Дружеские жесты и чепуха

Джону нравились лондонские вёсны. Он был истинным английским джентльменом, а климат Британских островов явно обладал истинно английским характером: был спокоен и сдержан, не привык бурно выражать радость — впрочем, расстраивался по пустякам тоже редко, а ещё был пунктуален до неприличия, порой предсказуем до скучности и никогда не изменял себе. Так что они с Джоном пришлись друг другу по душе, и ни промозглые зимы, ни дождливое межсезонье не могло омрачить любовь Ватсона к вот таким вот тихим весенним вечерам, когда воздух ещё пропитан мокрым холодом, так что без хорошего шерстяного пальто не обойтись, но день уже прибавляет в длине, и полосы солнца на тротуаре заливают кожу теплым светом. В такие вечера хорошо возвратиться домой к семье после хлопотного дня, вкусно поужинать, беседуя обо всяких приятных вещах, а потом укутаться в плед у камина и пить горячий грог, обжигая язык раскалённым алкоголем и пряностями. Джон, в общем-то, так и планировал. Родная уютная Бейкер-стрит ластилась у его ног, как любимая собака, даже камни мостовой были какими-то особенно ровными и покатыми. В квартире 221б его ждал Шерлок — точно ждал, у них за день до того выдалось очень и очень непростое дело: пришлось и поломать голову, и пообдирать пальцы о шершавые камни чужих заборов. Да что уж там, Джон даже нашёл применение своему револьверу. Зато преступник пойман и сдан растяпе Лестрейду (хоть Шерлок и не переставал брюзжать, грозясь в следующий раз отпустить очередного бедолагу без суда и следствия назло Скотланд-Ярду), клиент счастлив, что наследство его дядюшки теперь в безопасности, а Ватсона с Холмсом карманы значительно пополнились благодаря щедрости расчувствовавшегося лорда. Правда, оставалась одна деталь, которая омрачала Шерлоку торжество: его старый перстень-печатка, без которого Джон не помнил детектива, слетел у того с пальца, когда они карабкались через ограды и руины старого поместья в погоне за младшим братцем лорда, который вознамерился переписать завещание. Смекалистого господина, конечно, настигли (а если по-честному, он сам угодил в огромную лужу грязи, затаившуюся между развалинами), но кольцо найти так и не смогли. Да и не до того было. Всю обратную дорогу до Лондона, однако, Шерлок в несвойственном ему упавшем настроении роптал в воздух, что очень жалеет о потерянном перстне. Холмс был неисправимым оптимистом и расстраивался нечасто, но на этот раз внятного объяснения Джон добиться так и не смог: его друг ограничивался ёмким "это кольцо было дорого мне как память". В итоге только под конец пути, когда, видно, однообразные пейзажи надоели всем окончательно, а Шерлок немного приободрился, он всё-таки объяснил: — Вы знаете, дорогой Ватсон, этот перстень был первой из моих вещей, на которую вы обратили внимание при нашем знакомстве. Мы ещё тренировались применять на нём мой дедуктивный метод, помните? Вы тогда пришли к выводу, что он достался мне от покойной бабушки из Шотландии, хотя я приобрёл его в ходе одного из расследований не далее как за неделю до нашей встречи. Джон припомнил этот случай и рассмеялся. Замечания Шерлока, даже указывавшие на его ошибки, нисколько не обижали — даже наоборот, он уважал Холмса и твердо знал, что Холмс уважает его в ответ, ценит в нём друга и партнёра. — Да, действительно, я тогда сплоховал. Но что поделать, меня сбил с толку характерный узор по краю гравировки. — С тех пор вы сделали большие успехи, мой дорогой друг. Ничего не попишешь, придётся нам найти новый объект для изысканий. Этот диалог случился накануне вечером. На Бейкер-стрит Джон и Шерлок вернулись за полночь, адски уставшие и продрогшие на холодном ветру, так