Ради Высшего Блага

      Маленький мальчик стоял между множества других взрослых людей и с непониманием смотрел на сцену перед собой, своими голобовато-серебристыми глазами. Он выдохнул теплым воздухом со рта на свои холодные маленькие пальчики наслаждаясь несколькими секундами тепла. Из-за холодного, сильного ветра его пальчики старались как можно плотнее сжать вокруг себя свою старую теплую одежду.  Почему так холодно? — подумал он. Кто-то толкнул его и мальчику понадобилась вся его стойкость, чтобы не упасть на колени. Вокруг него послышался какой-то шум и люди начали кричать о чем-то. Он хотел прислушаться к их словам и понять из-за чего они кричат, но из-за плохо знания нового языка мальчик понял только одно единственное слово. — Ведьма… Мальчик испытывал настоящий страх в этот самый момент. Его глаза расширились и он от испуга осмотрелся по сторонам. Как только он это сделал, то заметил, как по улице двое высоких мужчин тащили за собой маленькую девочку приблизительно его возраста. Мальчик сразу понял что они шли в сторону церкви, которая стояла посреди этой небольшой деревни. Он закрыл глаза от испуга, когда со рта девушки вырвался испуганный крик. Но двое мужчин совершенно не обращали внимания на крики девушки, которая звала своих родителей. Его глаза открылись, чтобы посмотреть немного в сторону, замечая женщину и мужчину которые по его мнению были родителями этой маленькой девушки. Что нервировало маленького мальчика, так это то, насколько отстраненными они казались от происходящего. Как будто крики дочери ничего для них не значили. Следующий крик девушки был прерван болезненно коротким вздохом. Мальчик смотрел, как двое мужчин с силой ударили её о стену церкви головой. Девушка упала на колени, но один из мужчин быстро схватил девушку за талию и поднял её маленькое, хрупкое тело в воздух. Она брыкалась, чтобы освободиться и даже пыталась укусить мужчину, но безрезультатно. Её снова сильно ударили о стену. На этот раз мужчина продолжал держать её в воздухе, пока его напарник связывал ей запястья верёвками. Другой мужчина позволил её ногам коснуться земли, прежде чем они тоже оказались привязанными к каменной стене церкви. Только теперь, когда девушку держали в вертикальном положении, самый молодой зритель из толпы, мог рассмотреть её как следует. Девушка была бы симпатичная, если бы её лицо не было испорчено ужасными следами слез. Её светлые волосы спадали до лопаток, а глаза были самого шокирующего оттенка синего, который когда-либо видел этот мальчик. Она была худой и даже в своих оковах умудрялась сильно дрожать. Наблюдавший за ней мальчик не знал почему, но у него сложилось странное впечатление, что её дрожь имела мало общего с пронизывающим холодом, который заставлял его дрожать. Толпа зашумела. Было слышно каждое движение их ног, когда они передвигались по снегу. Вскоре их общее бормотание заглушило даже испуганный крик девушки. Мальчик почувствовал, как кто-то схватил его за руку, и, подняв глаза, увидел мать. У неё были светлые волосы, как у связанной девушки, — хотя глаза его матери были карими, а не голубыми. Глядя в её глаза мальчик не мог не заметить, что им не хватало обычной жизнерадостности. Это ошеломило его, но он мог только предположить, что это имело какое-то отношение к тому, почему они были здесь. Он подумал, не имеет ли эта странность какое-то отношение к девушке. —  Пойдем, — мягко сказала мать по-немецки, впервые с момента их приезда, посмотрев на него строгим взглядом. На её лице не было и следа улыбки, когда она мягко потянула его в том же направлении, куда теперь направлялась толпа. Они оставили девочку и пошли налево, где их поджидало что-то странное. Он бывал здесь много раз. Его мать была заядлой прихожанкой, и он ходил с ней сюда почти всегда, сколько себя помнил. Он ненавидел церковь из-за ужасной скуки. Он был очень умным ребенком — все, даже он, знали это, — и он понимал вещи, которые не имел права понимать в его возрасте, несмотря на то, что ему было всего около шести лет. Понимание сказанного не делало это менее скучным, и он ни за что на свете не мог понять, почему все люди так любят человека, которого никогда раньше не видели. Во все свои поездки в эту церковь, он ни разу не видел массивной груды камней, к которой сейчас приближалась толпа. Люди начали собирать эти камни и пробираться обратно где они были минутой раньше. Мальчик и его мать были одними из последних, кто собрал свои собственные камни. Мать с рассеянным видом вложила в его ладонь маленький