Волчья погибель

      Замогильная тишина. Тихо так, что слышно сердце, качающее кровь. Чёрные глаза напротив тоже наливаются алым, будто кто-то капнул в них гранатового сока. От такого пронзительного взгляда руки холодеют даже в знойный летний день.       Какая чушь!       Истеричный смех раздирает девичье горло. Ведьма хохочет и вырывает подбородок из цепких костлявых пальцев хранителя. Но уже поздно. Тэнгу успел разглядеть в её глазах саму смерть. Кёнсу приглаживает волосы цвета вороного крыла и нахлобучивает очки на переносицу. Багряные радужки вновь затапливает чернь. Словно извиняясь, ворон делает шаг назад и встречается глазами с Сехуном.       Нет, ёкай не сомневается в нём и его способностях.       Слишком хорошо знает своего хранителя.       Сехун, мрачный, как обратная сторона Луны, крепко сжимает челюсти. Линия скул выделяется настолько отчётливо, что по ней вполне могли бы расчертить бумагу, а об острый взгляд — разрезать на мелкие кусочки. Волк в замешательстве. Под стать хозяйке. В услышанное не верится. И, в отличие от Агнес, — смеяться ему совсем не хочется.       Кёнсу не мог ошибиться.       Из-за его способностей Сехун и призвал хранителя, чтобы помочь ведьме. Ёкай временем и правдой испытывал соратника. Идеальный хранитель, идеальный шпион, идеальный Кёнсу. В этом весь он. Ни единого промаха. В отличие от самого Сехуна, чья жизнь напоминает сплошной морок. К великому сожалению, не тот, который случается от дурман-травы.       Вот и Агнес… девица неладная… у волка мысли путаются и молнии догадок перед глазами сверкают, ослепляя разум. Она и побывала в ином мире?! В жизни бы не поверил. Как случилось, что ведьма даже не поняла этого?!       — Ну и шутник же твой хранитель! Такой серьёзный, аж мурашки… — отсмеявшись, Агнес запивает горечь чаем.       — Прошу прощения, что так вышло, — сдержанно отвечает Кёнсу, нисколько не смутившись.       — Как? Ты не хотел меня напугать? — усмехается девушка, массируя колотящиеся виски.       — Извольте-с. Не хотел вас рассмешить, — в тоне хранителя нет ни капли извинений.       Не шутит.       Ведьму словно ураганом с ног сбивают. Иначе объяснить вихрастые всполохи перед глазами она не может. Кухня плывет и растягивается, как жвачная смола. Солнечный свет — переливчатая морская гладь, а Сехун и Кёнсу превращаются в тёмные глубинные впадины. Уши закладывает. В горло словно засыпают горячий песок.       Девушка судорожно облизывает сухие губы, хватая ртом воздух. Его будто выбивают из лёгких массивным хлыстом, а кожаной рукоятью со всей дури огревают по голове.       Нет… она не могла… не могла умереть.       Агнес заметила бы! Как можно не заметить собственную смерть?! Этот хранитель бесспорно надышался нафталином в своем убогом храме. Ведьма ведь ни разу не чувствовала себя мёртвой!       Разве что когда Моргана поручила перебрать весь погреб и расставить банки да склянки в алфавитном порядке. Тогда младшая действительно прикинулась мёртвым опоссумом и сныкалась в лес. Хватило ненадолго. Живительная сила прилетела откуда не ждали. Трёпка от Блейз, которую настигла агнесова учесть, подняла бы из могилы кого угодно!       Мозаика мыслей отказывается выстраиваться в единую картину, цветными витражными стеклами разлетаясь во все стороны. Осколками пораниться можно. Агнес пытается вспомнить все события, но нигде, ни разу, никогда с ней не случалось ничего столь опасного. Ведующая бабуля и сёстры всегда заботились о младшей и оберегали от зла и всякой пагубы.       Когда. Она. Умерла?       — Агнес, — слегка сипящий голос Сехуна выводит её из состояния паники.       Зовёт мягко, но требовательно.       — Агнес, соберись.       Эту фразу ведьма слышала всю жизнь. От родных и от себя. В самые трудные моменты. Сейчас эти слова повторяет чужак, который ничего не знает ни о Ковене, ни о её прошлом.       Знакомая фраза отрезвляет.       Туман в голове постепенно сникает, а комната приобретает знакомые очертания. Дышится по-прежнему с трудом — ощущение, будто объём лёгких резко сократился до чайной ложки. Сфокусировать взгляд на окружающем пространстве получается не сразу.       