Ты можешь все

Тихой поступью, манящим шепотом, спрятавшимися в темных закоулках тайнами укутала беспокойные улицы Врат Балдура беззвездная ночь. Совсем недавно какофония голосов разливалась по всему городу, даруя тому жизнь: детским смехом, пьяной руганью, зазывными предложениями, игривыми поддразниваниями. Звонкие трели бардов переплетались со щебетанием птиц, а разбивающиеся о прогнившие мостовые опоры волны заглушали выкрикивания уставших от жары рыбаков. Жители Врат Балдура многое повидали на своем веку, но ни одна сила так и не сумела сломить стойкий дух людей, сумевших вернуться к привычной рутине после событий, о которых обычно слагают легенды. Героические свершения остаются в памяти, на пожелтевших страницах, в появившихся на стенах трещинах и в срывающихся с уст историях, а вот жизнь... она продолжается, ожидая новых героев, новые раны, новые воспоминания. Люди не перестанут бороться за свое существование, и потому лишь Владычица Шар остается неизменной силой, способной погрузить в тишину несмолкающий днем город. Тишину не смерти, а покоя и надежды на новый день. Богиня Ночи приносит с собой секреты, открывает двери для "жизни во тьме", искушает печальными думами, что невольно прокрадываются в голову после суматошного дня, однако для многих она остается лишь символом очередного ушедшего в вечность мгновения. Прохладный воздух игривым порывом проникает в распахнутое настежь окно, словно любопытный незваный гость. Он шуршит между сложенными небольшой горкой манускриптами, растрепывает челки сидящих за столом людей и вынуждает огонь свечи извиться в тревожном танце, дабы после раствориться в темноте небольшой комнаты. Растянувшие на столе длинные тени недовольно шевелятся, подчиняясь огненным всполохам, и невольно этим гипнотизируют, отражаясь в задумчивых, необычных для простого человека, алых глазах. Астарион внимательно, но словно незаинтересованно наблюдает за изменившейся в комнате обстановкой. Та мимолетна, но упоительна в качестве разнообразия после монотонного занятия. Проницательный взгляд скользит по движущимся теням, по хаотично разложенным на столе книгам и завалам небрежно исписанных бумаг; по скромной обстановке в комнате: деревянной кровати, что скрипит подобно ржавой телеге, которую скряга-торговец все не может починить, по узкому шкафу и одинокому стулу с тремя ножками. Задерживается на плотных шторах, совершенно новых, дорогих и до абсурдного не вписывающих в общую обстановку, чтобы в конце концов замереть на лице сидящего рядом молодого человека. Полуэльфа, если уж совсем придираться к словам, как это любят делать некоторые гордые расы, дотошные до своих предков и традиций. Эсберн к таким не относится, более того, предпочитая прятать заостренные кончики ушей, всеми силами старается не выделяться. Астарион на это страшно возмущается, готовый осыпать возлюбленного всеми известными ему эпитетами, но на мнении не настаивает, принимая чужое желание с должным уважением. Он прекрасно знает, какого это, когда тебя не слышат, и до сих пор удивляется обратному. Привыкнуть к возможностям, к предоставленным выборам, к собственным решениям оказалось куда сложнее, чем казалось. Осознание собственной свободы не стало волшебным эликсиром, мгновенно изменившим укоренившиеся привычки, уничтожившим давние страхи, а также избавившим от невыносимого чувства вины, периодически возвращающегося клыкастой ухмылкой и надменным взглядом. Астарион думал, что неспособность вновь ощущать солнечные лучи на коже будет самым невыносимым последствием в его "обретенной заново жизни". Как оказалось, это ничто в сравнении с довлеющим грузом воспоминаний. Эсберн постоянно твердит, что всё лишь впереди, что прошло слишком мало времени, и Астарион уже совершил невероятные шаги в сторону исцеления, однако ему самому кажется, что он все так же топчется на одном месте. Впрочем, подобные мысли, вероятно, свойственны тому, кто не верил в себя на протяжении двух веков. Так