Взять языка

*** — Это война, — многозначительно произносит Вельзевул на троне, наклонившись вперед, поближе к демонам, стоящим внизу постамента. — Это не война, на войне умирают, — смело возражает Кроули. — У нас — противостояние умений. Своеобразная ярмарка мастеров. — В любом случае, один из наших выдающихся сотрудников захватил «языка», — широким жестом лорд указывает на пушистого демона, который тут же гордо приосанивается. — Похвально, похвально, — Кроули усмехается, бросив незаинтересованный взгляд на отличившегося. — Но зачем здесь я? Вельзевул откидывается на троне с улыбкой, болтает ногами в воздухе (что является признаком прекрасного настроения). — Это приятный сюрприз для тебя, но для нас — проблема. Мы ему — «говори» говорим, а он — «не знаю, ничего не знаю». Твой враг, что веками воевал против тебя на Земле, огорчительно хитёр и коварен. Но мы его захватили. Возрадуйся! Кроули открывает рот в самом искреннем испуге. Он запускает ладони в волосы: — О, глупцы! С кем же вы его оставили наедине? Вы хоть знаете, как его правильно вязать? У него четыре головы и чёрт его знает чего ещё! Он только и выжидает, чтоб сбежать. Притворяется, что напуган и беспомощен, а потом — хоп! — и свалит с нашими секретами! Вельзевул приподнимает брови в неприятном удивлении. — Ох, вовремя мы решили, что именно тебе стоит им заняться. Ты хорошо его знаешь — ты и разговоришь. — И правильно, — выдыхает Кроули. — Вы можете пытать его веками и ничего не добьётесь. Только я знаю, чего он страшится. — Вся надежда на тебя, Кроули. Проводите его! *** — Ну, здравствуй, — произносит Кроули, закрывая герметичную железную дверь. — Как тебя угораздило? И сразу же замирает, разглядывая Азирафаэля, привязанного к креслу, сидящего под единственной потолочной лампой. Центральная пара белоснежных крыльев торчит за спиной, становясь ещё белее на фоне грязи вокруг. Ангелы не попадают в преддверие Ада, лимбо, и он представить себе не мог… В этой зеленоватой пыльной тьме Азирафаэль будто светится сам собой, а потолочная лампа всего лишь его бледное отражение. Он как луна на чёрном беззвёздном небе. И дело вовсе не в чистоте его ангельской души, уж Кроули-то знает прекрасно. Может, он один во всём мире так его видит? Ведь и в жизни Луна так ослепительна, потому что является всего лишь отражением солнечных лучей, падающих на неё. Его привязали нейлоновыми верёвками, но не небрежно, а особо изобретательно. Чтобы точно не выпутался, опутали каждую часть тела, и это почему-то больше похоже на шибари, особенно, учитывая нажим, с каким верёвки впиваются в тело. Точно! Они позвали того единственного специалиста по связыванию — инкуба, который придумал, как и с крыльями справиться. А тот умел как раз только шибари. Несмотря ни на что, напуганным или избитым Азирафаэль не выглядит. Следов адского огня рядом тоже нет. Как же они его «пытали»? Неужели и правда методикой «говори, кому говорят, говори»? Демон подходит ближе, снимает очки. — Кроули, это ты! — в голосе ангела порядком уставшее облегчение. Ни страха, ни боли, ни дрожи в нём нет, словно он повстречал своего подельника в баре, где не продают выпивку, и надеется, что тот проводит его туда, где её всё-таки продают. — Ну что ж, — Кроли пружинисто присаживается перед ним на корточки. — Будем придумывать секреты, которые ты мне выдашь. — Они накажут тебя, если ты меня не расколешь? — обеспокоенно осведомляется ангел. — Как будто они поверят, что и знать-то тебе нечего. Было больно? — он касается его лба, отодвигая кудрявую прядь в сторону. Там и правда есть какое-то небольшое покраснение. Неужели кто-то посмел его ударить? Азирафаэль чуть прикрывает веки: — Это неважно. — Не хочешь огорчать меня ответом и чтоб я не злился на коллег? Сейчас нас никто не потревожит. Эти верёвки, считай, под сигнализацией в основных узлах. Если разрывать их, то сразу сбегать. Мне их ослабить? Оставить, как есть? Принести воды? — Да, они заметят, если развяжешь, — печальная улыбка трогает его губы. Ох, даже сострадательная? — Сомневаюсь, что ты имеешь право так легко отпустить меня. Тебя будет ждать суровое наказание. От странного сочувствия становится неуютно. Азирафаэль всегда считал, что демоны сами виноваты в последствиях. Сами виноваты, что горят в Аду. Но он, к сожалению, прав насчёт верёвок — пока что полностью их развязывать нельзя, инкуб учует. Кроули осторожно ослабляет их в самых тугих местах, чтобы они не повредили нежную кожу ангела. Любимый пиджак и жилетку с него сняли и куда-то уволокли. Кроули уже представляет себе, как