Позови меня с собой.

Запах гари, крови, страданий и слез заполняли легкие до отказа, распирая изнутри, словно собираясь взорваться. Пепел летал в воздухе, медленно опадая, земля была усыпана трупами солдат Нильфгаарда, которые не были готовы быть сожженными заживо. От этого зрелища скручивало желудок, вызывая сильные спазмы, от которых хотелось вывернуть кишки наружу. Тиссая обходила уже тридцатого солдата, стараясь отыскать в его воспоминаниях хоть что-то связанное с Йеннифер. В носу стоял запах дыма, въевшийся в самый мозг, вызывая привыкание и отсутствие желания вырваться на свежий воздух. Ей было откровенно плевать чем дышать и дышать ли вообще, когда она уже больше пяти часов не могла найти ни следа Йен. Женщине казалось, что та испарилась, исчезла, сожгла себя и от нее осталась лишь горстка пепла. Сердце нещадно кололо каждое мгновение, все больнее и больнее отзываясь на каждую неудачную попытку встретить в памяти военных покойников что-то о ее ученице. По щеке была размазана уже запекшаяся кровь, слезы же не просыхали в глазах, но не смели пролиться, пока в хозяйке не умрет надежда. Тиссая не позволяла себе даже на секунду подумать, что не сможет найти ее девочку. Я переверну мир, обойду тысячи трупов и потрачу на это остаток жизни, но найду, уговаривала себя женщина, уже не чувствуя кончиков пальцев от холода. Найти иголку в стоге сена? Или сено в куче игл? Вильгефорц все это время ходил с мечом по полю боя, вонзая его в уже давно умерших солдат, дабы те точно больше никогда не встали. Он наблюдал за чародейкой, что отчаянно обходила каждого в попытках найти зацепки. Но тщетно. Мужчина не разделял ее переживаний, не пекся о благополучии этой девушки, не рассчитывая ее отыскать уже спустя первый час поисков. — Тиссая, — плечи, облаченные в толстую ткань платья, содрогнулись внешне незаметно, но внутренне остро ощутимо. Женщину всю передернуло от собственного имени, потому как она мечтала и надеялась услышать его из уст только одного человека. И уж точно не этого. — Тиссая, послушай, ты не найдешь ее. Чародейка не обернулась, накладывая чары на следующего солдата, словно слов Вильгефорца не существовало. В ней теплилась вера, любовь и надежда, которые не позволяли опустить руки прямо сейчас. Обойти поля хотя бы через одного, истратить день или два, но искать и получить результат. Разве не из-за ее упорства она по-прежнему могущественная чародейка? — Ее здесь нет, это бессмысленно! — резко и по живому, слова заставили обернуться и замереть. В уголках глаз пекло от горячих слез, которые грозились пролиться и залить здесь абсолютно все, потушить остатки пожара и навести новую катастрофу. — Она ушла, Тиссая, ушла. Его ладонь в перчатке по-дружески похлопала чародейку по плечу, выказывая некую поддержку и сочувствие. Но легче от этого не становилось. Вильгефорц пошел дальше, продолжая протыкать трупы под ногами мечом, оставляя женщину позади. В ушах звенели слова, перед глазами носился весь вчерашний день и ночь, их последний совместный вечер. Под ребрами вдруг что-то сжалось с такой силой, что захотелось согнуться пополам, упасть на эту грязную кровавую землю и лежать до тех пор, пока душа сама не выйдет из тела. Тиссая оглянулась по сторонам, когда ее разумом медленно начала завладевать некая паника и дичайшее отчаяние, от которого хотелось выть до потери голоса. Глаза метались от одного дерева к другому, от толпы солдат к спине Вильгефорца. Но ни одной вороно-черной пряди, ни одного света лиловых глаз. Ничего. — Йеннифер, — голос был тихим и надломленным, таким жалким и потерянным, подобно маленькому ребенку, который отвлекся всего на мгновение, а близких поблизости уже нет. Она уже ни на что не надеялась, ни в кого не верила, просто звала, чтобы окончательно добить саму себя. Ее нет, она ушла, слова были похожи на клеймо, которое поставили раскаленным железом под самую кожу, пробирая этой жаркой болью до самых костей. — Йеннифер… Глаза метались туда-сюда, стараясь убедиться в том, что никто на ее зов не отозвался, никто не вышел из гущи лесов и покойников. Никто живой. Легкие вдруг в мгновение ока вложили весь воздух в выкрик одного-единственного имени, напрягая связки и заставляя две слезы скатиться по перепачканному лицу. Она в последний раз осмотрелась, выдохнула, не позволяя соли капать. Исчезла. Испарилась. Ее нет. Ушла. Бросила. Тиссая сцепила руки в замок, медленно продвигаясь в обратную сторону от ее солдат-чародеев. Снег. Начал идти снег, летать вокруг, подбрасываемый легкими порывами ветра. Снежинки путались в растрепанных прядях, от чудесной прически уже давно ничего не осталось. Женщине