что традиционный вечерний камин был отложен до лучших времён. Шерлок по своей привычке утром проснулся поздно: Джон к этому моменту уже позавтракал и уехал в клуб, где у него давно ещё была назначена встреча со старым другом, вернувшимся из плавания. Проболтав до сумерек, они разошлись по домам: друг сел в кэб, а Джон отказался от предложения проехаться вместе с ним и решил пройтись пешком, чтобы собраться с мыслями. Шерлок с его кольцом всё не шёл из головы. Как уже было сказано, Джон знал, что Холмс дома. После трудных дел он, если только его не настигал азарт, имел обыкновение несколько дней отдыхать: думать, читать книги по химии или перебирать картотеку. А вот после недели такого досуга в отсутствие новых дел Холмс начинал скучать, и тогда это как правило уже оборачивалось для окружающих неприятностями — или неплохим развлечением, в зависимости от чувства юмора. Шерлок и раньше скучал весьма разрушительно, а в последнее время помимо проделывания в стенах лишних отверстий и покраски потолков химическими взрывами стал ещё и цепляться к Джону. Ватсон уже привык, что ничего не может утаить от неугомонного детектива — да от Шерлока и не хотелось хранить секреты — но одно дело, когда Холмс с порога угадывает, что Джон проиграл на бильярде или ходил за новыми сигарами, и совсем другое — когда он не перестаёт ворчать и детально описывает каждую девушку, с которой Джон провёл вечер, причем в самых бестактных и нелестных для дам подробностях. А Джон что? Джон ничего. Джон — настоящий английский джентльмен, поэтому он никогда не оскорбляет леди отказом, всегда водит своих спутниц в лучшие места Лондона и придумывает самые проникновенные и вежливые отговорки вместо приглашений на вторые свидания. Не его же вина, что всем почему-то нравится одинокий и необщительный доктор. На углу Бейкер-стрит была ювелирная лавка. Джон знал там продавца, хоть и нечасто заходил за украшениями. В тот день, однако, ноги сами повели Ватсона к прилавку степенного мистера Майклсона. Джон смотрел на витрину с перстнями и мысленно перемеривал их то на себя, то на Шерлока: серебряный, золотой, латунный, с головой орла, плоский, с кельтским орнаментом, с агатом, с гравировкой — нужно было что-то простое, но красивое и искусно исполненное. Вот как квадратная печатка с золотым ободом и пластиной из черного оникса. Джон за неимением лучшего подбирал под свои пальцы, памятуя, что они с Шерлоком схожей комплекции. Если найти что-то, что подойдёт на безымянный, будет в самый раз: окажется слишком маленьким — можно будет носить на мизинце, а слишком большим — на среднем. Руки у Шерлока красивые: ловкие, сильные, способные справиться с любым инструментом и спасти своего хозяина от любой опасности. Под стать разуму. Джон думает, что у него-то руки, наверное, самые обыкновенные. Он, правда, любит рубашки с отложными манжетами и носит изящные запонки, и Холмс, правда, однажды сделал внезапный внимательный комплимент его "чудесно ухоженным ногтям и красивым пальцам", но Джон тогда решил, что Шерлок просто нашёл какой-то новый способ идентифицировать подозреваемого, скажем, по форме ладони, так что не придал этому особого значения. А вообще, лирика это всё, подойдёт разве что только для литературных изысканий. Майклсон передаёт ему две аккуратные коробочки (одна отправляется в левый карман жилета, другая — в правый) и, как истинный английский джентльмен, ограничивается учтивой благодарностью и пожеланием хорошего вечера. Шерлок, конечно, был дома. — А, мой дорогой Ватсон! Ювелирный магазин? Неужели эта ваша милая ирландская Бриджет вам настолько понравилась? Несмотря на напускную невозмутимость Джон расслышал недовольные