примется ныть ангел, когда сбежит отсюда. — Как тебя угораздило? — ворчит демон. А если бы он не умел обращаться с узлами? — Я… оказался не в том месте не в то время. Ещё и чудеса перестали срабатывать — что же я мог поделать? — Я найду того демона, которому пришло в голову проделать подобное и прочищу ему мозги, — угрюмо обещает Кроули, садится напротив кресла прямо на пол, усеянный листами бумаги с расплывшимися чернилами. — Это нормально, что в Аду пахнет жареным мясом? — Это человечина, ангел. — Оу. Я так и решил, — аккуратно произносит тот. — Нет смысла в наказании, длящемся вечно, как ты думаешь? — Как и в конечной жизни, — машинально отвечает он. — Кроули, ты же придумаешь, как с этим справиться? Слишком уж серьёзные глаза у ангела при этом, хотя рот изображает привычную лёгкую улыбку. Это точно то, что ты имеешь в виду? — С чем? — бросает Кроули. — С твоим спасением? Да. У белой рубашки, облегающей тело ангела, весьма тонкое полотно. Верёвки огибают пухлую мужскую грудь, подчёркивая её округлость и натягивая ткань в стратегически верных местах. Крупные соски темнеют с неприличной отчётливостью, и они ощутимо напряжены, словно встали от холода или стимуляции. Игнорировать их вид крайне сложно. — Куда ты смотришь, Кроули? — с невозмутимым любопытством спрашивает ангел. — Если вскоре из этой камеры не начнут раздаваться звуки допросов или пыток, они придут посмотреть, что тут происходит, — замечает Кроули вместо ответа на вопрос, так и не подняв глаз на лицо Азирафаэля. — И какие же это звуки? — Ну… стоны, крики там, — небрежно пожимает он плечами. — Мольбы. Ругательства. — А потом что? — Ты сможешь порвать путы, если я их ослаблю или подрежу в нескольких местах? — Я и так могу их порвать, — спокойно уведомляет Азирафаэль, будто между прочим. — Что? — Кроули аж отрывается от созерцания сосков, на мгновение утратив всё красноречие. — В лимбо тоже требуется разрешение на ангельские чудеса. Видимо, раньше он не мог сбежать, потому что какие-то условия не выполнялись? Какие же? — Фокусники не раскрывают своих секретов, — смущённо улыбается Азирафаэль. — Но мне бы не хотелось вредить тебе своими действиями. — Тебе действительно не страшно? — Кроули недоверчиво приподнимает бровь. — Теперь уже определённо нет. — Хорошо. Тогда попробуем мой план? Если я получу «сведения», то Аду будет всё равно, если потом ты улетишь. Лёгкий румянец проступает на щеках Азирафаэля, когда он неуверенно произносит: — Тогда мне попробовать постонать? Кроули стоически готовится не смеяться, ожидая от ангела нечто среднее между ворчанием гуся и подвываниями музыкальной собаки. Связанный Азирафаэль открывает рот и издаёт глубокое, совершенно непристойное: — Ааах! С придыханием. Будто ему отсасывают прямо здесь и сейчас. Неконтролируемые мурашки мгновенно покрывают всё тело Кроули, такие мощные, что их волна ударяется даже в спрятанные крылья, топорща перья. — Ммм, ооох… — старательно продолжает Азирафаэль. Дьявол всемогущий, от кого он мог нахвататься настолько пошлых, сладострастных возгласов? Или они у него встроенные? Он будто вот-вот простонет его имя и добавит «ещё». На такое встанет у кого угодно. Кроули закрывает пылающее лицо ладонями. В штанах становится очень, очень тесно. Азирафаэль интерпретирует его действия несколько иначе. — Это не очень натурально звучит, да? — сожалеюще спрашивает он. — Почти, — Кроули отнимает руки от лица. Он не может признаться, что, пожалуй, у ангела получается уж слишком натурально. — Боюсь, это тиховато. И чёрт с ним, что эти звуки не похожи на то, словно кого-то примучивают. Или похожи? Если считать замученным самого Кроули. — Тогда мог бы ты… — неловко начинает Азирафаэль, отведя взгляд в сторону, и замолкает. — Что я мог бы? — Кхм… Помочь мне с этим? — краска на его щеках становится ярче. Кроули поднимается с пола, опирается на подлокотники кресла, нависая над ангелом. Пока он не заставит его встретиться взглядами, не поймёт, что тот имеет в виду. И не ошибся ли он… И ангел действительно смотрит ему в глаза. В голубом взгляде можно утонуть, и Кроули хорошо изучил все оттенки его безмолвных слов и намёков. Но таких смелых — он может пересчитать по пальцам. «Дьявол, что же в твоей голове, Азирафаэль? Никогда не пойму…» Кроули наклоняется ниже, прогнувшись. Ощущает на своих губах ангельское прерывистое дыхание. — Помочь? — уточняет он тихо. — Что ты имеешь в виду? Совсем близко. Даже последний идиот сообразит, от какого действия демона отделяют несколько миллиметров пространства. И ангел ведь понимает, он ведь