赤团花开四季， 旁边只有安静、 无你变得无名、 你还需要星星？
Цветы ликориса теперь цветут четыре сезона. Рядом со мной одна тишина. Без тебя я превратился лишь в человека без имени. Тебе все еще нужны звезды?
- bu xing.. - парень под ним пытается вырваться, изо всех сил напрягая мышцы тела, особенно - рук, в попытке сбросить с себя, оттолкнуть, хотя бы - ударить, но все его старания обращаются тщетными, а слова - скрадываются тяжелым дыханием, разделяясь долгими паузами, и на выходе слышно только короткое 'bu', а - через время - 'xing'. в этот момент что-то внутри блэйда щелкает, расходится на трещины ореховой скорлупой, и тонкие, холодные губы непроизвольно произносят второе, прижимая теряющийся звук окончания теплым воздухом к нёбу. - xing, - невидящим взором уставившись куда-то перед собой блэйд тупо повторяет, и его голова еле заметно качается, как у кошек, задумавшихся о чем-то своем: вперед-назад, и так - несколько раз. словно попадая под действие невиданной, неземной силы, блэйд ..чувствует. и сам этот факт, так резко обнаруживающий себя в такой вязкой, туманной, отдельно от самого себя ощущающейся повседневности, бьет его, точно копье острием: кратко, точечно, под дых, - и воздух вдруг становится пряным и сладким, но враз ускользающим, а от того - еще более необходимым, что хочется жадно сделать краткий вдох, который почувствуется ртом, а не легкими. блэйд чувствует. блэйд думает: 'еще'. и повторяет снова: - xing.1.
это было вчера. - xing..! ying xi.. ying xing! ni zai ma? - звенящий дружеской насмешкой голос вырывает его из медвежьих объятий полуденного сна, заставляя морщиться и открыто демонстрировать свое нежелание просыпаться, но чужие указательный и средний, враз обжигающие своим теплом, коснувшиеся всего лишь костяшек пальцев, действуют на мужчину лучшим мотиватором к пробуждению, заставляя распахнуть тонкие веки, отдернуть руку, и, будто она из части тела вдруг превратилась в неотесанный кусок дерева, некоторое время с непониманием смотреть на нее, а затем спрятать за спину, ловя взглядом чужое удивление, мелькнувшее в нефритово-серых глазах. - ты в порядке? - м, - мычит инсин. удивление сменяется удовлетворением с примесью чего-то, чему инсин пока не находит словесного эквивалента, и собеседник, поманив его все теми же, указательным и средним пальцами - тонкими, длинными, с проглядывающимм голубыми венками, притаившимися у косточек, - удаляется, держа спину ровно, всем видом показывая, что знает: мужчина пойдет за ним, оборачиваться не стоит. инсин пользуется этим, за доли секунды выуживая собственную руку из-за спины, подносит ее к лицу и тихо втягивает носом тонкий аромат, оставшийся на костяшках пальцев от чужого прикосновения. пахнет солью. мужчина считает, что обоняние ему врет, потому что сам инсин думает: пахнет любовью. и вскакивает на ноги.***
блэйда мутит. мутит так, будто его желудок распороли, поместили в него литой кусок свинца в пластиковом пакете, который обязательно будет драть собой внутренности, а затем сшили и желудок, и блэйда, но забыли сказать: для чего. блэйд со смешком, прячущимся в левом уголке губы, думает: с бессмысленностью полиэтилена с металлом внутри себя он может согласиться. с бессмысленностью своей жизни - нет. на мгновение ему даже хочется превратить смешок в злую улыбку, но тело под ним, еле дернувшееся, снова отвлекает его внимание на себя. - какой обжигающий взгляд, - говорит блэйд, а в его голове, будто его же, но не такой низкий, не такой хриплый, не такой грубый голос добавляет: 'нефритово-серый'. блэйд сглатывает. блэйд хочет спросить, кто этот чертов мальчишка, но опускает голову к чужому уху, ощущая собственным телом, как замедлилось чужое дыхание, и спрашивает, к собственному удивлению, даже осторожно, в секунду устанавливая интимную тишину между ними: - кто я? ответом ему служит лишь молчание, но блэйду более и не нужны слова, потому что у самого уха чужие взмокшие, черные, короткие волоски пахнут солью, и, чувствуя это, блэйд замечает, как собственный рот заполняется слюной, как у бешеного пса, что только и желает, что вгрызться в свою добычу: безвозвратно. бесцельно. блэйд думает: пахнет знакомо. блэйд как сквозь вату слышит собственные, произнесенные вслух, слова: - пахнет не мной. тело под ним больше не дергается.2.