нотки в его голосе и поспешил поправить: — Не тревожьтесь, Холмс, вы прекрасно знаете, что я сейчас не часто думаю о женщинах. Ватсон взял паузу, чтобы неспешно снять пальто и шляпу, отставить трость, пройти в гостиную и налить себе виски. Они уселись в кресла у камина: Джон — в правое, Шерлок — в левое. Дома было хорошо, и Ватсон привычно втянулся в разговор с Холмсом, который повторялся после каждой его успешной догадки, был знакомым от первого до последнего слова и удобным, как старые домашние туфли. — Полагаю, бесполезно спрашивать, как вы угадали про ювелирную лавку? — Элементарно. Мне знакома пыль на ваших манжетах: вы побывали у мистера Майклсона. — У меня из кармана торчит коробка с его монограммой, верно? Джон усмехнулся, и Шерлок с радостью вторил ему. — И всё же, зачем вы навещали Майклсона? — На самом деле, друг мой, это ради вас. Уж простите мне мою неделикатность, но я заметил, что потерянное кольцо было вам действительно дорого, и я в меру сил нашёл ему замену. Вот, — Джон открыл коробочку, ту, что была в левом кармане, и передал её Шерлоку. Холмс поднялся с кресла и подошёл к окну, чтобы рассмотреть подарок на свету, Джон — за ним. Перстень Шерлок рассматривал пристально, кажется, был действительно тронут. — Я тронут, дорогой Джон. Искренне благодарю вас, вы, как всегда, проявляете чудеса внимательности. Мне жаль, что у меня нет ответного подарка. — Не стоит. Считайте это просто жестом дружбы. Если быть честным, я решил, что это единственный способ спасти вас от хандры, а стены в гостиной — от лишних повреждений, — глаза Ватсона заиграли морщинками-лучиками в уголках. — Чепуха, — возразил Шерлок, примеряя печатку последовательно на все пальцы и останавливаясь на безымянном, — вы просто захотели подарить мне кольцо. Джон помолчал, глядя вдаль. — Что ж, пожалуй, вы не ошибаетесь. — Ну вот, я действительно чувствую себя значительно лучше. Спасибо, друг мой. Я всегда говорю, у вас есть особенный талант быть проводником света. Рядом с вами мне лучше думается. Шерлок взял себя пальцами за подбородок, вглядываясь в лицо Джона. Потом насколько получилось незаметно скользнул взглядом по его рукам и немного сник — впрочем, тут же заметил его правый карман и снова воспрял духом. Да, рядом с Джоном ему всегда лучше думалось, и дело было даже не в том, что, отталкиваясь от его ошибок, можно было делать собственные верные выводы. Просто рядом с Джоном всегда было хорошо. Вместе было тепло, вместе любая загадка была им по плечу и вместе никогда не было страшно, даже перед лицом самых серьёзных опасностей. Даже когда Шерлок просил Джона выполнять его поручения, не раскрывая их цели, из-за чего тот порой чувствовал себя бесполезным, сколько бы его ни убеждали в обратном, даже когда Шерлок не сдерживался и подкалывал друга, на что тот обижался, слал его "очень далеко, уважаемый сэр!" и хлопал дверью своей комнаты, откуда его приходилось выманивать чаем, морковными кексами и загадочными делами, даже когда они с Джоном подолгу были порознь — одна только мысль о нём ощущалась, как родная гостиная. Шерлок частенько силился разгадать причину этого феномена, но всегда искал ключ в личных качествах Ватсона. А сейчас, грея на руке идеально севший, как под заказ сделанный перстень, вдруг подумал, что, возможно всё дело — в нём самом. — Пойдёмте, Джон, я расскажу вам, о каком невероятном происшествии сегодня сообщил мне в письме наш уважаемый Майкрофт. Они уселись в кресла у камина, Джон — в правое, Холмс — в правое. Тоже в правое. Просто коварно плюхнулся на место ничего не подозревающего Джона за минуту до него самого и засверкал дурашливыми искорками на дне зрачков, ожидая реакции. Вот