было абсолютно безразлично как она выглядит, где находится, кто ее ждёт в той стороне. Она лишь идет вперед, ее несут ноги, которые до сих пор мало-помалу подрагивали от стресса. Голова отяжелела от мыслей, навалившихся за эти минуты. Что, если Йен умерла? Или ее нашли и убили? Взяли в плен? Вдруг она уже далеко от континента? От этого мира? Если это был ее план? Она хотела пропасть? Исчезнуть? Хотела стать предателем? Или героем? Тиссая смотрела перед собой, условно не позволяя себе принимать мысль о том, что ее Йеннифер могла стать кем-то помимо героя. Женщина отыскала место, где стояла девушка, чьим ароматом были сирень и крыжовник, чьи глаза всегда горели, а руки никогда не опускались. Йеннифер из Венгерберга готова жертвовать собой ради мира, ради Тиссаи. Напряжение магии в этом месте уже не было таким сильным, но по-прежнему ощутимым. Это хоть какое-то осязаемое чувство, связанное с самым дорогим человеком. Чародейка окинула взглядом выжженную траву и тот клочок совершенно нетронутой земли, которую огонь осторожно обошел стороной. Она с горечью вздохнула, мысленно удерживая себя от истерик, стараясь заковать чувства в тяжелые цепи, запрятать в тысячу и один сундук, а после сжечь ключ, дабы никто никогда не вскрыл ее секреты. Ее боль, которой было слишком много, настолько, что нормальные люди уже давно обо всем рассказали, излили душу или отправились в шелковую петлю. О, если бы ты была где-то здесь, про себя взмолилась Тиссая, скрепив руки вокруг ребер, имитируя объятия, кокон, в котором можно спрятаться и не выходить, пока солнце не озарит континент и не обозначит, что больше нет ни войн, ни смертей, ни потерь, пусть даже временных и незначительных. Хруст сломанной ветки, такой отчетливый и резкий, будто это была чья-то кость, причем, не одна, привлекли вдруг потерянное внимание. Женщина пробежалась глазами вокруг себя, стараясь найти источник звука. Ее поза сменилась с беззащитной на готовую обороняться, руки перестали быть сцепленными между собой, пальцы напряглись, игнорируя мороз, ломящий их. Боль, сверлящая душу насквозь, умолкала, не желая более перетягивать внимание хозяйки на себя. Магия тихо искрилась на кончиках пальцев, готовая без разбирательств влететь в первого, кто покажется на горизонте. Пепел, дым, маленькие остатки пожара, треклятые снежинки, все это стало резким и заметным, все вызывало подозрение внутри женщины. Она была совершенно одна на этом поле, чародеи далеко, помощь подоспеет не так скоро, как хотелось бы. И нужна ли ей помощь? Ее сознание перевернулось с ног на голову, отметая мысли о потерях, страданиях и отчаяние в сторону. Разум принял позу озлобленной дикой кошки, готовой защищать себя и все, что дорого. Очередной хруст, звук шагов заставили прислушаться, затаить дыхание; стук сердца размеренный, равнодушно спокойный, как и всегда, как и все пятьсот лет. В голове холод и тишина, а на лице красовалась маска полного безразличия и серьезного величия. Если бы кто-то заметил Тиссаю, то не отличил бы ее вид от вида в будние дни. Ароматы стали осязаемыми и среди них женщина запросто отыскала самый родной. Тут-то все ее существо дало трещину сомнений и страха, что это лишь игра ее собственного разума, перегруженного стрессом. Глаза в панике забегали по тлеющей земле, пока не врезались в фигуру, стоящую в пятидесяти метрах. Такую живую, знакомую, узнаваемую из тысячи сотен таких же. Женщина слепо верила, но не доверяла. Ей было тяжело разглядеть отличительные черты лица, от чего ноги сами сделали несколько шагов навстречу. Йеннифер, мысленно позвала Тиссая, рассчитывая на крупицы оставшейся магии у девушки, дабы та смогла услышать ее. Хотя бы просто услышать. Ладони оставались раскрытыми, но ноги продолжали двигаться, нести женщину вперед, искать, искать и искать. Расстояние медленно, но верно сокращалось и лишь когда Тиссая Де Врие отличила вороные кудри, потрепанное пожарами, грязью и кровью платье, вот тогда женщина осознанно сорвалась с места. Она была готова бежать сколько угодно, лишь бы по итогу оказаться там, где она хотела. Последние десять метров позволили окончательно убедиться, что там стоит и ждёт ее девочка. Женщина замедлилась в неверии, вновь переживая, что это игра сознания, но Йен сделала несколько хлипких шагов вперед, видя смятение в глазах старшей. — Ты, — почти одними губами произнесла чародейка, наконец сократив расстояние между друг другом до предела. Ладони не осмеливались прикоснуться, боясь то ли навредить, то ли испарить видение. — Скажи, что это ты, умоляю… — Тиссая Де Врие умеет умолять? — хрипло, почти бессильно съязвила