что Астариону придется поверить Эсберну. Мужчина тихо вздыхает, упираясь локтем в потрескавшуюся поверхность стола, и прислоняется виском к сжатому кулаку. Взгляд его по-прежнему пронзителен и неотрывен, из-за чего многим уже давно стало бы некомфортно, но увлеченному делом Эсберну совершенно все равно. С головой погружаясь в любимое дело, молодой колдун напрочь забывал об окружающем его мире. Астарион легко мог бы сейчас сходить в Подземье, притащить в их скоромное жилище всех освобожденных отродий, и Эс бы этого даже не заметил. Впрочем, может быть, если бы они все одновременно крикнули тому на ухо... Астарион резко замотал головой, отгоняя глупые мысли. Не хватало еще, чтобы сердце его жениха разорвалось от испуга. Да и вообще, лишь одному Астариону дозволено вызывать у Эсберна яркие сердечные приступы. К сожалению, в данный момент безуспешные, отчего нестерпимо хотелось выразить свое возмущение на захвативших внимание варлока книгах. Но в таком случае Астарион непременно вызвал бы настоящий последовательный хаос: сначала на пол полетели бы тяжелые фолианты, сгруженные друг на друга, затем древние тома, свитки и рукописи; разлились бы чернила, намокли бы важные записи. Вишенкой на торте стала бы перевернутая плошка с остывшем наваристым супом, которую Эсберн купил у сдающего им комнату трактирщика, но так и не притронулся. В общем, драматично, но даже на вкус Астариона, чересчур. Оставалось лишь предаваться воспоминаниям, попутно продумывая менее рискованные способы привлечения внимания. Эсберн партнер понимающий, но вряд ли ему хотелось бы остаться без крыши над головой из-за психа своего избранника на почве "почему ты на меня не смотришь"? Нелепо. Просто нелепо. Эс итак позволил Астариону многое: например, даже не подумал остановить того от разрушения замка Касадора. Он мог бы предложить забрать с собой хоть какие-нибудь ценные вещи для продажи, но не стал делать этого из-за понимания чувств Астариона и того, насколько невыносимо мерзко тому становилось от одной лишь мысли о месте, где он провел более двухсот лет в качестве раба. Поэтому, когда вампир яростным вихрем носился по длинным коридорам, поджигая все вокруг, Эсберн смиренно помогал избавиться от отвратительного остатка прошлого своей огненной магией. Он также вовремя вырвал возлюбленного из жгучих лап, не позволив сойти с ума и заживо сгореть. В тот момент чувство эйфории захлестнуло Астариона с головой, а вот здравый смысл вернулся много позже, вынуждая мужчину виноватым мышонком смотреть на заливающегося смехом Эсберна. Юноша не видел в произошедшем ничего страшного, и это поражало больше всего. Иногда Астарион искренне недоумевал от поступков колдуна, а также волновался за него, ибо этот человек умудрился спасти целый мир, но в то же время доверчиво выслушивал ушлого торговца, втюхивающего ему яблоки по завышенной цене, утверждая, что привезены они аж из Холодных земель. Астарион, разбирающийся в людях, давно понял, что Эс просто умело притворяется наивным простачком по каким-то своим личным соображениям, но никогда не выставляет себя дураком специально. Он скорее дает шанс каждому порадоваться чему-то в жизни, будь то удачная торговля, сытый желудок, разрешенный мирно спор... или спасенная душа в самый необходимый момент жизни, путем наставления на правильный путь. Астарион невольно морщится, словно шрамы на его спине вновь закровоточили, как в первый день их "появления". Тема ритуала, ставшая неким негласным "табу": зарезанная кривым кинжалом, сожжённая с замком, развеянная пеплом, никогда не поднималась между ним и Эсберном. И пусть от оставленного на спине отчетливого "знака" не избавиться, Астарион верит, что со временем этот проклятый ненавистный "шедевр" станет напоминанием о его внутренней силе, о непростом пути и обретенной свободе. Сейчас это не так, но все впереди. Так говорит Эсберн, и Астарион верит ему беспрекословно. Чуткий слух улавливает очередную перевернутую