который десяток лет человеку, а иногда как ребёнок, ей-богу! — Нет, ну это уже форменное безобразие. Джон шутливо нахмурился, а потом весь подсветился изнутри тёплой улыбкой и тоже уселся в кресло. Тоже в правое, рядом с Шерлоком. Кресла были просторные, но на двоих не жалующихся на рост джентльменов явно рассчитаны не были, поэтому сидеть оказалось тесновато — впрочем, их это мало волновало. Шерлок неспеша набивал трубку, а Джон грел в руках стакан со скотчем и думал. Рассеянно глядел на профиль Шерлока, мягко освещённый огнем, и думал, что ни с кем другим он не позволил бы себе вот так вот сидеть вдвоём в одном кресле, прислонившись плечами, молчать и давать мыслям плыть своим чередом под убаюкивающее тепло от камина и неспешный, обстоятельный рассказ о необычном случае, который, видимо, станет их с Холмсом новым делом. Иногда Джону казалось, что он знаком с Шерлоком всю жизнь. Как будто всегда был рядом гениальный чудак, обожающий разыгрывать его и смеяться над полицейскими, как будто Джон всегда знал запах его любимого табака, как будто всегда была их общая квартира на Бейкер-стрит, где пахло старыми книгами и его любимым табаком и куда в любой момент можно можно было вернуться. Как будто никогда и не знакомились они: Джону казалось, что уже тысячу лет они желают друг другу спокойной ночи, за завтраком обсуждают криминальную хронику Таймс, а за ужином — старые истории, как будто и не было этого неловкого периода прощупывания личных границ, который всегда случается после знакомства: они никогда ничего не обсуждали, просто Шерлок всегда брал его за руку, когда говорил что-то важное и хотел обратить на себя внимание, не повыше локтя, как было принято, а прямо за ладонь; просто Джон всегда мог облокотиться о его спину, когда Шерлок играл на скрипке, и вместе с ним смотреть в окно на спящий Лондон, хотя Шерлоку это ощутимо мешало играть, а Шерлок всегда в такие моменты переключался на знакомые Джону мелодии. Джон даже не задумывался, можно ли положить ушибленную голову Шерлоку на грудь в трясущемся кэбе и позволить ему прикладывать к ране платок — просто это было очень правильно, для обоих правильно, и он так и делал. Шерлок не анализировал и не применял дедукцию, когда Джон не стесняясь садился на его кровать в одной ночной рубашке, потому что ему под вечер пришла новая идея; и не задумывался, когда сам посвящал Джона во все свои "семейные" дела с Майкрофтом, потому что доверять Джону было так же просто, как дышать или как пить чай с молоком по утрам. Джон пригрелся в мягких подушках и, умиротворённый спокойным голосом Холмса и его теплом, не сразу заметил, что Шерлок положил свою ладонь на его, покоящуюся на колене. А когда понял это, осторожно, чтобы не потревожить, положил вторую руку сверху, обняв ладонями ладонь Холмса. На его пальце — тоже безымянном — теперь было кольцо, такое же, как у Шерлока. — Дорогой Ватсон, вам будет интересно узнать, что я только что подтвердил действенность моего способа проверить пульс человека, не вызывая у него подозрений. У вас, кстати, сильное сердце. Шерлок повернулся к нему лицом и смотрел пристально, как смотрел иногда, слушая нового клиента и прикидывая в голове план действий. — Чепуха, — легко возразил Джон. — Вы просто захотели взять меня за руку. Лицо Шерлока разгладилось, он улыбнулся одними глазами как будто с облегчением и расслабленно облокотился на спинку, прислонившись к плечу Ватсона. Они просидели так ещё долго, наблюдая за тлеющими огоньками. И когда Шерлок задремал под мерное потрескивание дров в камине, его волосы согревало тёплое дыхание Джона — и, кажется, чуть щекотали его бакенбарды на голове, уложенной на макушку Холмса.