камешек. Его глаза искала отца, но он знал, что этого человека здесь нет. Мальчик не знал почему, но его мать казалась расстроенной, когда говорила ему, что отец не хочет приходить. Ему было интересно, не об этом ли они кричали и ссорились всего несколько дней назад, когда думали, что он спит. Когда они присоединились к толпе, то мальчик заметил, что бормотание прекратилось. Теперь каждый взрослый о чём-то громко говорил, но мальчик не мог понять их. Только спустя некоторое время взрослые начали кричать только одно слово… —  Смерть! Смерть! Смерть! Их голоса становились все громче и громче, когда девушка снова начала кричать. На этот раз все было по-другому. Голос девушки был не только более настойчивым, но и более высоким, и мальчик видел, как её синие глаза метались туда-сюда, словно она была отчаянно загнанным в угол животным. Но тут случилось кое-что ужасное. Мальчик не видел, кто бросил первым, но кто-то, должно быть, отдернул руку и выпустил камень. Первый камень попал девушке в грудь. Тошнотворный треск ломающихся костей заглушили насмешки толпы. Камень за камнем летели к девушке. Много камней полетело к ней за такой короткий промежуток времени. Её крики были прерваны, когда первый камень нашел свою цель, сменившись беспричинной смесью стона и сдавленного крика неподдельной агонии. Стоны, хрюканье и рвотный кашель были едва слышны из-за волнения толпы в течение короткого времени, прежде чем они прекратились совсем. Мальчик не был уверен, что именно произошло, хотя и подозревал, что ничего хорошего для этой девушки. Теперь он ничего не мог разглядеть из-за взрослых людей которые пытались протолкнуться в начало очереди, чтобы бросить свои собственные камни по неизвестным мальчику причинам. Он был смущен больше, чем когда-либо. Почему они бросали камни в маленькую девочку? Особенно те, кто казались такими напуганными? Это не имело для него никакого смысла. Это было не то, что люди делали друг с другом, и он знал, что это ужасно неправильно, но он просто не понимал, почему это происходит в первую очередь. Толпа медленно редела по мере того, как он и его мать подходили все ближе и ближе к началу очереди. Когда они наконец добрались до него, мать на мгновение отпустила его руку и бросила свой камень. Он подумал, что было бы как-то правильно бросить свой собственный, поскольку все остальные люди сделали это, но зрелище перед его глазами заморозило его на месте более эффективно, чем любой ветер. Девушка больше не была привязана к стене. Её тело лежало лицом в снегу, и это было ужасное зрелище. Он с трудом мог понять то, что видел. Её тело не выглядело так, как должно выглядеть тело, а голова не была похожа ни на что, что он когда-либо видел у человека. Если раньше она была худой, то теперь стала практически плоской. Как будто кто-то выпустил воздух из её тела, расстояние между грудью и спиной казалось несуществующим. Но это было далеко не самое ужасное, что он видел. Её руки и ноги были согнуты и растопырены под искривленными углами, о существовании которых мальчик и не подозревал. Даже не зазубренные, странно плоские куски костей, торчащие из её конечностей, груди и плеч, были худшими вещами, которые он видел. Они прокалывали её кожу под странными углами и напоминали самую ужасную в мире подушечку для булавок… если булавки пронзили ткань изнутри. Самое худшее в девушке, несомненно, было то, что раньше было её головой. Кожа почему-то исчезла показывая только белую сломанную в нескольких местах кость и обнажая странную, мягкую вещь, которую он никогда раньше не видел. Казалось, когда-то это было что-то смутно твердое, но теперь это была лужа странной, плотной жидкости, которая смутно пахла как свежий кусок мяса из мясницкой лавки. Похожая на суп субстанция медленно вытекала из головы. Тонкая красная жидкость струилась из всех мыслимых мест на теле девушки. Она лилась из её черепа, из тех мест, где кости пронзили кожу, и из многих других мест, на которые мальчик не мог заставить себя смотреть. Жидкость которая, как он знал, называлось кровью, текла алой рекой, окрашивая жемчужно-белый снег в красный цвет. Камешек в его руках выпал из онемевших пальцев. Это ощущение не имело ничего общего с ледяным холодом, но все было связано с открывшимся перед ним зрелищем. Не меньше тридцати секунд он стоял и просто смотрел на тело девушки Выражение его лица было пустым и удивительно спокойным, учитывая ситуацию. Ужасное потрясение наконец-то дошло до него от открывшегося перед ним зрелища. Он был очарован, и какая-то часть его