И первое, что Агнес замечает — как всё это время сжимала ладонь Сехуна. Ёкай протянул ей руку, едва припадок настиг и без того расшатанную нервную систему. Как непривычно и…       Горячо. Словно вместо крови у того раскалённое железо.       Внимательный Кёнсу подаёт ведьме стакан настойки. Хранитель остаётся безучастно-холодным и, скорее, помогает Агнес не из доброты душевной. Чтобы чётко выполнить поручение Сехуна, ему нужно получить вменяемые ответы. Неудивительно. С истерящей ведьмой на них можно рассчитывать где-то после разнесённого дома и до разнесённой башки.       Не самый выгодный расклад.       Хозяйка залпом осушает весь стакан, жадно глотая травяную кислоту. Кёнсу участливо подливает снова. Немой вопрос скользит в глазах Агнес, но она подносит новую порцию к губам. Горло привычно саднит. Не успевает она вновь отпить настойки, как уверенная ладонь ёкая перехватывает посуду и со стуком опускает на стол. Жидкость растекается лужей, подставляясь ярким солнечным лучам. В воздух сразу поднимается вязкий полынный запах.       — Хватит, — сердитый Сехун рассекает безмолвие.       — Подумал, ей пойдёт на пользу, — тэнгу даже не сопротивляется.       Его неизменное хладнодушие вновь окатывает Агнес ледяным дождём. В ониксовых глазах мерещится алый блеск, пробирающий до мурашек. Ведьме всё ещё сложно выдавить из себя даже слово. Заткнуть тишину глотком настойки — не самая плохая идея. Только волка это, видимо, не устраивает.       — На пользу пойдёт коньяк твоей яблочной начинке, а за Агнес не решай, — рычит он, сверкнув звериным янтарём в глазах.       — Спасибо, что напомнил, тесто должно было подняться, — Кёнсу беззаботно принимается разминать мягкую опару, словно не он минутами ранее объявил о воскрешённой ведьме.       — Не обращай внимания, прелесть, — фыркает Сехун, выпуская девичьи пальцы. — Язык — не сахар, но и пироги не приторные.       Как будто одно перекрывает недостатки другого!       — С чего ты… вообще это взял? — девушка запинается, пытаясь опустить слово «смерть», и буравит взглядом тощую спину.       — В храме Се только я и стряпал! Конечно, он знает, какие у меня пироги, — оживляется хранитель, ликуя всем нутром, что его кулинарные способности оценили.       Он поправляет съехавшие очки и стряхивает муку с рук. Обернувшись, Кёнсу встречает угрожающий взгляд Сехуна и требовательный Агнес. Обречённый вздох срывается с его пухлых губ. Ну конечно! Разве эти двое умеют наслаждаться десертом?! Всё, что приносит им удовольствие — допросы с пристрастием.       Не для того языки используют, ох, не для того!       — А… вы об этом. Часть моего дара — заглядывать в потусторонний мир и находить покойников, — серая отрешённость возвращается на человеческую маску тэнгу.       Помолчав с секунду, он искренне сокрушается:       — Лучше б о пирогах спросили, а!       — Как только найдёшь моих сестёр, я познакомлю тебя с новой подружкой, — обещает ведьма. — Будете с Блейз хоть сутками о рецептах спорить. А теперь говори яснее, что за дар и где ты там увидел во мне покойника, — не то требование, не то угроза.       — Подробности мне неизвестны, — отрезает Кёнсу. — Я видел лишь тень смерти в ваших глазах. Такая остаётся у тех, кто побывал на той стороне. Люди… — он выдерживает драматичную паузу, — обычно оттуда не возвращаются.       — Так я ведьма, — не понимает Агнес, сводя на переносице аккуратные брови.       — Ты просто одарённый человек, прелесть, — вмешивается Сехун. — Это не меняет твоей сути.       — А ты с такой же тенью? — вдруг спрашивает ведьма, упрямо складывая руки на груди.       Сехун на мгновение теряется и не может сдержать смешка. Забавная, ей-богу!       — Прелесть, напоминаю, что ты как раз ищешь для меня переправу в иной мир, — хмыкает он и закидывает в рот пару грецких орехов.       Его слова щелкают по Агнес, как по скорлупе. Звон отдаётся в голове, зазывая вихрь мыслей. Как он может так легко говорить о собственном убийстве? Ведьма видела немало смертников. Большинство — те самые неупокоенные и нечисть, которую им с сёстрами приходилось укрощать. Искали лёгкой гибели, а нашли одни сожаления. За ними тянулось столько омерзительного, что Агнес после отмывалась, как от густой смолы, прилипшей к коже. Отдиралось с кровью.       