Солнце в чернильной тьме

Эдгар, сколько себя помнил, всегда смотрел на мир сквозь пряди своих темных волос. Никогда не показывал глаз. Удивительных тёмно-фиолетовых озер с серебряным блеском. Они ясны и чисты, но где-то в глубине таится загадочная темнота. Она исходит из глубоких недр сознания, над которыми и сам По не властен. Многие авторы как работают? Садятся за стол и пишут, потому что надо. Некоторые ждут вдохновения, сигнала от Вселенной. Однако Эдгар не относится ни к одному из этих типов. Он буквально одержим собственными идеями. Став писателем, он без своего согласия стал также рабом своих замыслов и волн выматывающей активности. А его дом превратился в его тюрьму. Как только По оставался наедине с собой, все помещение словно выворачивалось наизнанку, представляя свою истинную сущность. Стены приближались, сгущались тени в углах, и из этой темноты на него наползали ставшие разумными собственные мысли. Иногда как ленты бессвязных символов, опутывающие тело и сковывающие движения, порой похожие на чернильные сгустки, не имеющие формы, перетекающие из одного положения в другое. Иногда они в своей хищной грации напоминали котов. Возможно, поэтому По и выбрал для своей способности такое название. Черный кот на улице Морг.. И мысли не желали оставлять его. Даже собственная комната превратилась в передатчик потоков слов, разрывающих голову. Шепот, которым они проговаривались, был нестерпимее самого громкого крика. И Эдгар просто не мог перестать записывать диктуемые слова, иначе точно сошел бы с ума. Даже о случайном предмете вокруг По мог бы сказать очень многое. Даже свою комнату голос может превратить в кладбище метафор, описаний и сюжетов. Дверь. Его защита. Непонятно от чего, ведь угроза исходит изнутри. Осознавая это, Аллан редко её закрывает. В большинстве случаев просто страшно оставаться наедине с собой. Когда-нибудь груз всего, легшего на его плечи, мог просто задушить его. И писателю было страшно оставаться в собственной комнате, словно в заколоченном гробу. Книжные полки. Эдгар очень любил их. Там была лишь маленькая полочка с изданиями его работ, остальное же было уделено другим авторам, от классиков до современной литературы. У этих стеллажей темного дерева витало множество ассоциаций, воспоминаний, запахов. Удивительно, но это было одно из самых спокойных мест. И самых недоступных. Образы мыслей редко пропускали По туда. Они преграждали дорогу. Натягивались ограничительными лентами между стен. Создавали упругую преграду, в которую По утыкался как птица, не видящая стекла в окне. Существа не позволяли ему набраться моральных сил чтобы сопротивляться. Лишь иногда, чувствуя, что их человек на грани, пропускали его. Ведь им нужен был живой исполнитель, а не мертвый слуга. Окно. Нет, По даже не допускал мысли выйти в него. Оно совсем небольшое, не такое как в остальных частях дома. Большую часть времени занавешено плотными шторами, а свет для По заменяет электронное мерцание ламп или же огонь свечей, отбрасывающий танцующие тени. Однако порой Эдгар получает через окно глоток свежего воздуха и малую толику тепла. Иногда смотрит на редких прохожих, но не увлекается. Тяжело смотреть на людей, у которых все вроде так хорошо. Которые идут по улице, думают о своих мелких проблемах и не понимают, как счастливы. Не видят, с кем можно сравнить себя и понять, что у тебя все ещё не настолько плохо. Кровать. Ночь, хотя Эдгар и не очень следил за временем суток, всегда сгущала чувства до состояния киселя, в котором ты медленно захлебываешься, а из границ этой тьмы рождаются новые полчища материализаций твоего же сознания. Когда По шел спать, иссиня-чёрные капли, чернее темноты, медленно спадали с потолка, отзываясь на полу громким стуком. Постепенно формировали до боли знакомые силуэты. Заставляли Карла в страхе забиваться в дальнюю комнату, а сами, как новые домашние животные, ложились всей тяжестью на грудь писателя. Растекались по одежде, не оставляя следов, впитывали как губка все светлое, оставшееся в душе, оставляя взамен лишь пустоту. Не давали дышать. Не позволяли уставшим глазам сомкнуться. Ждали, пока их проводник в реальность встанет и изложит все на бумаге. Сядет за стол. Стол тоже отдельный обьект. Там творился такой же хаос, как в сознании. По полочкам, в даже слишком идеальном порядке были разложены лишь новые страницы работы. Стоило Аллану сесть за стол, и он ещё долго не освободится. Его рука уже не слушается, подчиненная чужой, или же его собственной воле. Эдгар до конца не понимал, что происходило в такие моменты. Он становился рабом самого себя. Или же того, что сам и породил. До боли в мышцах покрывает бумагу дрожащим почерком, возвращаясь в сознание в окружении новой стопки листов. И все это ради очередного произведения, в прямом смысле затягивающего читателя.. Эмоциональный подъем при изложении мыслей лишь иллюзия, поощрение. Однако позднее наступает полная опустошённость. Хотя, По даже рад ей. Он устало доходит до кровати, иногда не в состоянии сделать даже это, и засыпает моментально, не видя снов. Он уже и забыл, как это – спать больше пяти часов в сутки. С таким ритмом жизни