знала, что это неправильно, но он ничего не мог с собой поделать. Он никогда прежде не видел ничего подобного, и это заинтриговало его не меньше, чем напугало. Он знал, что эти мысли были неправильными, поэтому он закрыл глаза, пытаясь избавиться от них, но это было бесполезно. Изображение, казалось, отпечаталось в его памяти в деталях, достаточно ярких, чтобы соответствовать их реальному двойнику. Он снова открыл глаза и посмотрел на тело, которое когда-то было девушкой… *** Гарри резко выпрямился в своей кровати с балдахином. Он тяжело дышал и почувствовал, как к горлу подступает желчь. Он знал, что сейчас произойдет, но освободиться от простыней стало невыполнимой задачей. Его пальцы были такими же безжизненными, как глаза девушки во сне, и такими же бесполезными, как у мальчика, уронившего камешек. Пот блестел по всему его телу, заставляя простыни прилипать к нему, как второй слой кожи. Рот его открылся по собственной воле, и тошнота яростно рванулась наружу. Освободил содержимое желудка на свою кровать он ничего не сделал, чтобы остановить рвоту, и его тело продолжало отчаянно пытаться изгнать внутренние органы. Глубокие вздохи сотрясали его тело. Он чувствовал себя так, словно только что пробежал марафон, а на него обрушились те самые камни, которые он видел во сне. Казалось, все его тело болело — особенно голова, которая, казалось, вот-вот взорвется от боли. Его трясло так же сильно, как и девушку во сне. Каждый раз, когда он пытался оставаться неподвижным, его тело, казалось, шло против его воли. Гарри почувствовал, как по его лицу потекли слёзы. Он не плакал уже много лет и не гордился этим. Гордиться было нечем, но что, черт возьми, он только что видел? Он видел все это глазами мальчика, но совершенно ясно, что это был не обычный сон. У него было отчетливое ощущение, что то, что он видел, действительно когда-то происходило возле той старой церкви. Ему показалось, что он вспомнил, как мальчик думал о какой-то имени, хотя и не мог вспомнить. Толпа кричала что-то, чего Гарри не знал, но мальчик знал. Это звучало по-немецки, но Гарри почему-то знал, что они призывали к смерти девушки. Он не мог представить себе преступления, достойного такого наказания, и не мог представить себе никого настолько жестокого, чтобы причинить такой ужасный вред ребёнку. Но все в толпе бросили свои камни. Все, кроме мальчика, чьими глазами смотрел Гарри. Мальчик, который, как помнил Гарри, размышлял о том, что ему еще нет шести лет. Мальчик видел это, когда ему было меньше половины возраста Гарри. Гарри почувствовал укол жалости к мальчику; теперь это разрушило его, он мог только представить себе, как это повлияет на шестилетнего ребёнка… И тут его осенило. На нем был кулон — кулон Грин-де-Вальда… Толпа говорила по-немецки, язык, который был акцентом у бывшего Тёмного Лорда. Его мысли — хотя и беспорядочные — были удивительно рациональными для такого маленького ребенка, что свидетельствовало о поразительном уровне интеллекта. А если кто-то видел что-то подобное в раннем возрасте… ведь совсем нетрудно было понять, как их могли толкнуть на невыразимые поступки. Это был Грин-де-Вальд… единственный результат, который имел смысл, заключался в том, что Грин-де-Вальд показал Гарри одно из своих самых старых воспоминаний во сне. — Наверное это все из-за этого кулона, — прошептал тихо Гарри. Но теперь перед ним послал вопрос — почему? Но через секунду Гарри нашел ответ, который ужаснул его и, к его легкому отвращению, заинтриговал. Грин-де-Вальд хотел, чтобы он понял. Грин-де-Вальд хотел, чтобы Гарри узнал, за что он действительно сражался и, вероятно, почему считал это необходимым. Возможно, это был его способ заставить его понять. И, возможно, даже завоевать симпатию Гарри. Гарри ненавидел тот факт, что это уже работало. Он понимал, что Геллерт Грин-де-Вальд творил вещи более ужасные, чем любой человек, когда-либо живший. Он знал, что этот человек убил тысячи и подчинил себе столько же. Он не понаслышке знал, что его методы извращены и жестоки, но все же сочувствовал ему. Но ещё больше он сочувствовал маленькой девушке… Что бы она ни сделала, она этого не заслужила. И он боялся, что все гораздо хуже. Часть его знала, что ни одна семилетняя или восьмилетняя девочка никогда не сможет сделать что-то достойное такой казни, и ужасное подозрение закрадывалось в его сознание. — Неужели, это все из-за того, что она родилась ведьмой? — прошептал Гарри, закрывая свои глаза. Мерлин, он только надеялся, чтобы его догадка была ошибочная...