Обнаженность души

      Любовь, что бы там ни говорили, не приходит постепенно. Это все равно, что спустить курок. Словно выстрел из револьвера. Как будто в вас попала пуля. Это случается внезапно, сбивает с ног, выбивает дух.       Любовь, любовь нелегка. Потому что она меняет вас, вынуждает действовать иррационально, лишает покоя. Она срывает все маски и защитные барьеры, выставляя напоказ лишь вас самого – чистого, обнаженного и несовершенного.       Она оголяет вас, обнажает вашу душу. И если вам повезет, кто-то увидит красоту в вашем изломанном теле и неправильное совершенство вашего разбитого сердца – будто сшитого из лоскутков, неровного и потрепанного по краям. И, казалось бы, на этом история должна закончиться словами “и жили они долго и счастливо”.       Но не все так просто. Ничего не бывает простым, когда речь идет о любви. И вот какая штука: когда Шекспир сказал “любовь слепа” – он был неправ. Любовь какая угодно, но не слепая.       И при этом она ослепляет.       Любовь, любовь многолика: перехватывает дыхание, отливает золотом, приносит боль, она прекрасная, она горькая, сладкая, темная, яркая и все то множество вещей, для которых никто никогда не находил нужных слов. И обретя ее однажды – трудно будет снова отвести взгляд. Почти как когда смотрите на солнце, чтоб запечатлеть его в памяти на темные времена, а перед глазами начинают плясать черные пятна – солнце делает вас слепым.       А иногда, иногда любовь заставляет вас ненавидеть кого-то. Ненавидеть за то, что увидели в вас красоту, за то, что изменили вас, что полюбили вас. За то, что вы полюбили в ответ.       И Холмс тщательно и злобно подбирает слова, целясь каждым слогом в сердце Ватсона, чеканя фразы, призванные ранить.       И они ранят.       Ему хочется кричать на Ватсона [разве вы не видите, что со мной сделала любовь?], но слова растворяются у него во рту и тянутся между ними тяжелым молчанием. А иногда, когда он лежит ночью без сна, ему хочется, чтобы небо было хоть немного ближе, чтобы можно было дотянуться до него со своей кровати, поймать падающую звезду, увидеть, как глаза Ватсона снова загораются и искрятся. Сказать все то, что он так и не решился сказать.       Его смех глухим и надтреснутым эхом разносится в пустоте ночи. Он шипит – кокаин горит. [разве вы не видите, что сделала любовь? что она со мной делает?]       Но, видите ли, все это не имеет особого значения, потому что хоть, возможно, любовь и не способна вылечить все раны [Я знаю, что причинял вам боль, Ватсон. Что я только не творил, разве что не убил нас с вами, но... Но что, Холмс? Мы остались ни с чем, совсем ни с чем. У нас есть мы и любовь. Это уже что-то, не так ли? Да, это уже что-то...], но она всегда оставляет в небесах просвет – лоскуток яркой синевы даже в самый темный день. И иногда, когда они лежат ночью без сна, голова Холмса на груди Ватсона, Холмс может дотянуться с их кровати до неба и поймать падающую звезду, но не делает этого.       Вместо этого он целует Ватсона в челюсть.       Так что да, любовь – это нелегко, но все самое великое в жизни никогда не бывает простым.