точно понимает! Азирафаэль не делает попыток отстраниться, а на лице не проступает ни тени выражения протеста или испуга. Наоборот, Кроули узнаёт тот самый взгляд Азирафаэля — странно затуманенный, словно сосредоточенный на чём-то особом… вроде губ напротив. Так ангел смотрел на него, когда однажды Кроули прижал его к стене и сам прижался к нему всем телом. Вернее сказать, даже вжался в него. — Ты уверен? — он не может не спросить ещё раз, потому что цена ошибки настолько велика, что страшно представить. Очень опасно скрипят верёвки на подлокотниках, будто Азирафаэль забыл, что он связан, и попытался обнять Кроули со спины, нажать на неё, чтобы тот, наконец, коснулся его. Взгляд Азирафаэля теплеет, он прикрывает веки и расслабляет губы. Им двоим не всегда нужны слова для разговора. Некоторые вещи крайне трудно произнести. Кроули накрывает его рот своим. Прихватывает за верхнюю губу, облизывает прохладным языком, потом за нижнюю. Это как поцеловать на лету перья крохотного пёстрого колибри. Ни больше, ни меньше. Да, он это сделал. И мир не разрушился тут же, не падает ему на голову. Страх неизвестности, сковавший сердце, медленно отступает. Но неужели, как ему казалось в мрачных предчувствиях, Азирафаэль никак не проявит инициативу? Словно он лишь принимает ничего не значащий для него жест? Губы Азирафаэля дрогнули. Что это за робкое движение, скользкое и трепетное? Это чужой язык? Он и правда неумело целует его в ответ! От неожиданности Кроули отстраняется. Он хочет, он отчаянно хочет видеть, как в этот момент смотрит на него ангел. Нет, тот не избегает его взгляда и даже чуть улыбается понимающе тому, что Кроули внезапно отстранился, словно всё прекрасно видит по его лицу. Кроули уверен, что взгляд ангела, переступившего черту, неизбежно изменится, но этого не случается. Точно так же Азирафаэль смотрел на него частенько, когда они оставались вдвоём. Не всегда, но время от времени точно. Не может быть, чтобы всё время его взгляд означал это. — Кроули? — начинает беспокоиться ангел. — Тебе не понравилось? Ох, этого следовало ожидать. К тому же, нельзя стонать и целоваться одновременно. — Я думал, что если это произойдёт, то будет вечером у кого-либо из нас дома, — признаётся Кроули, обнаруживая в своём голосе нотку неожиданной печали. — После того, как мы отпразднуем что-то, выпив слишком много вина. Или мы уедем в горы, или к океану, и там на закате внезапные чувства толкнут нас друг к другу. И гадал, будет ли проблемой мой змеиный язык. Вдруг он противный. — Ох, я… понял твои ожидания, Кроули, — ангел реагирует на его признание крайне спокойно. — Однако это место выгодно отличается от тех одним главным фактором: я не могу отсюда сбежать. По крайней мере, так просто. От этих слов неприятный холодок пробегает по нервам, а какая-то мерзкая мысль-догадка копошится на краю сознания, но Кроули не имеет намерения копаться в ней, как в куче мусора. Вместо этого он бледно усмехается, прекращая нависать над креслом и выпрямляясь: — Хэ. Я не верю тебе. Но это не имеет значения, потому что я всегда знал: независимо от того, что ты чувствуешь, если я сделаю первый ход, это будет конец всему. Вряд ли ангел понимает, что он имеет в виду. Азирафаэль нехарактерно замирает молча на минуту, будто напрочь потеряв нить разговора. Что это с ним? Уж точно тут не поцелуй виноват. Демон упрямо ждёт, сложив руки на груди. Ждёт, как всегда. — Прости меня, Кроули, — вдруг вздыхает Азирафаэль. — Я всегда неуместно называл тебя добрым, хотя должен был бы называть себя «дрянным ангелом». Ты не добр, ты логичен и, скорее всего, справедлив, а вот я — нет. Эта мораль стоит и над Небесами, и над Адом. И мне нужно было думать не так: ах, я настолько хорош, что перед моим обаянием не устоял даже порочный демон. А о том, как ты вообще мной мог заинтересоваться до такой степени. Во мне нет ничего… что было бы хорошим с твоей точки зрения. Совершенно невозможно, чтобы ангел додумался до этого сам. А если бы даже додумался, то никогда не смог бы признаться самому себе, не то что произнести вслух. — Ха, ясно, — хмыкает он, потщательнее облизнув свои губы длинным змеиным языком. Посторонний остаток он действительно не сразу заметил, отвлечённый кое-чем более существенным. — Вельзевул всё-таки впихнула в тебя сыворотку правды. Только сейчас подействовала? У тебя тренированный разными ядами организм, как ни посмотри. Кроули не отвечает на очевидный вопрос ангела, требующий пояснения: чего же ты хорошего во мне увидел? Что это тебе даёт? Азирафаэль пробует ещё раз. Вид