сегодня праздник фонарей. мужчина несет в своих руках нечто, скрытое прохладной шелковой тканью. в его памяти еще свежей занозой пульсирует недавний спор с продавцом, который все настаивал на том, что 'ткань, которую хочет приобрести молодой господин, почти небесного цвета, но никак не цвета кромки моря, что подсвечена солнцем и видна лишь с подводных глубин'. инсин морщит нос даже сейчас. 'я - молодой господин? мне недавно исполнилось 40. и шелк небесного цвета я бы не выбрал никогда, потому что небеса - не его стихия'. инсин обрывает свои мысли, зажмурившись и покачав головой из стороны в сторону, потому что знает, о чем будет думать в следующие полчаса, если сейчас же не прекратит. - niangqin, niangqin, а что это там такое? в руках у того господина? - инсин слышит это перед тем, как завернуть в переулок. женщина, держащая любопытного ребенка за руку, увлеченная разглядыванием свитков в каллиграфической лавке, все же успевает краем глаза увидеть статного мужчину, чьи серебристые волосы гармонично контрастировали с тканью, почти небесного цвета, но видъядхара точно знала - таким бывает цвет кромки моря, что подсвечена солнцем и видна лишь с подводных глубин. - предполагаю, что под тканью - подарок, раз господин скрыл его. - а какой подарок? - может быть, фонарик? - это фонарик? - ты - убийца интриги, - наигранно-печально вздыхает инсин, зная, что, скорее, говорит про себя, ведь от волнения забыл поместить подарок, на склеивание собственными руками которого потратил несколько дней, в коробку или что-то, что не выдаст его по одним лишь очертаниям, миллиметр в миллиметр повторяемым, огибаемым нежным, почти невесомым шелком. - значит, фонарик, - в голосе, что произносит это, звучат тепло и некая, почти детская, заинтригованность, тщательно скрываемая, но для уха инсина, настроенного в данный момент на любые, даже специально заглушаемые нотки, - больше нет никакой тайны. - это подарок. тебе. в глазах напротив нефритово-серый на мгновение окрашивается в бирюзовый, и снова возвращается к исходному цвету, а руки - жилистые, но гладкие, мягкие - уже протянулись к известного цвета шелковой ткани, сминая, стягивая ее, обнажая бумажный фонарик, на боках которого изображены цветы. - это.. м.. османтус? - нет. - может быть, чайные листья? - нет. - тогда.. гинкго? - это лотосы. пространство разрезает смех. чистый, звонкий, радостный, почти ребяческий. инсин смотрит, как мужчина напротив складывается пополам в этом искреннем порыве веселья, как он потешается над ним, но ничего не может сделать. не хочет. руки кузнеца, даже такого искусного, не созданы для живописи на бумаге. его холст - металл, и творения из него вот уже двадцать лет не вызывают ничего, кроме восхищения в глазах приобретающих их и страха в глазах погибающих от них. - ты - ужасный художник, xing xing, - говорит мужчина все еще улыбаясь, выдыхая короткими смешками, и вытирает слезы, проступившие в уголках раскосых глаз. - кто? то есть, как ты меня назвал? ресницы, в попытке скрыть искрящуюся бирюзу глаз, трепетно вздрогнули, но инсин не замечает этого, потому что в этот момент его взгляд оказывается прикованным к кончику носа, слегка дернувшемуся от прикосновения к хрусткой бумаге. - ты его.. нюхаешь? - м. - и чем же он пахнет? - тобой. инсин сглатывает. - чем пахну я? - землей.***