Эдгар редко покидал дом. Даже продукты, которых он потреблял катастрофически мало, в основном кормя своего енота, ему привозили услужливые курьеры, исполняющие любой каприз за ваши деньги. Бывший работник Гильдии лишь иногда выходил на улицу, чтобы дойти до издательства. Обычно поздним вечером, прямо перед закрытием, чтобы встречать меньше людей. Там его уже знали, ждали всегда в одно и тоже время, но каждый раз как в первый пугались измотанного вида. Именно по причине всего происходящего в его жизни, По предпочитал прятать свои глаза. Огромные мешки под глазами настораживали людей. До крайности бледная кожа заставляла усомниться в наличии жизни в обладателе. Чернильные силуэты и символы терялись в темноте волос. Он видел лишь ограниченное количество пространства, и образам было сложнее попасть в поле зрения. Именно поэтому Эдгар впадал в неконтролируемый ужас, стоило преграде исчезнуть. Но это все было до одного момента. Пока темноту сознания, упивающуюся властью шесть долгих лет, не пронзил в смертельном выпаде луч света. Рампо Эдогава. Соперник. Тот, кто не раз побеждал его в битве умов. Из категории врага он незаметно но перешел если не в друзья, то точно в близкого знакомого. Детектив часто приходил к нему домой. Стуком в дверь разгонял всех существ. Заставлял По очнуться, и быстро начать стирать следы чернил с уставших рук. Они порой подолгу сидели в гостиной Эдгара. Пили чай с любимыми сладостями Рампо, говорили обо всем. Книги писателя были лишь предлогом для встреч. И вот однажды Эдогаве стало интересно, почему его друг все время прячет глаза за чёлкой. Ему вообще что-то видно? Резко поднявшись с мягкого кресла, Рампо подошел к По и ладонью убрал завесу волос. Ему сразу открылся вид на глаза, полные самых разных чувств. Зрачки медленно уменьшались. Руки Эдгара сильно задрожали, и полупустая чашка чая полетела на ковер. На лице отобразилась вся палитра эмоций: от удивления до неконтролируемого ужаса. Такой реакции Эдогава никак не ожидал. – Чего ты так боишься, По? Почему ты все время прячешь глаза? Взгляд писателя хаотично бегал по комнате, боясь и в тоже время почему-то надеясь увидеть знакомую черноту. Но её не было. Сердце продолжало колотиться в безудержном танце страха. Не могло быть так, чтобы существ не было рядом. Такого просто не бывает. Ни разу не было. – Р-рампо-кун.. Я не боюсь, с чего вы взяли.. Я.. Я просто не очень люблю, когда встречаюсь взглядом с людьми.. Неумело оправдывался По. Он все ещё не смотрел на детектива, в любой момент ожидая поймать затягивающую в себя тьму и впасть в состояние транса. – Не ври мне. Я вижу, что ты боишься. Что происходит? Посмотри на меня. Голос Рампо звучал четко и грозно, не оставляя и шанса на оправдание. Теперь По не мог скрыть глаз. Они были открыты, и показывали все душевное смятение, как два больших, идеально чистых зеркала. – Х-хорошо, скажу.. Я.. Я порой вижу очень странных существ. Они как галлюцинации, но осязаемы. Похожи на сгустки чернил. Управляют мною, заставляют сесть за стол и писать до боли в руке. Это одно из проявлений моей способности, но оно неконтролируемо. Поэтому я предпочитаю не видеть их. Через волосы не так заметно... Эдгар рассказал все на одном дыхании. Он не мог сейчас сопротивляться. Не имел права врать Рампо. Не знал почему, просто чувствовал. Пусть его считают сумасшедшим, пусть перестанут приходить. Плевать. Нужно сказать кому-то. Невозможно все держать в себе. В глазах появился влажный лихорадочный блеск, по щеке скатилась одинокая слеза. Слишком много чувств нахлынули разом. И облегчение, и волнение, и непонимание. Сомнение, неуверенность и при этом странная радость накатывали волнами, чередуясь в странной, не поддающейся логике последовательности. Эдогава ничего не ответил. Лишь отпустил волосы, позволив им волнистыми прядями упасть на лицо. Потом раздвинул их, оставив один глаз свободным. Оставив По на кресле, Эдогава подошел к окну. Раздвинул тяжелые плюшевые шторы, на которых скопилась пыть. Впустил в дом свет, словно светясь сам. После повернулся к Эдгару, окруженный танцующими в лучах яркого вечернего солнца пылинками. Свет дарил тепло Йокогаме, и теперь перестал обходить стороной и этот мрачный дом. – А сейчас ты их видишь? Посмотри, вокруг светло. Нет темноты. И они кажется не пришли. Пока я рядом, они тебя не тронут. И вообще больше не вернутся. Я всегда буду с тобой. С тех пор в темноте жизни По появилось маленькое, но теплое солнце. Оно сожгло до тла всю тьму, оставив лишь часть, которую легко можно подчинить. С тех пор писатель не прячет лицо, оставляя один глаз открытым. Тот самый, который тогда освободил от прядей Рампо. Теперь в большом доме почти никогда на бывает темно и пусто. Чаще слышен тихий счастливый смех и почти забытые в этих стенах голоса людей. Тени пугливо забились по углам, потеряв свою власть. Впущен свежий воздух, дарован новый шанс. И Эдгар по-настоящему счастлив рядом с человеком, что не похож ни на соперника, ни на друга, ни на кого либо ещё. Он – спаситель. Новое светило маленького темного мирка. Великий и незаменимый человек, как он сам о себе говорит. Да по-другому не назвать.