у него становится неуловимо несчастный. — Кроули, ты же знаешь, что нужно делать, чтобы вызвать стоны? Не беспокойся ни о чём. Думай, что мы просто пробуем новое, как вместе пробовали вино. Часть существующего многообразия мира. Устрицы, мясо. Человеческие подушки и пледы, книги и музыку, духи и цветы. — Ох, неужели я стал тебе внезапно дорог? — язвительно замечает демон. — Я прошу тебя сейчас не потому, что воспринимаю как инструмент для побега, — твёрдо произносит Азирафаэль, а потом снова мгновенно расклеивается: — Кроули, пожалуйста. Я не буду огорчён, я обещаю. И буду помнить, что это именно я попросил. Кроули раскидывает мозгами, оценивая риски. Заключает: — Только поцелуи. Дальше мы не зайдём. Кроули снова наклоняется над креслом. Азирафаэль тянется к его губам, но тот ловко избегает контакта, припечатывая чётким поцелуем в шею. Азирафаэль вскрикивает, едва не подпрыгнув на месте: — Ах! Что это было? Запах белых кудрей всё ещё стоит в носу. Запах весьма особенной птицы. Редко ему доводилось чувствовать его настолько сильно и всеобъемлюще. Приходится остановиться, чтобы просмаковать в носоглотке и на кончике языка. — Эрогенная зона, — вдохнув, негромко поясняет Кроули. — И чтобы ты не говорил, я всё равно не могу действовать свободно, я должен каждый раз у тебя спрашивать. Это уже въелось в мою плоть и кровь на уровне инстинктов. Метод кнута и пряника был удивительно эффективным. — Сядешь ко мне на колени? — ласково предлагает Азирафаэль. — Так тебе будет удобнее. Что, я правда вёл себя как тиран по отношению к тебе? — Как грёбаный капризный шантажист, — буркает демон, закатывая глаза. Всё же перекидывает ногу и устраивается на коленях лицом к ангелу. На нём оказывается мягко и удобно. — Теперь мне совсем не беспокойно, когда ты близко, и что ты прижимаешься ко мне, — с довольным удивлением отмечает Азирафаэль. — Потому что тебя накачали, — безжалостно напоминает Кроули, притираясь ещё комфортнее. — Я больше не ощущаю никакой тревоги и страха за самого себя. Для того, чтобы это произошло, мне пришлось пережить апокалипсис. Подобную искренность наркотиком не подделать. Неужели всё на самом деле так? Кроули обнимает его за плечи, стараясь прижиматься не слишком навязчиво. Ангел в ответ кладёт ему подбородок на плечо. Хотя не может не ощущать, как в него упираются два члена демона. Чёрт знает что ангел там себе мог надумать про него… Он ведь никогда не спрашивал напрямую. «Кроули, а соблазнял ли ты людей? Кроули, а любишь ли ты заниматься с ними сексом? Это то же самое, что пить вино? Это то, что делают демоны, чтобы совратить душу, или это лишь необязательное развлечение?» — Мне не нужен секс, Азирафаэль, — ворчит он ему в мягкое плечо, почти уткнувшись носом в связанное крыло. — Ты зря так думаешь. — А что тебе нужно? — Нечто гораздо большее. Чтобы я мог доверять тебе так же сильно, как ты доверяешь мне. И всё равно мне постоянно кажется, что ты способен променять меня на что угодно, а вот я… для меня, увы… Кроули с сожалением прикрывает глаза. Эта правда мучает его уже не одно столетие. Или даже тысячелетие. — Это вовсе не так. Сложнее, — отвечает Азирафаэль. — И в этом нет ничьей вины. Если бы тебе предложили выбрать одно из двух: смерть меня или смерть всей Земли, я знаю, что бы ты выбрал без колебаний. А если бы это спросили у меня? Разве я сделал бы свой выбор только потому, что ты для меня значишь меньше, чем я для тебя? Сохранив жизнь Земле, я бы пожертвовал не тобой, но и собой в том числе. Своим сердцем и душой. Я вряд ли сам остался бы жив после такого выбора, Кроули. Ты понимаешь? Ведь там миллионы пар таких же, как мы. Хватка Кроули на Азирафаэле становится судорожнее. Кажется, кое-где он вцепляется когтями через рубашку. — Видишь, как полезно, что я целиком связан, — продолжает ангел. — Но хотел бы я освободить руки, чтобы обнять тебя в ответ. — Если ты этого действительно хочешь, может быть, освободишься? — упрямо ворчит Кроули, нагло вытирая глаза об чужую рубашку. Отстраняется, чтобы, наконец, посмотреть в лицо ангелу. У Азирафаэля такой вид, словно прямо сейчас он простит Кроули абсолютно любую выходку. Но с верёвками так не справишься. Так что он, убедившись в том, что успокоил демона, сосредотачивается. Это выражение лица Кроули уже видел однажды. На губах заледенела вежливая улыбка, а вот глаза не улыбаются: застывшие и холодные, словно дула ружей. Как будто Азирафаэль разозлился, но не показывает этого, или ему что-то очень не понравилось. — Я изучал искусство связывания, — шепчет он. — Наверное, это