На лице девушки столько эмоций сразу, что Сехун теряется. О чём она думает?.. Так сосредоточена на внутреннем мире, что до ёкая дела нет. Совсем как те люди, приходившие в храм. Прежде чем разразиться громкими стенаниями, они сидели с такими же лицами. Но Сехун всегда знал — сейчас расколются. А ещё он знал, зачем они пожаловали. Ни разу не ошибался.       А эта ведьма… Нет, она не будет рыдать в его плечо, не падёт ниц перед божеством. Так о чём она думает?! Что в её голове заставляет принять лик безбожников под дверями его храма? Сехун ещё одну сделку на крови заключит — лишь бы раскололась.       Ведь иначе… ёкаю придётся признать поражение. Он понятия не имеет, что заполняет мысли Агнес. Тягучий внимательный взгляд волка скользит по почти детским чертам лица, отмечая морщинки на переносице и мелкую родинку под левым глазом.       Неопытная. Несмышлёная. Маленькая.       И как эта девчонка его убьёт, если прописные истины вызывают в ней столько недоумения?!       Когда Агнес поднимает глаза и встречает серебряные омуты напротив, что-то ёкает в груди. В ней столько решимости… Сомнения Сехуна тушуются под таким напором. Она не умеет читать мысли, но одним только взглядом пресекает смуту в диком ёкае. Придётся признать — что-то да умеет. Иначе сердце не кольнуло бы, как от разряда морских медуз.       Ведьма же перекатывает на языке вопрос, назревший в голове.       — Если ты не нашёл сестёр в подлунном мире, — с расстановкой начинает она, пристально наблюдая за реакцией, — могу я снова отправиться в мир иной, чтобы их найти?       — Рад, что вы не отрицаете свою смерть, — встревает Кёнсу, ставя пирог в печь.       — У меня нет на это времени, — зло сверкает глазами хозяйка.       — Тебе незачем этого делать, прелесть, — вздыхает волк. — Во-первых, это опасно…       — Меня это не волнует, — отрезает, как свежую траву острым серпом.       Сехун закатывает глаза. Кажется, ртуть из радужки вот-вот потечёт и отравит и без того душный летний воздух.       — Во-вторых, в мир иной может отправиться только Кёнсу. Он здесь ради этого, — будто несносная ведьма не прерывала его секундой ранее, продолжает ёкай.       — Его тоже надо убить? — с недоверием морщится девушка.       Два трупа — уже слишком для той, кому ни разу не приходилось марать руки.       — Мне льстит ваш пыл, но у меня иные методы, — если б не очки, хранитель точно испепелил бы Агнес взглядом.       — Не бери на свой счёт, — отмахивается Сехун. — Она даже о существовании тэнгу узнала за завтраком.       Кёнсу отмалчивается. Тряпка лихо мелькает то в одном, то в другом конце столешницы, которую он принимается оттирать от налипшего теста. Ведьма в угрюмом молчании чувствует, как с тем же запалом ворону хотелось намылить ей шею. Слава богу, изгвазданная готовкой поверхность ближе!       Когда хранитель заканчивает, остатки муки, как проплешины, портят идеальный костюм. Кёнсу запоздало замечает это несовершенство, а хозяйка первой подаёт салфетку со стола. Кремовый почти сойдёт за белый флаг — символ перемирия. Чёрные глаза тэнгу озаряет мимолётное изумление, но толстая броня безразличия снова перекрывает кислород эмоциям. Салфетку он всё же принимает.       Сехун, наблюдавший за безмолвным спектаклем, перетягивает внимание на себя, как кот, скинувший вазу:       — Перемещаться между мирами он может благодаря мне.       Ни капли хвастовства. Только вот лениво-самодовольный взгляд так и просит признания. Хитрый-хитрый ёкай, падкий на лесть.       И Агнес ведётся, как девчонка:       — Быть не может! Как это так?!       Вот оно — искреннее недоумение. Ехидная усмешка касается тонких губ. По телу пробегает приятный разряд — нет ничего лучше, чем восхищение его превосходством.       Неподдельное. Живое. Яркое.       Нет, божеству не нужна лесть. Голодную пасть разевает ёкай.       Не успокоится, пока не завоюет и не победит.       — Моя душа привязана к Се, — буднично выдаёт Кёнсу, закончив отряхиваться. — Пока в этом мире у меня есть опора, я найду брешь и попаду в мир иной. Оттуда тем же путем и вернусь. Приду за Се.       — И часто ты туда наведываешься? — Агнес подозрительно щурится, а Сехун яро щёлкает орехом.       Внимание вновь соскальзывает с него, как шёлковый платок с девичьих плеч. Это волку не нравится.       — Бывал пару раз, — увиливает тэнгу. — Если брешь запечатается, я не проснусь. Никогда.       — Значит, ты можешь умереть так же, как и я, — ловит на слове ведьма.       — Это второй доступный способ, — поясняет хранитель. — Он быстрее, но в надёжности действительно уступает.       — А первый?       — Найти физическую брешь. Её может разглядеть только вороний глаз, познавший смерть.       Сехун щёлкает пару орешков и не может унять ликование — Кёнсу говорит так, словно его вытряхнули из столетней книжки. А значит, ёкай может оказать услугу и всё великодушно объяснить неумелой ведьме.       — Понимаешь, прелесть, Кёнсу никогда не спит, — издалека начинает он свой вальяжный рассказ.       — Да поняла я, поняла, — нетерпеливо обрывает его Агнес. — Значит, ты обернёшься вороном и обыщешь мир иной? — обращается она вновь к тэнгу.       — И поведу за собой других воронов, — кивает тот, удивляясь редкой понятливости. — Так будет быстрее.       Ведьма задумчиво отбирает очищенный орех у Сехуна. Тот опешивает, но не успевает и слова сказать, как угощение задорно хрустит во рту Агнес. Сколько раз за один завтрак девчонка задела его?! Но что хуже всего — даже не заметила этого. Чувствуя вскипающую злость, которую едва ли можно объяснить или сдержать, ёкай поднимается из-за стола.       — Подышу свежим воздухом, — стул со скрипом отодвигается.       Агнес удивлённо хлопает ресницами и словно впервые видит волка перед собой. Ну наконец-то заметила!       — Стой, — она перестаёт жевать и сглатывает. — Посуду помой. А ты, Кёнсу, идёшь со мной в лес. Прогуляемся и поищем тебе воронов.       Звук тюремных кандалов эхом отдаётся в голове Сехуна.       — Лучше бы просто убила, — цедит он сквозь зубы.       Хранитель услужливо подаёт тряпку, а злой ёкай представляет, как она заменила бы кому-то кляп. Судя по тому, сколько усилий он прилагает, чтобы себя сдержать, кляп, который ни увидеть, ни достать, вставили ему. Зараза.       — Зачем? Ты бываешь полезным, — усмехается Агнес. — Вон, нашёл мне Кёнсу, и мы наконец-то можем заняться делом, — голосок невинный, но в блеске её глаз волк снова замечает лисье отражение.

* * *

      Хранитель тихо семенит за девушкой. Та заводит всё глубже в лес, обдумывая события последних дней. Едва заметный ветерок лелеет лицо Агнес и приносит едва уловимый аромат с понурившихся цветов. Впереди осень. Любимое время года с сестрами. Стылая пора увядания всегда дарит больше всего тёплых воспоминаний.       Выдавая себя за сельчан, с корзинами пирогов в руках девушки проникали в город и делили чужую радость на празднике урожая. В основном благодаря уговорам младшей. Хоть Моргана и беспокоилась об их безопасности, но каждый раз уступала сестрам.       Давным-давно именно на этом празднестве Блейз и встретила Кая. Во вторую осень без ведующей бабули. Тогда Агнес ещё не была против странного смуглого мальчишки. Он даже показался ведьме земли милым. Однако позже Агнес кольнуло дважды — сестринская ревность, когда Блейз ответила ему взаимностью, и сестринская тревога, когда Ковен узнал правду о происхождении Кая.       Нельзя было с тех пор доверять мерзавцу.       — Вы знаете, кто мог прийти за вашими сёстрами?       Голос у Кёнсу мелодичнее, чем у Сехуна. Он мягко цепляет Агнес из плена мыслей, возвращая в густой лес. Солнечные лучи проникают сквозь листву, создавая мозаику света и тени на земле. Чем дальше они с тэнгу проходят, тем гуще становится запах смолы и хвои. Отсюда девушка даже слышит шум журчащего ручья, которому подпевают озорные пташки.       Чудесная пора. Пора силы Агнес.       И в этот светлый летний день ведьма земли тянет за собой бремя. Своё скорбное бремя. Оно нависло галгофовым мечом, отяжеляя поступь. Волочится мёртвым грузом. Оставляет на плечах следы тревоги, напоминающие глубокие борозды после ливня. Надо с этим справиться. Самой. Ведь чтобы ответить на вопрос хранителя, ведьме придётся разворошить свои самые потаённые кошмары.       — За этим стоят ведьмы крови. Я уверена.       