И моё сердце прорастёт лилиями

       Согласившись на участие в этом чёртовом проекте, я не сразу поняла, на что подписываюсь. И хотя кастинг прошёл очень легко — мужичок, о котором поведала всё, что видела, сказал, что хотел бы увидеть меня в финале этого шоу, я чувствовала, что дальше всё будет совсем не так просто.        К своим сорока семи я поняла, что ощущаю запахи различных явлений в жизни людей и их личных качеств. У всего был свой запах: у смерти — приторно сладкий фруктовый, у чернухи — запах пыли и грязи, у горя — запах морской воды.        Тогда, в самом начале Битвы, на поляне это скопление запахов едва не свело меня с ума. Чтобы отгородиться от обилия терпких и густых ароматов, я закурила трубку и тут же столкнулась с осуждающим взглядом зелёных очей. От их обладательницы пахнуло морским бризом и, на удивление, лилиями. Этот запах тут же отозвался во мне неясным першением горла.        От созерцания девоньки и собственных ощущений отвлёк тогда какой-то дурень, предлагавший другим магам да колдовкам подержать горку зубов, добытых непонятными методами. Уж я то ведаю, как ловко такие коллекционеры на людей хвори сбрасывают да проклятия, поэтому и решила тогда высказать, что мыслю об этом, благо спор наш до драки не дошёл…        Когда же нас позвали к белому кубу, аромат моря будто начал преследовать меня, таща за собой такой новый и неизведанный запах лилий. Вскоре я поняла, что девонька, что осуждала меня за трубочку, стоит совсем недалеко. Такая маленькая и хрупкая, она будто излучала энергию тысячи магов. С того дня и на протяжении всего проекта эта энергетика и стойкий лилейный смак начали преследовать меня повсюду.       Заговоры, наговоры, порченьки да привороты — всё это активно вплеталось в жизнь участников Битвы. И я знала, как с этим работать: знала, как сделать отливку, как отчитать мреца да договориться с царицей земляной. Но каждый раз на лице Лины, той самой зеленоглазой девоньки, я видела столько скепсиса, сколько не встречала до того.        Как же меня раздражала эта самоуверенная девчонка, что называла мои обряды цирком да постановкой для большей эффектности. Злоба лютая начинала сжигать меня изнутри, когда каждое собрание в готическом зале она пыталась уколоть да задеть побольнее за душу. А скребущее чувство в горле и лилейный запах никак не отпускали…        Вот и сегодня с самого утра и на испытании с заключёнными эти чувства жгут меня изнутри. А Лина в готическом зале, как назло, стоит и улыбается, снова всё ставя под сомнения. И даже когда она не справляется, не отправляют её в чёрный конверт, потому что красивая чертовка…        Что за мысли, колдовка? Ты когда это начала на неё заглядываться? Задумываюсь и понимаю, что это чувство возникло ещё тогда, на поляне. Это что-то сродни привороту, будто от каждого дня, что не рядом, я чувствую всё острее да всё более горько.        Быстро выхожу из готического зала, благо как раз перерыв объявили. И лишь успевает дверь в комнате отдыха за мною закрыться, как я начинаю задыхаться. Закашлявшись, опираюсь руками о стену, горло горит, словно спирта в него плеснули чистейшего. А когда опускаю голову, на полу вижу пару белых лилий… Тонкие лепестки дрожат от капелек крови, что стекают по ним. Что за напасть такая?        Обдумать всё и убрать с пола цветы не успеваю — в комнату влетает Владик со словами о том, что всех снова ждут на площадке. Увидев моё состояние и окровавленные лилии, мальчишка помогает подняться и подаёт стакан тёплой воды: «Выпейте, должно стать легче… По крайней мере, у Вас не розы, Толик бы побрал этих любителей флористики».        Я не понимаю ровным счётом ничего и только ошалелым взором смотрю на Череватого. Он говорит о том, что расскажет всё после съёмок, и под руку провожает меня обратно в готический зал. Надеваю маску благодушия и стараюсь не раскрывать свой настоящий лик до самого конца…        В кафе возле дома Влада пустынно, но оно и на руку. Мы сидим за столиком в углу и пьём облепиховый чай. Влад рассказывает, как впервые столкнулся с цветами, которые постепенно заполняют грудную клетку и выходят через горло. В его случае цветами оказались красные розы. Чернокнижник грустно усмехается и говорит, что ни один ритуал от этого не поможет, потому что это болезнь, которая возникает от неразделённых чувств…        — Владик, ты меня прости, конечно, но это же бред какой-то, — я отпиваю чай и искренне не верю словам мальчишки. — Мне почти пятьдесят, какая к чёрту неразделённая любовь?        — Это вы, Ангелина Юрьевна, правомерно спрашиваете. Я тоже так думал. Я вообще женат, с ребёнком. А тут эти чёртовы розы… — Влад закрывает лицо руками, а я понимаю, что ситуация у него, кажется, ничуть не проще моей.        — Кстати, а почему именно розы?        — В вашей груди поселяется тот вид цветов, которые любит предмет ваших чувств, — и почти себе под нос, — эстет грёбанный…        — Ну, по крайней мере, мы знаем, что влюблены не в одного человека, это радует. И что ж за эстет в груди твоей поселился, Владик? — прищуриваю глаза и начинаю догадываться, о ком сейчас пойдёт речь…        — Да есть тут один фокусник… Занятой… А вы не промах, Ангелина Юрьевна, я знал, что между вами с Линой изначально всё было нечисто.        — А ты откуда знаешь, что это Лина?        — Догадаться было достаточно просто — у неё на ноге набита белая лилия, её почти не видно, но я углядел…        Мы больше не разговариваем с Владом об этом, решив держать в секрете то, что происходит. К финалу оба остаёмся почти без сил от ежедневных цветочных композиций на полу. Это настолько изматывает, что в какие-то моменты мы начинаем просто топить друг друга на камеру, грозя порчами, проклятиями и непроглядами. Одна Лина остаётся непоколебимой, хотя и по ней видно, что усталость берёт своё.        Мы выходим из готического зала и я притягиваю чернокнижника к себе. Успокаивающе глажу по спине, ведь Марат сегодня сказал, что Илюши не будет на финале, вот Владик и сорвался. Медиум смотрит на нас с подозрением, но через секунду срывается с места и убегает в комнату отдыха.        — Чего это с ней? Пойду проверю, — Влад отстраняется и идёт проверить, что случилось.       Я же в это время выхожу на улицу и вдыхаю холодный воздух. Только успеваю закурить трубку, как чувствую на плечах тяжесть своей шубки. Череватый заглядывает в глаза и осторожно спрашивает:        — Ангелина Юрьевна, а какие вы цветы любите?        — Пионы, а что? — я хмурюсь от непонятного вопроса, а Владик улыбается во все тридцать два зуба и протягивает мне маленький, едва начинающий распускаться, бутончик пиона.        Трёхсекундный ступор, и вот я уже стою в комнате отдыха, прижимая к себе такую родную, ершистую, но свою девоньку. Лина без страха смотрит мне в глаза и целует. Я целую её в ответ и думаю о том, что нужно будет купить ей самый большой букет из лилий, потому что они теперь проросли в моём сердце навсегда. А ещё нужно будет отправить Владику фотографию Илюши с его любимыми колокольчиками… Пусть будет счастье.