делается… вот так. Раздаётся звук скольжения ткани по ткани. Пугающее выражение постепенно сходит на нет. Кроули чувствует, как мягкие руки ласково касаются его лопаток. Азирафаэлю вовсе не было нужды так стараться. Не для себя он это сделал, а потому что Кроули попросил. — Ненавижу лимбо, — Кроули обречённо прижимается лбом к его ключице. Как такое может происходить в какой-то ужасной комнате в самом центре опасной территории? Он выпускает чёрные крылья и использует их, чтобы изменить окружающее. Вот так. Шевелящийся исходный космос подойдёт. Достаточно тёмный, чтобы было приятно, и достаточно красочный и светлый, чтобы было уютно. До существования Земли они все там обитали. — Ты же не остановил время? — беспокоится Азирафаэль, продолжает ненавязчиво поглаживать его (теперь уже) у оснований крыльев, чуть задевая чёрный пух. — Нет, сильные гравитационные искажения тут могут заметить. Я изменил только отражённые лучи. Звуковые не трогал. — А мы можем сделать это, как в романах? — Как? — склоняет голову на бок Кроули. — Предаться огненной страсти… — со смущением произносит Азирафаэль, а вид у самого при этом мечтательный. — Это всегда описывается как нечто особенное. Будто книжек романтических перечитал. Это вполне может быть. Ещё десять лет назад романов с однополыми отношениями считай, что не было, а теперь такую фору дали Римской империи… — Ты уверен, что это тебе нужно? — уточняет он. — Реальность не обязательно совпадёт с твоей фантазией. Надо же, «фантазией». Будто ангел действительно мог фантазировать о подобном. Или мог? — Тебя пугает это предложение? — волнуется Азирафаэль. — Ты боишься выглядеть слишком уязвимым передо мной? — Я отлично знаю, что всегда за этим следует. — Не волнуйся. Ты ведь сам сказал, что сегодня я под воздействием яда Вельзевул. И у тебя изящная шея. Разрешишь её поцеловать? — Ангел, чёрт тебя дери… Кроули подставляется, изогнувшись и закрыв глаза. Он чувствует на коже дыхание, а затем влажное прикосновение губ и языка между ними. Глотает возглас, которого сам не ожидал, и переходит на змеиное неслышное шипение. Электрический ток удовольствия продирает по телу сверху вниз, заставляя содрогнуться крылья и даже прижать перья. Будто по его душе пробежали чистые ноты какой-то особо прекрасной музыки. Мир, покрытый звёздными системами, будто вздрагивает. Всё вокруг заполняется запахом Азирафаэля, словно он один смог заполнить пустоту космоса единым желанием. Второй такой же поцелуй, наверное, заставит его развоплотиться. Азирафаэль будто понимает это. Или это лишь его прихоть? Ангел понукает его сесть прямо и целует в лоб, между алых растрепавшихся завитков. — Хорошо, ангел, — получается вышептать у Кроули. — Будь по-твоему. Он касается белых кудрей, зарывается в них пальцами. Мягкие, словно шёлковые — настолько, что больше похожи на мех, чем на обычные скучные человеческие волосы. Положив руку на затылок, Кроули заставляет его отклонить голову в сторону, предоставив лучший доступ к шее. Он не будет делать чего-то сверх меры, грызть, кусать или оставлять засосы. Он будет нежен. Чувствительные зоны ангела нет нужды тревожить более сильными и грубыми стимуляциями, им достаточно лёгкого змеиного языка и поцелуев около ушной раковины. Даже от них Азирафаэль охает так, будто его и вправду мучают. Эхо отражается от невидимых сейчас стен и покидает пределы этой комнаты. Кроули прерывается, чтобы посмотреть в лицо Азирафаэля и запомнить выражения нежданного физического удовольствия. Тот точно не мог представить себе, что прикосновения бывают такими и что его тело вообще способно подобное испытывать. Он наверняка думал, что наслаждение пищей — апогей для чувственных эмоций. Ну каков же идиот? Щёки Азирафаэля раскраснелись, он возбуждён и смущён, на дне глаз плещется опасение — неужели это не предел того, что я могу испытать? Но вовсе не желание остановиться. — Это так и должно быть… — едва переводя дыхание, лепечет Азирафаэль, радуясь передышке. — …что у меня вздрагивает от твоих поцелуев каждый раз половина тела? Как раз левая. Это… это так приятно? Кроули непроизвольно усмехается, со снисходительным облегчением: — Очень бурная реакция, тебе повезло с чувствительностью. Я ощущаю, как спазм в твоей ягодице меня немного подкидывает. — Да… ах, действительно, мне нужно немного передохнуть. — Боишься, что перемкнёт? — Не хотелось бы признаваться. Всё равно у ангела есть не только шея. Верёвки обрамляют его грудь, словно приглашая помять её и приласкать. И всё равно, что она закрыта тканью, так даже интереснее. Не