страницу, заставляя тяжело вздохнуть. Астариону нестерпимо сильно хочется коснуться возлюбленного: он даже поднимает руку, дабы поддаться порыву, но замирает. Бледная ладонь, тонкие длинные пальцы, аккуратные ногти. И грязь. Грязь. Грязь. Отвратительная, вязкая, контрастирующая с мертвенной белизной кожи, способная запачкать Эсберна. Астарион знает, что ее не существует, но руку все равно опускает. Грязь часто мерещится вампиру: иногда липкой субстанцией, иногда тонкими каплями, стекающими по рукам, иногда смешанной с кровью. Остаточные последствия его прошлого: глубокой травмы, которую Эсберн также учит преодолевать. Колдун тактильный, но делает все, лишь бы Астарион чувствовал себя комфортно. Это неловко, это странно, к этому нужно привыкнуть обоим. Но вампиру нравятся их так называемые "платонические уроки прикосновения". Ему нравится касаться Эсберна, инициировать сближение, вести. Это его настоящие чувства. Он не навязывает их себе, дабы поверить и удачно выполнить поручение своего хозяина, а искренне наслаждается теплом другого человека, познает интимные удовольствия, открывает для себя собственные желания. И делает это с тем, кого любит. Поэтому, говоря откровенно, его совершенно не беспокоит, если он никогда в жизни больше не сможет прикоснуться к кому-то другому. Теперь ему это не нужно. – Ты скоро превратишься в одного нашего знакомого, если будешь столько времени корпеть над книгами, – с легкой улыбкой произносит Астарион, игриво касаясь кончиком гусиного пера щеки Эсберна. – И я сейчас не о любителе котов, Богинь и взрывов. – Я уже почти закончил, только еще одну страничку, - отзывается варлок, отмахиваясь от щекотливого ощущения. – Бусинка моя, я знаю тебя и потому в данный момент не верю ни единому слову. К тому же, разве ты не собирался утром в библиотеку? – Собирался! – мгновенно оживляется Эс, наконец-то обращая внимание на жениха. –- В городе говорили про новое поступление запретных магических книг. Наверняка там будет что-то о вампиризме! Я схожу, разузнаю, а ночью отправимся за книгами вместе. – А как же соблюдение закона? – Астарион весело щурится. – Обязательно. В следующий раз. Эсберн закрывает книгу, аккуратно откладывая ее в сторону и хватает пальцами вихляющий кончик пера, чтобы игриво чмокнуть мягкие перышки. Астарион понимает, что его губы расползаются в глупой улыбке, и тут же берет себя в руки. Он так часто носил элегантные маски, что бесконтрольно быть собой ему до сих пор непросто. – А еще нужно кое-что купить из продуктов. И бутылочку вина. Поэтому пока ты будешь спать, я заодно схожу на рынок. Астарион в пище не нуждается, да и Эсберн в любой момент готов насытить его кровью, однако для самого полуэльфа она жизненно необходима. К тому же, несмотря на скептицизм возлюбленного, Эсберн вбил себе в голову, будто вкус его крови становится куда приятнее при правильном питании. Вампир без понятия откуда варлок это взял, и что он там ест, но ирония в том, что кровь у того действительно необычайно изысканная. Вариант, что у Астариона просто поехала голова на почве любви и обожания, не исключается. – Тогда ложись отдыхать, – подытоживает вампир, поднимаясь из-за стола. – Тебе необходим полноценный сон. – А ты? – А я с тобой. Эсберн задувает свечу, и как обычно деликатно интересуется, вставая следом: – Я могу тебя обнять? – Конечно. Ты можешь все. На это варлок ничего не отвечает, лишь слегка улыбается, направляясь к кровати. Астарион прекрасно понимает вложенный в улыбку смысл. Пройдет еще немало времени, прежде чем это "можешь все" действительно станет рутинной вещью в их отношениях, а не заготовленной фразой-привычкой. Но они оба знают: все будет хорошо. Ведь постепенно, шаг за шагом, день за днем, взаимно стараясь на благо отношений, ставя перед собой новые цели, являясь смыслом и опорой друг для друга, они заменят одни воспоминания другими. Возможно, не сотрут полностью, но точно будут оглядываться на них без мучительных сожалений.