Голос твёрдый, но хрипотца выдаёт, как трудно даётся признание. Сестра Ковена оборачивается и заглядывает в пронзительные глаза ворона.       Верит ли?       Кёнсу встречает проникновенный взгляд с холодной сосредоточенностью.       Получив подобие одобрения, Агнес разворачивается и продолжает прогулку. Остатки самообладания трещат по швам. Дрожь пробирает тело, вбиваясь заточенным клином в истончавшую маску бравады. Девушка старается совладать непослушными конечностями. Нельзя поддаваться. Её всё ещё потряхивает, что хочется чертыхнуться и скинуть с себя мурашки точно блох.       Хранитель терпеливо ждёт, пока ведьма подберёт все нужные слова, и следует, как тень, по пятам.       — Не знаю, когда они начали действовать. Но об этих чудищах и бойне уже прознали все колдуны материка, — девушка говорит тихо. Холодная испарина пробирает тело в жаркую погоду. — Мы только слышали об этом, а потом и сами нашли двух обескровленных ведьм. Одну на опушке, а другую — у реки на выходе из города, — с содроганием вспоминает Агнес.       — Давно? — смурно уточняет Кёнсу, сведя густые брови.       Он знал о ведьмах крови. Эти исчадия появились позже остальных стихий и быстрее всех вошли в зенит своего могущества. Запретные обряды и ритуалы, заклятия на крови и жертвоприношения… вся их магия пропитана жестокостью и беспощадностью. Дьявольским дыханием тронута. Такого нет ни в одной стихии, которая берёт начало у Солнца и Луны. Даже магия эфира, черпающая силы из мрака космоса, не подразумевает под собой зла.       Однако… хранитель и не догадывался, что ведьмы ополчились друг на друга. Может, слишком долго оставался в храме, может, утонул в ином мире, но о подобном варварстве и помыслить не мог. Слишком противоестественно.       Как и охота на тэнгу.       — О кровавых ведьмах нам ещё бабушка рассказывала, — Агнес обнимает себя за плечи. — Когда ты настолько юн, все истории стариков кажутся жуткими байками.       — Как тэнгу? — ненавязчиво предлагает Кёнсу, наблюдая за беспокойными действиями ведьмы.       — Как тэнгу, — мягкая улыбка касается её губ.       Девушка правда благодарна хранителю. Он не давит, но направляет в поисках решений. Хочется верить, что со временем он даст ответы и на вопросы Агнес.       — В вашем лесу нет воронов, — вдруг замечает Кёнсу.       — Да не… — повелительница сил земли осекается, не закончив свою фразу.       Она хмурится и пытается вспомнить, видела ли поблизости воронов. Как назло, все воспоминания разбегаются подобно жучкам из-под поднятой коряги. Знакомые вороньи вскрики царапаются на закоулках памяти. Чёрные проблески в лесу то тут, то там — чаще всего филины, а то и ласточки по весне.       — Я их не чувствую, — заключает тэнгу.       Он бегло осматривается. Безмятежный лес, затопленный мягкими лучами света из-под ветвистых крон. Дребезжание стрекоз, притаившийся заяц в кустах можжевельника, рыжий беличий хвост, нырнувший в дупло… Здесь нет ничего примечательного. Даже ведьмин дом кажется вполне уместным. Только неожиданное открытие сеет смуту в мыслях.       — Вороны появляются к поздней осени, — Агнес задумчиво прикусывает нижнюю губу. — Я видела, как однажды Кай пытался помочь раненной птице.       — Раненной? — Кёнсу чувствует, как холодные щупальца беспокойства скользят под его одеяниями, намертво прилипая к животу.       — Да, ей крыло подстрелили или что-то вроде того. Кай даже заклинание прочитал, чтобы бедолага взлетела. Не сработало. Решили лечить эликсиром, Моргана за водорослями в самое глубокое озеро ходила! — оживляется младшая сестра Ковена, взахлёб рассказывая детали из прошлого.       Картинки всполохами оживают перед глазами. Вот Кай в своей белой рубашке с бордовыми завязками сидит на корточках. Вот очередной погубленный осенью листок срывается с ветки и кружит в воздухе. Вот чёрное пятно мельтешит на земле, что Агнес надо прищуриться. Ей едва удаётся разглядеть птицу.       Маг берёт ворону и пытается мягко поднять заклинанием. Агнес как перед собой видит, с какой растерянностью молодой человек разглядывает алеющую кровь на пальцах. Действует быстро — опускает птицу и выуживает из кармана флакон, подаренный ему Блейз. Ведьма земли тут же подлетает к Каю. Он не менее удивлён её появлению, но благодарен за помощь.       