встретив никакого протеста, Кроули кладёт руки поверх груди, наслаждаясь округлой упругостью и тяжестью в своей руке. Чуть сжимает пальцы и снова отпускает. За какие заслуги демону позволено испытывать подобное удовольствие? Под ладонью отчётливо ощущается вставший твёрдый сосок. Не удержавшись, он синхронно гладит оба большими пальцами. Азирафаэль снова изумлённо вскрикивает, а вскоре зажмуривается и мычит нечто непонятное. Кроули продолжает движение, то надавливая, то отпуская и дразня лишь поверху, то снова вдавливая их в мягкую плоть. Стоны, возгласы и мычание ангела ласкают слух, и демон замечает, что на светлых брюках проступило ужасно много пятен от выделившейся смазки, и их уже давно натягивает головка вставшего члена. Неужели Азирафаэль возбуждён настолько сильно? Впрочем, не то чтобы Кроули ему уступал, просто он привык справляться с собой. — Почему у тебя такая большая грудь? — тихо спрашивает демон, продолжая натирать его соски. — Даже для мужчины. — У всех… оооох… птиц большая грудная мышца, — с трудом отвечает Азирафаэль, открыв расфокусированные глаза. — Мммм, я ведь не спрашиваю тебя, почему у тебя два члена. — Откуда ты знаешь? — Вообще-то, они сейчас упираются в меня. Кроули оставляет соски в покое, занявшись услаждением собственного тактильного голода, принявшись беззастенчиво разминать и лапать и так уже растревоженную грудь. Но ангел хоть может передохнуть. — Могу ли я тоже сделать тебе приятно? — произносит Азирафаэль, которому удаётся всё же сконцентрироваться на его глазах. — Не разрывая сигнальные узлы. — Можешь. — И что же мне сделать? — Трахни меня, — прямо отвечает Кроули, и глаз стыдливо не отводит. — Вряд ли в таком положении я смогу быть активным, — в лёгком затруднении отвечает Азирафаэль — Тебе и не нужно им быть, — открыто улыбается Кроули. Он, должно быть, свихнулся, говорить ангелу такие слова. — У тебя настолько длинный и крупный член, что я насажусь на него в любом положении. О, не смотри на меня так, будто я выругался. Я всего лишь сказал тебе правду весьма биологичным языком, — и добавляет уже серьёзно и печально: — И мне эта правда… нравится. — Кроули, ты мне тоже нравишься, — поспешно уверяет его Азирафаэль. — Ты очень красивый. И на ощупь действительно как змея, гладкий и мускулистый. Конечно же, я с удовольствием сделаю, как ты захочешь. Для меня это в новинку, а страстно хотеть и предвкушать что-то можно лишь хотя бы единожды попробовав, ты ведь знаешь. Но стонать я буду во весь голос, не сдерживаясь. Поглаживания между основаниями крыльев лишь подтверждали слова. И хоть при особо острых приступах наслаждения Азирафаэль сжимал кулаки, но ни разу не дёрнул за пух или перья, не оцарапал кожу. Кроули стекает на пол, ослабляет веревки в паху и на бёдрах. Подбирается и расстёгивает светлые брюки. Бросает короткий взгляд вверх на ангела, ожидая увидеть нотки паники или протеста, попытки сдать назад. Но вроде всё в порядке. Азирафаэль и правда слишком возбуждён, а звёздные тени и блики давно заставили его забыть, где они находятся. А могло ли быть так, что Азирафаэль сдался добровольно, чтобы его стреножили от побега? Чтобы к нему пришёл Кроули и они смогли… поговорить? Звучит слишком безумно, чтобы быть правдой, да и всё равно, ангел никогда бы не признался. Отодвинув влажную ткань, Кроули хватается за мокрое и твёрдое, и извлекает член наружу. Слышит облегчённый вздох — ещё бы, такому в штанах действительно было тесно и неудобно. Член сразу крепнет и наливается сильнее, и красная головка, обильно покрытая непрерывно выделяющимся предсеменем, обнажается почти полностью. Смазка начинает медленно сочиться по стволу. Выпуклый живот закрывает основание, но прикидки были совершенно верны: длины хватает на всё. Передёрнув крыльями, Кроули обнажается сам. В память об одежде остаётся лишь чёрно-багровая чешуя на щиколотках. И только теперь он ощущает внезапную дрожь в конечностях. Предвкушение? Перевозбуждение? Волнение? Страх перед сбывающимся желанием? Едва контролируя моторику, Кроули вскарабкивается обратно на колени Азирафаэля, снова блаженно зарывается пятернёй в пушистые волосы. Хоть между ними сейчас слой из одной рубашки, но всё же нельзя не прийти в дрожь от мысли, что он берёт и бесстыдно прижимается к его животу своими членами. Чувствуя чужое тепло и даже, кажется, неистово быстрое биение сердца. И собирается сделать даже больше, нарушить сильнее — совершить то, что забыть не получится. Не получится сделать вид, что этого никогда не было. Неосознанно скользя приоткрытыми губами по