'это какая-то шутка', - проносится в голове у блэйда. он ощущает: придавленная им грудь вздымается, выдавая глубокое дыхание, будто паренек под ним заснул крепким и мирным сном, избрав это в качестве последнего желания перед неминуемой гибелью. 'неплохой выбор', - думает блэйд, пока поднимается на вытянутых ладонях над хрупким телом. он, действительно, видит, как глаза мальчишки прикрыты, но темные дрожащие ресницы выдают тихий трепет, который, обычно, не испытывают во сне, и замечает, что осознанно или нет, тот слегка водит носом, будто пытается ухватить какой-то едва уловимый аромат. блэйду от этого беззащитного, открытого, доверяющегося вида сводит зубы. и хочется взвыть. через мгновение парень под ним открывает глаза и еле слышно, тихо говорит: - это ты. лицо блэйда трескается подобно зеркалу, быстро и резко, расходясь кривыми, уродливыми морщинами у уголков губ, не поднятых и не опущенных, и мелкими, если дотронуться - даже теплыми, бесконечно красивыми морщинками возле глаз, как если бы они щурились от яркого солнца. блэйд чувствует, как его грудь враз начало распирать, будто в ней не осталось места от чего-то гигантского и жестокого, что просится наружу отчаянно и бескомпромиссно, дробя, теперь кажущиеся такими хрупкими, кости, стирая их в порошок, и разрывая теплую упругую плоть на холодные куски мяса. блэйд почему-то представляет, как бы они чавкали под чьим-то мягким узорчатым сапогом. и в то же время его воспаленное сознание улавливает какой-то блеск. взгляд фокусируется, и блэйд видит слезы, готовые вот-вот скатиться с чужих, покрасневших в уголках, глаз. его собственная рука, будто ведомая чьей-то волей, тянется к волосам, а большой и указательный пальцы складываются, но захватывая пустоту, соприкасаются друг с другом. блэйд мотает головой. его волосы ниспадают темным каскадом на чужие лицо и плечи. - это мои? - будто обращаясь к кому-то, заключенному внутри себя, спрашивает блэйд, в этот же миг ощущая и свои губы, произносящие это, и себя самого чужой, неудобной, будто снятой с чьего-то плеча вещью, неодушевленной тряпкой, от которой только и хочется, что немедленно избавиться.3.
- это твои, - слегка поджимая губы, говорит он мужчине напротив, а в глазах бирюзовыми искорками поблескивает хитрость, что не укрывается от взора инсина. - не припомню, чтобы среди моих подвесок была, - рука ловко захватывает красную кисточку, - такая. цепкие пальцы зарываются в пушистую бахрому, и инсин чувствует мягкость и тепло, однако в следующее мгновение его взор сосредотачивается на мерцающей, похожей на прозрачный жемчуг, бусине, что покоится прямо над яркой кисточкой. - это.. жемчуг? - нет. - это может поддаться моей обработке? - ты.. невыносим. нет. - я люблю свое дело, поэтому должен был спросить. значит, это обычное стекло? - это слеза видъядхара. - какого-то конкретного? за ношение этого могут убить? - инсин откровенно веселится, но его веселье обрывается, когда слуха достигает короткое: - моя. инсин смотрит на свою руку, сжимающую неожиданный подарок, и теперь видит, как его мозолистые пальцы, с въевшейся под кожу металлической пылью, держат хрупкое драконье сокровище, и ему кажется, что этот контраст - абсурден, но, будто движимый какими-то инстинктами, он неосознанно добавляет к этому еще больше кричащего, броского, неправильного, когда подносит кисточку к своим слегка побледневшим от волнения губам и касается ими поблескивающей, застывшей во времени, печали. инсин почти обрывает касание губ и уже хочет посмотреть на мужчину напротив, как его слуха достигает громкое, со звенящими нотками злости: - прекрати! инсин думает: 'буду выглядеть дураком, если не прекращу'. инсин говорит: - нет. и делает шаг к возмущенному видъядхара, намеренно наступая тому на ногу, слабо, не больно, но будто в мягкой попытке удержать в случае побега. его губы в опасной близости от чужих, влажных и слегка приоткрытых, с еще не остывшим на них гневом, и инсин прилагает колоссальное усилие, чтобы сдержать себя от хотя бы слабого к ним прикосновения. он может позволить себе лишь вцепиться в грудки мужчины напротив, сминая пальцами нагретую солнцем одежду, отчаянно подбирая слова, хотя давно знает, что хочет сказать, в чем хочет признаться ему и самому себе. слышит: - глупое человеческое создание. думает: 'знаю, что дурак'. чувствует: горячие, горячие чужие губы, коснувшиеся его собственных, бесстыдно напирают, оставляют собственную влагу, мажут теплом, взаимным желанием, - и сердце инсина - человеческое, налитое, кипящее кровью - заходится в бешеном ритме, готовое любить.***