Йеннифер, давая понять, что это она. Без сомнений и колебаний женщина прижалась к этому настоящему, пусть и холодному телу. Разум вновь принял позицию потерянного ребенка, отчаянного и рыдающего. Руки, минуту назад готовые рвать и метать любого, с трепетом и осторожностью обвились вокруг хрупкого раненного стана дорогой девушки. Тяжелое измученное дыхание било в ухо Тиссаи, теребя мелкие темные прядки. Чародейка из последних сил сдерживала рвущиеся наружу всхлипы счастья и радости облегчения. Лишь горячие соленые дорожки вновь проложились через ее щеки, скулы, подбородок, скатываясь к шее и ключицам. Я ненавижу Аретузу. И, будь моя воля, не возвращалась бы туда никогда. Но ты – чертово исключение, из-за которого я вернусь. Женщина запросто бросила своих ребят, вернув лишь их двоих обратно в Аретузу, в теплую комнату, где найдется мягкая кровать, горячая вода и подходящий бокал вина. О, если бы Тиссая сказала, что у нее никто не пользуется фаворитизмом, то она непременно соврала, причем, ни разу не покраснев. Но эта девчонка удивительно быстро завладела всем вниманием женщины, доверием и любовью, которую ректор школы чародеев прятала в закоулках собственного разума, очень скупо ее проявляя. Тиссая отдала Йеннифер свой шелковый халат, дабы спокойно открыть рану, вокруг которой уже давно запеклась кровь и грязь. Девушке хватило сил спалить половину Соддена, но не залечить свои царапины. В обоих случаях ей помогла старшая чародейка, отчего на лице Йен засияла теплая благодарная улыбка. — Знаешь, ты должна мне пару тысяч нервных клеток, — протянула женщина, садясь рядом на край кровати, осторожно беря ладонь Йеннифер в свою. Это тепло кожи, еле заметная химия, искры, сияющие между двумя людьми, все эти мелочи в мгновение ока топили толстые слои льда, которыми успело покрыться сердце. — Я была готова обыскать каждого Нильфгаардца. Девушка легко притянула Тиссаю к себе, так просто обвивая женщину руками, заключая в крепкие объятия. Что-то меж ребер вдруг расслабилось, запорхало и забилось чуть быстрее. Ректор откинула голову на плечо Йеннифер, глядя в фиолетовые глаза, такие родные, яркие и сияющие не меньше ее собственных. Женщина была уверена, что не существует ничего лучше, чем этот момент нежного тактильного контакта, но когда чужие алые губы с трепетом опустились на бледную шею, оставляя мелкие поцелуи, задевая вену, в которой билась жизнь, чародейка поняла, что есть что-то намного лучше, чем объятия. Тиссая шумно выдохнула, стараясь не закрывать глаз, подозревая, что зрачки ее стали ещё шире не только от полумрака. По спине побежали мурашки, заставляя ладони сжать чужие запястья чуть сильнее. Йеннифер смело, по-хозяйски двигалась ниже, при этом задерживаясь на каждом миллиметре, словно смакуя момент. Когда девушка приметила, что старшая женщина начала дышать тяжелее, периодически задерживая дыхание, слабо дрожа под чужими прикосновениями, Йен пустила в ход легкие укусы, притом стараясь не оставлять следов. Тиссая ощущала себя воском, который уверенно держался на холоде, но, попав в умелые руки, вдруг начал плавиться, становиться эластичным и мягким. Горячие следы ощущались по всей шее, перемещаясь на выпирающие ключицы. Мысли вдруг поплыли, подобно топленому молоку, ускользая от хозяйки. Внизу живота приятно, еле ощутимо закололо, разливая тепло по всему телу, до самых кончиков пальцев. — Обещай, что больше никогда так не исчезнешь, — хрипло вырвалось из уст женщины. Она бы и не подумала произносить подобного вслух, проявлять привязанность настолько откровенно. Но подобные просьбы намного интимнее любого «я люблю тебя». Йеннифер застыла на мгновение на уровне ключиц, словно раздумывая – способна ли она дать подобное обещание и сдержать свое слово? Ответственность – главный людской страх. Девушка не спеша вернулась на уровень глаз Тиссаи, заставляя себя заглянуть в эти два лазурных океана и постараться безвозвратно не утонуть в них, ведь это такая большая роскошь. Йен плавно накрыла губы ректора, целуя робко и трепетно, словно спрашивая разрешения отвечать действием вместо слов. Эта осторожность заставила сердце женщины окончательно растаять уже во второй раз, по-детски доверяя хорошему отношению, ведь в этот раз не обманут и не предадут. Тиссая опустила ладонь на порозовевшую щеку напротив, наслаждаясь этим ощущением чужой кожи под пальцами, словно она была обладательницей целой кучи нескончаемого золота. — Я обещаю постараться, — шепотом прямо в губы ответила девушка, ещё раз с нежностью целуя. И Тиссая верила. Она жила этой верой в дорогую девочку, потому как это – единственное, что она боялась потерять.