лицу ангела, Кроули нащупывает сзади член и заводит его туда, куда нужно, между ягодиц. Медленно расслабляет напряжённые мышцы, опускаясь сверху. Его лицо и шею обжигает отрывистое дыхание Азирафаэля, и его прерывистый шёпот тоже так ожидаемо заботлив: — Тебе будет… ооох…. нормально? — Я — особая змея. Стирая возможные сомнения, он присасывается к ангелу неаккуратным поцелуем. Да и невозможно быть аккуратным и сосредоточенным на движениях языка, когда мокрые внутренности медленно и сладко подаются навстречу горячему и пульсирующему. Наконец, Кроули совсем расслабляется в объятиях Азирафаэля и замирает, давая себе отдых. Их лица оказываются так близко друг к другу, что тяжело смотреть глаза в глаза. — Я… внутри тебя? — уточняет Азирафаэль, словно не вполне верит, что всё оказалось столь просто. — Определённо, — выдавливает Кроули, повесив расслабленные руки на его плечи. — Ох, Боже… — Не думаю, что нам нужны подобные свидетели. Ответную усмешку Азирафаэля он чувствует щекой и ухом. Когда перед Азирафаэлем встал выбор — послушаться Бога или спасти Землю, он выбрал Землю. Стоит ли огорчаться Кроули, если тот не побоится решить так ещё раз? Для какого ещё ангела есть что-то превыше Бога? Если ты вложил в его руки меч и сказал охранять своих созданий любой ценой, не удивляйся тому, что серафим защитит их и от тебя самого в том числе. — Кроули… — практически воркует Азирафаэль, потеревшись носом о его висок. И, конечно, демон знает, что это означает. Он даёт себе время насладиться. Это чувство сильнее, чем сопутствующие физические ощущения. Азирафаэль под ним нетерпеливо шевелится, и Кроули шипит. Слишком уж резко ему напоминают о собственном возбуждении. Он покрепче вцепляется ладонями в плечи ангела и приподнимается, соскальзывая с члена. Изгибается и насаживается снова. Реакция Азирафаэля, как тот и обещал, непосредственна и очень откровенна. А чего ещё можно хотеть? Методом проб и (не менее приятных) ошибок Кроули приноравливается и выясняет, как нужно двигаться в такой позе, чтобы поддерживать наилучшую скорость и не сбиваться с ритма. И какая амплитуда нужна, чтобы случайно соскользнуть с пениса полностью. Неутихающие огненные ощущения по всему телу, включая крылья, совсем не походят на то, что он испытывал с людьми. И лучше ли то, что ему есть, с чем сравнить, чтобы понять настоящую ценность момента? Поглотить его полностью. Или лучше, когда именно таков первый раз, лишённый всяческих разочарований от завышенных ожиданий? Кроули точно никогда не было так хорошо. И он знал, отлично знал, и хеморецепторами языка, и слухом, насколько хорошо ангелу рядом с ним. Звёздные поля плывут перед взором, и дыхания не хватает. Он думает, каково это было бы, не будь Азирафаэль частично обездвижен? Даже так член задевает внутри самые приятные места раз за разом, а двоим его пенисам приходится тереться об мягкий живот ангела, найдя открытый участок кожи между пуговицами рубашки. Что на него действует сильнее? Эти странные, слишком необычные и острые ощущения? Или блаженное осознание того, что именно он сейчас делает и с кем? Он бы занимался этим вечно, если бы их тела не были так слабы. Что-то электрическое надламывается внутри, оргазм настигает без разрешения и предупреждения. Скручивает наслаждением нервы и мышцы, звёзды перед глазами бледнеют. Вместо шипения вырывается настоящий возглас. Оргазм был пламенем, поглотившим его на единицу безвременья. На пухлый живот ангела выпрыскиваются две струйки спермы. Возможно, ему кажется, а может и не кажется, что член внутри окаменел и распух ещё сильнее, а потом запульсировал. Переводя дыхание и невзначай обслюнявлив несчастную рубашку, Кроули обессиленно повисает на Азирафаэле, словно бельё, оставленное на просушку. Его приводят в себя настойчивые поглаживания по основанию крыльев. Кроули находит в себе силы выпрямиться и встретиться взглядом с Азирафаэлем. Если бы он не видел этого раньше, то испугался бы, увидев, как доброжелательно, осоловело смотрят на него не только два основных глаза серафима, но и несколько открывшихся на шее и на щеке. Страшно вообразить, где они открылись ещё. Если по-честному, то ангелы ничуть не менее пугающи в своих воплощениях, чем демоны. — Тебе ведь удалось… — Кроули борется и с сухостью во рту, и с внезапным приступом лингвистического стыда. — …кончить? — Наверное, это было именно оно, — отвечает Азирафаэль. — Огненная волна внутри, которую нельзя остановить, когда она поднимается. Но мы… мы можем сделать это ещё раз? Я почему-то не чувствую, что моё желание утихло