блэйд наклоняется и слизывает чужие слезы. язык улавливает соль. блэйд не думает о том, что это неправильно или дико. ему кажется, что именно этого он ждал последние несколько сотен лет, и его тело с крепкими, напряженными мышцами враз расслабляется, безвольно опускаясь на теплое, чужое под ним. ему хочется заскулить, но блэйд, будто не зная или не помня, как извлечь из себя такие ноты, лишь тупо открывает рот и произносит что-то, в каком-то рыбьем безмолвии не издавая ни единого звука. однако тот, кто под ним, будто все понимая, отвечает на немую мольбу, потому что в следующее мгновение, подобно тонким листьям клена, упавшим на водную гладь остывающего осеннего озера, на чужую спину уверенно опускаются руки в нежном, легком касании, и кожа блэйда, ставшая влажной, тесной, враз - рябью по воде - покрывается толпами мурашек, волна за волной пробегающими по телу, заставляющими подрагивать, поеживаться, поджимать пальцы уставших ног. блэйд кусает себя за внутреннюю сторону щеки. блэйд хочет исполосовать ржавым клинком сначала себя, затем - тело под ним. после - еще раз себя. - я хочу проснуться, - и человек напротив почти что может видеть эту застарелую, корочками поросшую сердечную рану: она похожа на древнее, иссохшее дерево, вдруг отрастившее ветки на месте собственного сруба, которые со временем тоже стали сухими, жесткими. мертвыми. - ты не спишь. - значит, уснуть наконец. блэйд закрывает глаза.4.
- ты вламываешься ко мне в ущелье. затем - в мой дом. что еще хуже - в мое сердце. ты вообще знаешь что-нибудь о границах? - мужской голос сочится негодованием, а после - когда на его мягкий узорчатый сапог опускается чужой - черный, кожаный, грубый - и вовсе отливает нотами зарождающегося гнева, - ты..! - я постоянно о них думаю. - о границах? - да. например, моя граница - длина человеческой жизни. мне уже 43, и эта цифра не будет убавляться. я не прошу - настаиваю на свадьбе. я не хочу делать это в 44, это неблагоприятный возраст, судя по цифрам. - тобой движет только это? - и запрет на ночь с тобой до нашей свадьбы. хоть это и не обычай видъядхар, укорененный в веках, а всего-навсего твоя стесн.. кхм, твое желание, но я все еще хочу обточить самый лучший и самый смертоносный в мире кли.. - прекрати это сейчас же! - ты согласен? вместо ответа инсин чувствует теплое прикосновение забравшегося под его штанину чужого хвоста, щекочущего самой кисточкой небольшой участок голой кожи. переводит взгляд на лицо мужчины напротив - красивое, точеное, неземное - и слышит: - ты так и остался дураком. инсин не отрицает. - почему? - ты уже год носишь у сердца мою чешуйку. - да. это же твой подарок. - свадебный. - ты издеваешься? - его лицо вопросительно - комично - вытягивается, и мужчина напротив начинает заливисто хохотать, а инсин хочет вцепиться в эту дрожащую от гортанного смеха шею собственными пальцами, губами, зубами, чувствуя бьющую под дых досаду от того, что не понял вовремя такое очевидное, но может только броситься к ногам своей любви, обнимать хрупкие колени, прятать зародившиеся в уголках глаз слезы радости под закрытыми веками, целовать ткань чужих одежд, чувствуя под ними теплые кожу и чешуйки, которые, он уверен, переливаются также, как и та, что висит у него на шее.***
- где она? - она? - та чешуйка. - я не знаю, xing xing. наверное, растворилась во время перерождения. может, вернулась ко мне. - как ты меня назвал? - xing xing. - мое имя? - скорее, ласковое прозвище. - какое прозвище было у тебя? - airen. - это не похоже на прозвище. - ты считал это забавным: называть дракона человеком. блэйду впервые за сотни лет хочется улыбнуться.5.