Зелья сёстры варят отменные. Их рецепты передаются из поколения в поколение, некоторые даже удаётся усовершенствовать. Неудивительно, что ворона оклемалась почти сразу. Даже капля животворящего эликсира для нее — лошадиная доза.       Сначала останавливается кровотечение, а следом, как запаянная, затягивается ранка меж смолянистых перьев. Ворона даже не шевелится, лишь таращится на своих спасителей, пока грудь разрывает набат сердца. Стоит эликсиру подействовать полностью, пернатое почти сразу взлетает. Кай даже заклинание повторить не успевает. Действительно чудо… А Агнес подхватывает корзину из кустов и быстро скрывается за полуголыми деревьями. Лишь бы лишний раз с Каем не заговаривать. Ещё шиповник к чаю собрать надо.       — Предлагаю возвращаться, — вежливо подаёт голос Кёнсу.       Мозаика воспоминаний сразу рушится, отдаваясь эхом битого стекла.       — Ты уже знаешь, что делать? — ведьма встречает уверенный взгляд чёрных ониксов.       — Да. Как и всегда, выложусь настолько, сколько от меня потребуется, — тэнгу поправляет очки. — Для начала я провожу вас до дома.       Агнес согласно кивает и медленно разворачивается. Дорога назад извивается, как змейка, среди густой растительности. Дом отсюда не увидать, но уйти далеко они не успели. Едва ворон собирается проанализировать услышанное за день, как его отвлекают смущённым вопросом:       — А ты знаешь, почему Сехун хочет умереть?       Ведьма прячет глаза. Даже волосы распускает, утомлённо массируя голову, лишь бы не встречаться с пронзительным взглядом тэнгу. Уж больно догадливый. С тех пор, как ёкай поселился у неё, Агнес перечитала столько справочников и книг, что с закрытыми глазами могла б цитировать веды. Только о божествах говорится слишком мало. Будто никто не хотел иметь с ними дел.       Если верить всем этим древним фолиантам, светила благословили божеств. С чего вдруг Сехуну самому желать смерти?! Зачем он её ищет? Девушка не уверена, что хотела бы задать прямой вопрос волку. Если не убедит, она не сможет его убить. Отговорить попытается, вразумить постарается, но убить… убить духу не хватит.       И плевать на кровавый договор.       Кёнсу идёт на шаг позади, но чувствует колебания. Загляни он сейчас в лицо ведьмы, наверняка увидел бы потерянное дитя, а не сестру сильнейшего Ковена. Хранитель вглядывается в миниатюрную ровную спинку перед собой, словно на ней начерчены мотивы Агнес.       Она хочет услышать правду или… ищет оправдание своему будущему преступлению?       Тэнгу взвешивает слова на языке. Выложи он всё как есть — сгорит ли план Сехуна, как семена, под палящим солнцем? Можно ли предсказать реакцию Агнес? Нет, он знает о ведьме слишком мало. Она узнает ровно столько, сколько ей положено.       — Уж точно не из-за праздной прихоти. На то есть причины, — увиливает Кёнсу, ровняясь с девушкой. — Он должен умереть.       — И кто определил эти причины? — она складывает руки на груди и упрямо вскидывает брови.       — Разумеется, сам Се, — сдержанный ответ совершенно не устраивает Агнес.       Раздражение прошибает настолько, что топни ведьма ногой — тэнгу тут же окажется погребённым по горло. Уж тогда-то Агнес вытрясет из него вразумительные объяснения! Она шагает настолько яростно, что на сухой земле отпечатывается плоская подошва сандалий. Почва начинает едва заметно откликаться на манну. По поднятой пыли Кёнсу со всей его проницательностью обязан уловить настрой младшей Ковена.       И он улавливает. Только, в отличие от темпераментного Сехуна, не поддаётся.       — Какого лешего ему умирать?! — требовательнее допытывается Агнес, даже не замечая дом перед собой.       Она не пропускает ворона дальше. Тот вынужденно останавливается и, сняв очки, скрупулёзно протирает стёкла. Пока Кёнсу проделывает бесхитростные манипуляции, в дверях возникает виновник дознания.       Сестринский клетчатый фартук на Сехуне ярко контрастирует с его тёмно-серыми одеяниями. Он даже бандану из найденного платка завязал, чтобы волосы в глаза не лезли и мыть посуду не мешали. Сказка, слов не подобрать!       