог бы отказаться. Он почему-то ни на секунду не удивлён тому, какие чужие глаза светлые — для него одного отливают изумрудными залежами и ядом. И ни на секунду не удивлён тому, что весь Поэт вот такой — манящий и едкий, обжигающий. Отравляющий. Восхитительный. Кризалиса дуреет от каждой его новой стороны — целует смазанно плечи и грудь, к которой льнёт в бесконечном обожании, внемлет каждому удару между рёбер. Он снова поднимает глаза и любуется, как с чужих губ срывается полустон-полувсхлип — мелодичный и бархатный до невозможности. Так, как умеет Поэт с ним одним. Поэт — темной-темной бездной манящей, нежностью на подушках в полумраке спальни. Он зарывается пальцами в спутанные пряди и снова тянет на языке какие-то глупости приторные — чтобы Кризалис точно убедился в том, какой он невозможный. Чтобы Кризалис убедился точно — ноющие раны гниют вечным страхом. — Чудесный. Могу поспорить, наша встреча была благословлена, и сами боги завидуют нам теперь, — улыбается уголками губ Поэт и так открыто подставляется навстречу остервенелым поцелуям на животе, что Кризалис животными усилиями сдерживает порывы сжимать его всего до хруста ребер. — Ниже, пожалуйста. И Кризалис подчиняется (просто не может не подчиниться) — впивается в бёдра, проводит языком медленно от основания и вбирает его возбуждение. Он так старательно вырывает из чужой глотки протяжные стоны и всхлипы и снова ловит взгляд опьянённо темнеющих глаз. Поэт дрожит и теряется в ощущениях — Кризалис бессовестно присваивает каждую клеточку его тела и тщетные попытки глотать воздух сквозь приоткрытые губы. Кризалис везде — в невозможно густом воздухе комнате за плотно задвинутыми занавесками, в их так искусно скрытой от чужих глаз близости. Их нежность струится между пальцев, пульсирует в унисон в каждой клеточке разгоряченных тел — и стихает в миг, вырвавшись разрядом дрожи по всему телу, когда Поэт стискивает пальцами чужие волосы и срывается на хриплый гортанный стон. Кризалис дышит тяжело и ловит осоловелый взгляд тёмных-тёмных глаз. И ничего не существует боле — только они, только бесконечный шум в ушах и обнаженные, такие прекрасные в своей уязвимости шрамы. Когда Кризалис опускает голову на его вздымающуюся грудь, когда слышит хриплое «люблю тебя» и ощущает, как чужие пальцы ласково-хаотично перебирают его волосы, то позволяет себе на секунду задуматься — может быть, они не совсем обречены. Даже под небом, готовым обрушиться в любую секунду, Кризалис снова и снова хотел бы прикасаться к нему без страха.