- тебе не идет красный. - знаю, - вздыхает видъядхара, осторожно подцепляя цепочку золотого украшения в виде нанизанных на тонкие веточки аккуратные, малюсенькие кленовые листочки, и снимает ее с нефритового, но будто прозрачного, драконьего рожка. позвякивающие нагревшимся металлом, листочки издают тихий перезвон. - он больше подходит тебе. - нет. ты меня не понял. - что же здесь непонятного, - начинает размышлять вслух, снимающий уже вторую цепочку с другого рожка, мужчина, - для моего цвета кожи больше подходят светлые, даже холодные, тона, а красный больше подходит к твоему - солнечному, золотистому цвету ко.. что ты делаешь? инсин разворачивает его от зеркала лицом к себе, тянет за пояс красных одежд и смотрит так, будто еще секунда, и в комнате пропадет живительный кислород: загнанно, тяжело, хищно. - в данный момент тебе не идет никакой, - почти рычит инсин, рывком стягивая дорогой алый шелк с гладкого, молочно-нефритового тела, тут же впиваясь взглядом в открывшиеся взору беззащитные чешуйки на плечах, груди и тазовых, остро выпирающих, косточках. видъядхара не встречался с такими жадными до него людьми. с восхищающимися - да, с раболепствующими и молящимися ему - да, с боящимися и превозносящими его - да, но никогда - с теми, кто хищно любил. его человек был именно таким. по-животному, зубами впивающийся в его нежную, теплую плоть у сердца инсин, прижимающий язык к солоноватой коже, таким образом будто считывающий движение крови внутри, и его мозолистые, загрубевшие от многолетнего труда кузнеца, подушечки пальцев, которые с щемящей душу осторожностью впервые коснулись его маленьких, прохладных чешуек на груди, - вызывали в драконьем сознании белые вспышки света, так, что все время хотелось их сморгнуть, но инсин, заметивший чужие, закатившиеся в удовольствии глаза, лишь шептал что-то и кусал, касался, трогал, сжимал, целовал, царапал чужую бледную кожу, оставляя на ней то пятна, то небольшие рубцы от укусов. в какой-то момент инсин слышит: 'не забывай о приличиях', - и ему хочется отпустить какую-нибудь глупую - в его духе - шутку, но он лишь тянется указательным к навершию прозрачно-нефритового чужого рожка, спустя секунды плавно, почти невесомо ткнувшись в него. мужчина напротив жмурится. сладко, по-кошачьему сыто. - разве между мужьями существуют рамки приличия? - у тебя их никогда не было и до сегодняшнего дня. 'ying xi', 'ying xing', 'xing', 'a-xing', 'xing xing' - инсин даже представить не мог, что существует столько вариаций его имени, слушая их все, пока вбивается в жаркое, растянутое, принимающее его драконье нутро. вбивается по-собственнически, жадно, голодно, подтаскивая к себе то за грудь, вздымающуюся часто, прерывисто, то за хвост, существующий будто отдельно от хозяина, взбесившийся, бьющий его по ногам, а если удается забраться инсину за спину, то и по ней, уже исполосованной, алеющей от нескольких, особенно грубых, ударов. один такой только что чуть не распорол его кожу, и сам видъядхара ощутимо вздрагивает, чувствуя, как моментально сжалось обнимающее его сзади горячее тело. слова извинений уже собирались вырваться из искусанных, пунцовых губ, но инсин, носом ведя по взмокшей, блестящей, розовеющей кромке шеи, тихо шепчет: - даже не смей. - я знаю, что это больно. - это от тебя. а значит - любимо мной. видъядхара хочет кричать. прежде он никогда не думал, что человеческий род - такой. наглый. глупый. вечно куда-то стремящийся, бегущий, ненасытный. жадный. он рассуждает об этом вслух, не замечая, как отрывисто шепчет эти эпитеты, будто проклятья, слыша которые инсин улыбается и стонет, потому что то, каким голосом видъядхара откровенно, будто по-стариковски, ворчит и ругается, лишь подогревает его