Тэнгу, вернув очки на переносицу, пару раз изумлённо хлопает ресницами. То ли глаза подводят, то ли… Заново прочистив толстые диоптрии, он вовсю таращится на ёкая. Всегда собранный Кёнсу не может сдержать удивлённого вздоха.       Сехун, нисколько не смущаясь комичного вида, быстро пересекает расстояние между ними. Бегло осмотрев парочку, волк облизывается. Хороши голубки! Только вот не улови острый слух слова ведьмы — одну чёрную пташку точно ощипали бы.       Агнес замечает ёкая не сразу. Она даже не сразу признаёт в двухметровом нечто с семейным фартуком, который ещё бабуля носила, Сехуна. Ведьма едва не давится подтрунивающим хихиканьем.       Все остроты теряются под накатывающим, с трудом сдерживаемым смехом. И стоит ей немного успокоиться, чтобы посмотреть на чудо в цветастом платке, сохраняя напускную солидность, — всё запускается по новой.       — Се, тебе идёт больше, чем я себе представлял, — Кёнсу впервые за всё время блестит задоринкой в глазах.       — Ты зачем это меня в таком виде представлял?! — подозрительно щурится волк. — И вообще! Чего вы тут расшумелись?       — Я… — Агнес не успевает объяснить ситуацию, как ворон забирает всю инициативу:       — Я готов искать брешь. Пока осмотрелся и порасспрашивал нашу подругу.       Кёнсу прикрывается деланой серьёзностью. Хвала богам, вопросов сразу несколько и можно выделить лишь нужный. Сехун внимательно наблюдает за ним и не может пропустить мимо ушей фривольную «нашу подругу». Ёкаю будто острым лезвием режет слух фраза. Внутри, как в ведьмином котле, вскипает ядовитое чувство. Пожалуй, таким можно убить целый табун. Едкий дым постепенно охватывает разум, заполняя всё внутри.       Не зазнавайся.       Никакая она тебе не подруга.       — И что моя прелесть тебе наговорила? — хитро щурится мужчина, выступив вперёд.       Агнес удивлённо клонит голову, вскинув смолистые брови и вперившись взглядом в волка. Он же, напротив, избегает её взора. Что-то в тоне Сехуна меняется, становится напористым, властным, хищным… почти осязаемым. Протяни ведьма сейчас ладонь — упрётся в эго, как в кирпичную стену.       И это меняет что-то в ней самой.       В такой бесцеремонной и вместе с тем сокровенной фразе теперь нет ничего отвратного. На неё, как на зов, трепетным теплом откликается нутро. «Моя прелесть». В одном «моя» — сотни перьев щекочущих под кожей, и Агнес стоит неимоверных усилий, чтобы не сомлеть, заливаясь рдеющим румянцем.       — Рассказала о кровавых ведьмах, воронах, — простодушно начинает загибать пальцы тэнгу.       Его присутствие сразу возвращает ведьму из забурлившей реки эмоций. Смущение постепенно унимается, уступая собранности. Агнес порывается повторить вопрос и добиться-таки ответа, но гости не дают ей вставить и двух слов. Слишком заняты собой.       — Хватит-хватит, — словно в подтверждение мыслей морщится ёкай. — Ты вроде говорил, что готов отправляться. Нашёл воронов?       — Нет, созову по пути, — легко поддаётся Кёнсу.       — Мне кто-нибудь объяснит, зачем Сехуну умирать? — уперев руки в бока, возмущенно пыхтит Агнес.       — Прелесть, я сам чуть позже тебе всё расскажу, — слегка ведёт бровью волк.       Обычно светло-серые глаза наливаются потемневшим серебром. Сняв с себя нелепый фартук, Сехун сжимает его так, что вены на руках взбухают. Становится не по себе. Ведьме не остаётся ничего, кроме как отложить этот разговор. На кону успех нового ритуала.       — Ты готов к поискам? — задумчиво уточняет ёкай.       — Да. Принеси свою заряженную воду, а я возьму у Агнес кровь, — кивает хранитель, закатывая рукава.       — Зачем это? — недоумение опутывает девушку.       — Перед тем, как обратиться вороном, я должен заглянуть по ту сторону и установить связь между вами и вашими сёстрами.       Связь между сёстрами… вот как.       Только в ней Агнес и уверена.       Терпеливое объяснение немного успокаивает Агнес, и она примирительно кивает Сехуну. Тот послушно уходит за принадлежностями, смерив Кёнсу недовольным взглядом.       