после этого. Кроули задумчиво сглатывает, прислушиваясь к себе. Внутри было очень мокро — так, что капли чего-то стекали по ногам прямо на брюки. А крупный член был так же твёрд, как в самом начале. Его сил должно хватить по крайней мере на ещё один заезд. Главное, чтобы ощущения не зашкалили так, чтобы он вырубился прямо на Азирафаэле. — Разве я могу устоять перед таким предложением? — усмехается демон. *** — Как же страшно он кричит… — порядком испуганно отмечает демон с головой волка. — Мастер Кроули действительно знает толк в пытках ангелов, — вынужден признать Дагон. — Он чудовище. Неудивительно, что сам Сатана так покровительствует ему, — слышатся шёпотки из толпы работников. — Не дай чёрт попасться ему под горячую руку… Очередной громкий вопль заставляет всех ожидающих натурально содрогнуться. Одно дело, когда на сковородке жарится какой-то человек, а совсем другое — когда представитель практически твоего вида. Вельзевул неуютно ёжится вместе со всеми: — Если не знать, что там происходит на самом деле, звуки как при оргии. — От этого ещё страшнее. — Да. *** Железная дверь камеры со скрипом открывается. Из неё вываливается Кроули, мокрый, в растрепанной одежде, волосы торчком, дышит, как загнанная лошадь. — Фух, — вытирает пот со лба. Ему быстро подают воды. Кроули демонстративно выпивает. Все смотрят на него, затаив дыхание. Кроули ставит стакан на железный стол, исподлобья оглядывает собравшихся и объявляет: — Расколол! По рядам демонов прокатываются звуки слегка подобострастного ликования. Вельзевул поднимает кулак, и все мгновенно затыкаются. — Так что ты выяснил, демон Кроули? Кроули выпрямляется и горделиво поднимает подбородок: — Это правда: если бы вы притащили его в Ад, а не заперли в преддверии, в лимбо, последствия были бы ужасны. В этом и состоял его план: специально сдаться, проникнуть в самое сердце нашего общества и совершить ужасную диверсию. — Так может его убить? — предлагает волкоголовый. — А с Небесами это согласовано? — тут же ядовито прищуривается Кроули. — А приказ подписан? Санкционирован Люцифером? Не хочу, чтобы у нас были потом какие-то проблемы. — А, ну… Следующим предложениям уже не доводится быть озвученными. Позади, в тёмной камере за закрытой дверью раздаётся зловещий, громкий треск, затем чёткое и звонкое «хрысь». И, в завершение, гремит оглушительное «бац», будто столкнулись две многотонные железные заготовки. Пол под ногами вздрагивает, с потолка на головы валится тысячелетняя пыль и отдельные камешки. Железная дверь с хлопком падает в коридор. Камера за ней пуста и завалена обломками, скорее всего, потолка. — Вырвался! Нет, ну вы видели, видели? — первым приходит в себя Кроули, отчаянно жестикулируя. — Я же говорил! Он мог вмиг разорвать путы, когда только захочет. Понял, что его планы раскрыли, и сбежал! Стоило мне отойти. — Но как он перекрытие-то прошиб? — недоумённо бормочет Дагон. — За лампу дёрнул. От этого именно такой эффект, — подсказывает демон с муравьиными рогами. — О, Люцифер, каков бардак… — стоически вздыхает Вельзевул, прикрывая глаза ладонью. *** В вечернем ресторане на удивление мало людей, зато есть целый один ангел и демон, а также две бутылки вина на их столике. — Ну, как у вас в Аду дела? — интересуется Азирафаэль. — Я не опорочил ненароком твою репутацию? — Вовсе нет. Ты же знаешь, я могу быть чертовски убедительным, — произносит Кроули с точно отмеренным хвастовством. — Вашим ведомством в том числе было зафиксировано рекордное по мощности чудо, что удивительно, в лимбо. Ни у кого не возникло сомнений, что это ты так прорывался через бетонные тернии на свободу. А Внизу удивляются, как я умудрялся тебя сдерживать. Несмотря ни на что, их готовность поверить в мои исключительные способности происходит из того, что меня не взяла целая ванна святой воды. — Мне приятно слышать, что у тебя всё благополучно. — А у тебя? Прислали счёт за ремонт лимбо? Ему удаётся вызвать у Азирафаэля ещё более широкую улыбку. — Наверху думают, что со мной лучше не связываться и, как говорится, без крайней нужды «не катить бочку». Названной мощности чуда вполне достаточно, чтобы щелчком пальцев развоплотить архангела. — Согласен. Если бы в тот момент какой-нибудь архангел увидел, чем ты занимаешься, он был точно отправился к праотцам. С чем более серьёзным лицом Кроули произносит подобные сентенции, тем смешнее от них становится Азирафаэлю. На этот раз тот едва удерживается, чтобы не засмеяться в открытую. Кроули не помнит, чтобы когда-либо слышал его настоящий смех. Возможно, всё впереди.