собственное возбуждение. мужчина перекидывает выбившиеся из пучка серебристые волосы себе за спину и отстраненно думает: 'теперь я мог бы и умереть'. ему хочется сделать что-то, чтобы показать: я тоже, тоже тебя люблю. но что он может? через несколько месяцев инсину исполнится 44. для человеческой жизни это - почти половина, для видъядхара - совершенное ничтожество. ни драконьи слезы, ни защитная чешуя не вырвут его единственную за долгий жизненный срок любовь из жестоких лап смерти. скользкие, словно водоросли, такие предательские в этот момент мысли оплетают разум мужчины, и он бессознательно тянется ближе к инсину, поворачивая голову настолько, насколько это возможно сделать без резкой боли. целует - мажет - чужую, уже немного шершавую к вечеру щеку, выгибается, желая быть еще ближе, сжимает тугими стеночками крепкий, горячий член, выбивая из инсина громкий, хриплый,***
грубые мужские пальцы перебирают темные волосы. 'короткие', - думает блэйд, а после - зарывается носом в самую макушку, вдыхает запах, напрягшись всем телом, зажмурившись, боясь - вот-вот исчезнет. - когда я умер? - тебе было 44. - несчастливое число. дан хэн грустно улыбается, заправляя чернеющую, словно смоль, длинную прядь за чужое, прохладное у кончика, ухо. он помнит и другие цифры. количество слез, пролитых на черное пальто, разорванными, противными лохмотьями свисавшие вдоль красивого, еще не остывшего мужского тела. помнит - или уже сам себе врет, что помнит, - сколько раз шептал над бездыханным телом родное имя, так долго, что обычно теплое у нёба его окончание, сначала скрадывалось, а потом - и вовсе потерялось. так звезда превратилась в сердце. видъядхара не сомневался ни секунды, что потерял именно его. помнит: бесчисленные дни вплетал в чужие волосы целебные травы, задерживающие тление смертного тела. сто тридцать тысяч двести восемьдесят девять серебристых паутинок - он сосчитал их все, поцеловал - каждую. блэйд думает: 'странный взгляд'. блэйд говорит: - тогда почему? - почему что? - почему я все еще здесь. - потому что дураком оказался я. - а я? - а ты все также невыносим. блэйд нащупывает. свой клинок, чужое возбуждение, почву. и не знает, как сказать, что вспомнил, сколько раз эти белые, любимые руки поднимали копье, пронзали его сердце, так быстро ставшее дырявым, прохудившимся решетом. сколько раз прощался, так и не выдавив из горла застрявшие в нем слова о любви, лишь захлебывался булькающим в глотке чужим именем. сколько раз на ветке - импровизированной заколке - вырастал лотос: первое время блэйд лишь вдыхал его аромат, позже - ел, давясь от тоски. сколько раз приходил в драконье ущелье и прыгал в его воды, не всплывая, потому что солоность вод была слишком знакомой, родной, опьяняющей, казавшейся живительнее самой жизни. - ты все еще желаешь умереть? блэйд смотрит на подводку, обрамляющую чужие глаза, размазавшуюся от пота, слез, прикосновений самого блэйда. блэйду кажется, что красный - единственный цвет, который он видит уже много лет. отвечает: - да. думает: 'только с тобой'. накрывает губами нефритово-серый взгляд.6.
- ying xing? - да. его имя. - думаю, тебе не стоит с ним сближаться. - почему? - видъядхара не обладают даром предвидения? - видъядхара славятся упрямством. заколки на голове у девушки слабо звякнули, выдавая встревоженность хозяйки. сделав глубокий вдох, она все же решает предупредить: - я вижу вас двоих: тебя - умершего однажды, его - бессчетное количество раз. - мы.. вместе? - деретесь. ты, лежа под ним, пытаешься вырваться из его рук. - не подсматривай. - глупец. - уверен, мы оба, - немного таинственно улыбается видъядхара, грея тонкими пальцами приготовленный для другого подарок - тонкую шпильку с белым цветком.