Не успевает волк вернуться, как тонкий металлический запах сразу забивается в ноздри. Он ускоряет шаг. Тэнгу уже пустил Агнес кровь. Кипучий жар поднимается из живота и обдаёт огнём голову. Кажется, что вода в серебряном подносе сейчас паром пойдёт — настолько Сехун возмущён происходящим. Ему никогда не было дела до деталей вороньего ритуала.       До самого Кёнсу, который вот-вот отправится в мир иной, ему тоже дела немного. Не впервой. Вернётся, поплюётся в утренний кофе да забудет.       Так почему теперь раздражение охватывает тело?!       Неужели дело в несносной девчонке, которая только что заставила само божество перемыть всю посуду?!       Солнце близится к закату, освещая участок перед домом мягким светом. Где-то поблизости пробегает белка, очерчивая круг в поисках орехов. Трава, нежась в последних лучах, окрашивается в ярко-мандариновый. В лесной тени зелень сохраняет свежесть. Последнюю свежесть перед жухлой осенью…       Лицо обычно бледного Кёнсу на закатном солнце приобретает живой оттенок. Только неестественное равнодушие выдаёт в нём иную сущность. Тэнгу, сосредоточенно хмурясь, капает ведьминой крови в заряженную воду на подносе. Начинается… В этой воде Сехун всю ночь пытался разглядеть сестёр Ковена и… не смог.       А ворон сможет.       Не потому что он сильнее, находчивее или умнее. Просто другие методы. И они с Сехуном дополняют друг друга. Когда гранатовые разводы расходятся по воде, глаза Кёнсу снова багровеют. У Агнес сноп мурашек по спине пробегает. Слишком живо она помнит вороньи слова, хлестнувшие сознание.       Ещё чуть-чуть и вместо утренней истерики проснется паника. Удушающая и беспросветная, она снова накроет с головой. Как в тот день, когда хранительница сил земли вернулась и нашла перевёрнутый вверх дном дом. Тогда смятение превратилось в смертоносное цунами, которое снесло остатки самообладания к чертям. Агнес выбралась чудом. Взяла себя в руки. И то ради сестёр.       Волк чувствует, что девушка в смятении и мягко касается её оголенного плеча. Хозяйка вздрагивает. Не отстраняется. Горячая ладонь, жарче знойного воздуха, помогает отвлечься от манипуляций Кёнсу с водой. Стоит Агнес вновь увидеть перед собой алую радужку, хочется сиюминутно удавиться полынной настойкой. Лишь бы не воскрешать в памяти те страшные слова. И поддержка Сехуна — на вес золота.       Как только Кёнсу заканчивает, он выпрямляется и коротко кивает ёкаю:       — Всё готово. Я пройду сквозь завесу и буду искать сестёр по кровной связи.       — Приступай, буду ждать на этой стороне, — Сехун подходит к давнишнему другу и протягивает руку: — Я надеюсь на тебя.       — Не сгущай, я не подведу, — усмехается хранитель, пожимая ладонь.       Друзья коротко прощаются. Агнес с замиранием наблюдает за ними, ощущая нарастающую внутри тревогу. Хрупкая надежда переплетается со страхом, что им не повезёт. В очередной раз. Столько безуспешных попыток спустя, девушка не понимает, как помочь сёстрам. И эта безысходность душит её до хруста в костях.       Ведьма прикрывает глаза, чувствуя лёгкое дуновение ветра на ресницах. Останься она в тот день дома, сейчас обсуждали бы с сестрами новый рецепт тыквенного пирога или собирали бы малину для варенья. А теперь Агнес собирает остатки сил, чтобы проститься с Кёнсу и поверить в наилучший исход.       Подняв веки, хозяйка видит перед собой уже чёрную птицу. Ворон ничем не примечателен, не отличается от других и никак не выдаёт свою силу. Лишь глаза еле заметно переливаются алым поверх черни. Самый обычный. И от него зависит судьба сестёр.       Когда тэнгу взлетает, Сехун поворачивается к встревоженной ведьме. Уголки его губ слегка дёргаются наверх:       — Ничего, прелесть. Он справится, я знаю Кёнсу. А ещё я знаю, что у него отменный яблочный пирог. Пойдём?       Волк снимает бандану и приободряюще размахивает как белым флагом. Только вот… Агнес не успевает распробовать слова утешения на вкус. Они ускользают, как встревоженные удильщиком рыбы к илистому дну. Пара секунд веры в лучшее разбивается о скалы жестокой реальности.       Сехун не видит, но перед глазами младшей сестры Ковена, как ежевичный след на белом платье, отпечатывается леденящая душу картина. Откуда-то сверху — девушка не успевает понять — замертво падает ворон. Единственный ворон в их лесу.       Кёнсу.